Я считала, что придумка принадлежит теветским артефакторам и по-хорошему завидовала мастерству создателя, но круг рунической вязи в углу пластины был образован незнакомыми символами и на осторожное касание отозвался красноватым сиянием темной магии. Выходило, что идею стащили у абрисцев! Даже как-то обидно за родину.
– Что там? – вероятно, заметив подозрительную вспышку, полюбопытствовал отец.
– Сувенир от Валентина, – выпалила я, поспешно опуская крышку и пряча абрисскую вещицу от чужих глаз.
Закрывшись в спальне с розовыми стенами и расставленными на полках моделями артефактов вместо фарфоровых кукол, я уселась за письменный стол и вытащила почти невесомую пластину из коробки. На дне пряталась сложенная вчетверо записка:
«Скучаю».
В отличие от меня, у Кайдена был четкий, понятный почерк.
Едва руна разгорелась, как белая глянцевая поверхность приобрела матовость, характерную для листа обычной бумаги, и немедленно появилась первая надпись на абрисском языке:
«Лера, ты в порядке?»
С глупой широкой улыбкой я вытащила из ящика стола старенькое ученическое стило, перечеркнула послание, отчего оно немедленно исчезло, и нацарапала по-теветски:
«Ты в Тевете?»
«Нет».
«Жаль».
«Что-то случилось?»
«У меня есть новость».
«?!»
«Я до смерти в тебя влюблена».
По-моему, откровенное признание было написано слишком неразборчиво, просто как курица накарябала левой лапой. Не почерк, а позорище! Хоть печатными буквами пиши.
В кабинете профессора Оливера Вудса против моих ожиданий пахло не здравницей, а густым ароматом кофе (он ведь в курсе, что абрисские товары в Тевете запрещены?). На стенах вместо портретов и пейзажей висели заключенные под стекло изображения темных рун, причудливых и многообразных. Мебель стояла на значительном расстоянии, вероятно, чтобы легко проезжало инвалидное кресло.
Сам теветский абрисец оказался абсолютно лысым тщедушным человечком и терялся на фоне высокой деревянной спинки. Его кожа выглядела пергаментной, сероватой, руки заметно дрожали от старости, но взгляд темных, до жути молодых глаз словно буравил во мне дыру. Я сидела с такой прямой спиной, будто снова оказалась в младших классах лицея и строгая преподавательница отвешивала шлепки линейкой по плечам, если замечала, что кто-то сутулился.
– Что ж, барышня. – Профессор сцепил пальцы в замок. – Как правило, в случаях, похожих на ваш, я предлагаю угнетать магический свет, чтобы не возникало проблем, но вы артефактор. Откровенно сказать, даже я пользуюсь тем замечательным дорожным сундуком без дна.
– Вы пользуетесь мануфактурной моделью, – спокойно объяснила я. – В прототипе мне удалось решить проблему веса, но это оказалось слишком сложным для массового производства…
Проклятие? Что я несу? Совершенно точно, когда я нервничала, как сейчас, мне стоило пить не валерьяновую настойку, а травки для немоты, чтобы уж изо рта не вылетело ни одного ненужного слова.
– Извините, – краснея, пробормотала я и, взяв со стола стакан с водой, отпила маленький глоточек, но тут же, как назло, поперхнулась.
Профессор понимающе улыбнулся.
– В вашем случае, Валерия, остается только одно средство – держаться подальше от всего, что связано с параллельным миром, и уж точно от темных рун. Свет перестанет набирать силу, и вы в конечном итоге научитесь им управлять, как это происходит с боевыми магами.
– Забавно, что ваш коллега из Кромвеля провел такую же параллель, – нервно улыбнулась я.
И тут случилось совершенно неожиданное. Ловко управляя инвалидным креслом, профессор подъехал к горящему камину и, вытащив из кожаной папки все бумаги с моей историей болезни, швырнул их в огонь. Листы мгновенно начали темнеть и съеживаться, стремительно превращаясь в пепел.
– Что вы делаете? – Я точно приросла к дивану.
– Спасаю вам жизнь, милая барышня, – с мягкой улыбкой глянул на меня профессор и бросил в камин последнюю бумажку.
В кабинете на некоторое время воцарилась глухая тишина.
– Я знаю, в кого превращаюсь! – резко выпалила я, вцепившись в ткань платья.
Он повернул голову и остановил на мне внимательный взгляд, выдержать которой оказалось ох как непросто. Пауза длилась и длилась. От волнения в висках стучала кровь, лицо горело.
– Похоже, Валерия, у вас накопилось множество вопросов и сюда вы пришли за ответами? – наконец улыбнулся он.
– Да. – Наши глаза встретились. – Мне посоветовали ни о чем не беспокоиться и жить как прежде.
– Вам сделали щедрый дар, позвольте заметить. Если параллельный мир, не дай светлые духи, узнает о таких, как вы, то финал бывает невеселым.
– И как мне жить, если я меняюсь?
– Справедливый вопрос.
– В таком случае вы расскажете? Объясните, почему они убивают таких, как я? Двуликих…
– Поразительно, вы только что произнесли это слово – «двуликий» – на чистом абрисском языке. Никакого акцента.
– Простите, я пока не различаю, когда использую их язык. Он звучит для меня как теветский.
Профессор сложил пальцы домиком.
– Думаю, вы знаете, сколько обязательных ключей[5] в светлых рунах?
– Один, – машинально ответила я. – Ключ «свет».
– Верно, всего один, и он заставляет руну пробуждаться. Созидательная магия проста и понятна. Она легко подчиняется, особенно обладателям истинного дара, переданного при рождении от родителей. Но темная магия изначально другая по природе. В основу любой темной руны закладывается семь ключей и каждый из них важен.
– Семь? – Я невольно посмотрела на ладонь со шрамом. Руна «знание» выглядела простой, как пять медяков: квадрат и несколько изогнутых линий.
Сама не знаю для чего, я вытерла влажную ладонь о платье и немедленно заметила внимательный профессорский взгляд.
– «Знание» является одним из таких ключей, – последовал ответ на невысказанный вопрос.
– Ясно, – смутилась я.
– Темная магия не любит небрежности, важен каждый ключ. Но разве может оценить эту важность человек, привыкший к простой и понятной магии света? Он не подчинит темноту, она слишком сложная. Последний двуликий, заявивший о себе в Абрисе, поднял из могил целое захоронение воинов. Возможно, он и не пытался создать армию живых мертвецов, но не справился с рунической вязью. Через ворота их перенесло в Тевет, кровавые последствия той авантюры вы изучали на уроках истории.
– Вы имеете в виду Десятилетнюю войну? – изумилась я.
Профессор кивнул.
Десятилетняя война началась именно с нашествия зомби, оживших мертвецов, неведомым образом перебравшихся через границу из Абриса. Они напали на мирный город на Третьем континенте и за одну ночь сожрали почти всех жителей. На этом месте теперь чернела Выжженная пустошь, потому что остановить давно умершую армию вышло только огнем. Абрис объявили агрессором и ответили ударом на удар. Война, к слову сказать, закончилась ничем. Миры подписали соглашение о ненападении, разорвали дипломатические отношения и перекрыли границы.
– Тогда ясно, почему они нас недолюбливают… – пробормотала я со смешком. – Что ж, воскрешать мертвецов я точно не стану.
– Зато какие можно создавать артефакты на основе темных и светлых рун, не находите? – многозначительно изогнул брови профессор.
– Нахожу, – согласилась я, понимая его намек.
Соблазн уничтожить границы и запреты действительно был велик до необъятности, но я не настолько жаждала славы, чтобы рисковать собственной головой.
– Вы что-то еще хотели узнать? – уточнил профессор.
– Да. – Я глубоко вдохнула, чтобы решиться. – Сердце Абриса… Что это?
На одно мгновение глаза Оливера Вудса расширились от изумления, но он быстро вернул самообладание. Видимо, железный контроль над эмоциями в клане Вудс являлся одной из семейных черт.
– Думаю, бесполезно спрашивать, где вы услышали про Сердце Абриса?
– Так и есть, – согласилась я.
Полуулыбка на лице старика стала деревянной, будто высеченной резцом. Я видела, как он напряженно думает и перебирает в уме слова, точно продвигается осторожными шагами по тонкому льду.
– Это очень древняя руна, идеальное сочетание семи ключей, – наконец прозвучал ответ-пустышка.
– И что будет, если эта очень древняя руна вдруг погаснет? – осторожно уточнила я, чувствуя, как сама мгновенно вступаю на тот же самый лед.
– Изменения.
– Необратимые?
– Как знать…
В пугающей тишине профессор повернул обода на колесах инвалидного кресла и рывками вырулил к столу.
– Записей о вас, милая барышня, не осталось, а я страдаю ужасной забывчивостью. Все время забываю людей, которые сюда приходят, о чем они говорят, какие вопросы задают. Возраст, знаете ли.
Он меня откровенно выставлял за дверь, давая понять, что раскрыл достаточно чужих секретов, но и я противиться не собиралась. Надо было переварить и осознать все, что прозвучало в профессорском кабинете. Поднявшись, я расправила длинную бархатную юбку, помяла в руках ридикюль.
– Спасибо, профессор.
Оливер Вудс не поднял головы и не оторвался от изучения манускрипта, лежащего перед ним на столе. Складывалось ощущение, будто я превратилась в человека-невидимку. Оставалось напоследок поклониться и уйти.
Погода точно издевалась. С утра небо, казалось, просветлело и в разрывах бегущих облаков выглядывало бледно-лимонное солнце, но когда я вышла из дома профессора, то снова пошел дождь. Сначала осыпался крупными каплями, а потом полился стеной, как бывало весной во время грозы. Люди прыснули в разные стороны, ища убежище, я заскочила под полосатый матерчатый козырек над дверьми торговой лавки и, пока влага не впиталась в мягкую ткань платья, принялась поспешно отряхивать одежду. Улица быстро пустела, только по мостовым грохотали экипажи с возницами, проклинающими изменчивую осень.
Кайден появился неожиданно, точно вышел из громыхающего по мостовым дождя. Спокойно встал под навес рядом со мной, сложил зонт, стряхнул с него воду. Абрисский гость был одет с иголочки: в очередное узкое пальто, на шее намотан шарф, руки в перчатках из тонкой кожи. Выбрит и выхолен, совершенно не похож на хулигана с колечком в губе, прошлым летом вытащившего меня из дома Исаи Гленна. Похоже, сами того не подозревая, даже разделенные границами и обстоятельствами, мы незаметно меняли друг друга. В меня влюбился крышесносный парень, но в любви признался взрослый привлекательный мужчина.