Собрал бедноту. Все единодушно проголосовали за колхоз. Немаловажную роль сыграло сообщение, что на днях в деревню придет трактор. Многие бедняки стали помогать мне в разъяснительной работе.
Наконец, созвали общее собрание. Пришло все взрослое население. С того времени прошло уже сорок лет, но до сих пор хорошо помню это собрание. Проходило оно в небольшом помещении, до отказа набитом людьми. В воздухе стояли клубы табачного дыма.
Я зачитал статью «Головокружение от успехов», рассказал о допущенных ошибках в Барабановке, о том, как их можно исправить. В деревне было много бедноты, горой стоявшей за коллективизацию и ликвидацию кулачества, и мы предполагали, что все пройдет гладко. Но, видимо, кулаки тоже успели поработать.
Слова попросила бедно одетая женщина.
— Подкулачница, — шепнул мне на ухо один из батраков.
Женщина (я запомнил только ее имя — Мария) потребовала немедленно вернуть всем крестьянам лошадей, скот, инвентарь.
— У нас в деревне кулаков нет! — кричала она. — У нас все трудовые крестьяне… Только лодыри пойдут в колхоз…
Поднялся шум, и, к моему изумлению и возмущению, ее поддержали многие из тех крестьян, с которыми я накануне беседовал.
— Раздать имущество! Раздать скот! Хотим работать так, как раньше работали!..
Я пробовал выступить, но ничего из этого не получилось.
— Матрос! — кричала Мария. — Положи наган на стол! Угрожай, как угрожал тут один до тебя!.. А мы не хотим в колхоз! Нас силой загоняли!
Наган для самозащиты у меня действительно был. Но он находился во внутреннем кармане бушлата.
Когда шум утих, я сказал, что никому не собираюсь угрожать, что вступление в колхоз — дело добровольное, опять рассказал о преимуществах коллективного хозяйствования и напомнил, что развал колхоза будет на руку кулакам и их подголоскам.
Выступило еще несколько человек. Решения не приняли. Было сказано: кто хочет остаться в колхозе, пусть завтра выходит на работу, а кто не хочет, пусть свои заявления забирает немедленно.
Заявления забрали лишь несколько человек.
Утром в деревню пришел трактор, и большинство колхозников вышло на работу. За ними потянулись и остальные. Не вышли только кулаки, которые были потом из деревни высланы, а их имущество, скот и инвентарь — конфискованы.
После исправления допущенных ошибок коллективизация пошла успешно. Колхозы стали получать тракторы, автомашины. Партийный актив часто выезжал в села, помогал в проведении сельскохозяйственных кампаний, разъяснял решения партии и правительства.
Летом 1930 года по рекомендации райкома партии меня избрали секретарем партийного коллектива Союза потребительских обществ Крыма. Новая должность была хорошей школой самостоятельной партийной работы. Я часто выезжал в командировки и хорошо познакомился с многими районами Крыма.
Богатый и благодатный это край! Широкие степи, обширные леса и горы, сады и виноградники… Замечательный климат, обилие солнца и воздуха привлекали и привлекают сюда сотни тысяч трудящихся. Для них приветливо раскрывались двери многочисленных санаториев и домов отдыха, расположившихся в бывших дворцах сановников, и заново построенных уже при Советской власти здравниц. Для отдыхающих здесь все — лечебницы, благоустроенные пляжи, сады и парки.
Каких только культур не производилось в сельском хозяйстве Крыма! Замечательная пшеница, хлопчатник, кукуруза, табак, эфиромасличные культуры, овощи… А сколько здесь садов и виноградников, снабжающих своими плодами, ягодами и прекрасными крымскими винами не только население нашей страны, но и многие страны мира! Если Севастополь и море стали близки мне во время флотской службы, то еще крепче и на всю жизнь я полюбил Крым, когда побывал почти во всех его уголках, во всех районах.
Долго работать в Крымсоюзе, однако, не пришлось. Вскоре на Симферопольской городской партийной конференции я был избран членом горкома партии, а затем стал инструктором горкома. Первые шаги в партийной работе многому меня научили, подготовили к овладению более сложными методами политической деятельности и в более широких масштабах.
Только что закончившийся XVI съезд партии дал директиву о всемерном развертывании индустрии и одновременно подчеркнул необходимость усилить развитие промышленности, производящей предметы широкого потребления.
В Крыму успешно шло строительство Керченского металлургического завода, реконструировался Севастопольский Морской завод, развивались легкая и пищевая промышленность. В ноябре 1930 года южнее Керчи началось строительство Камышбурунского железорудного комбината — новой металлургической базы на юге страны.
В орготделе горкома партии за мной закрепили около тридцати первичных парторганизаций. В горкоме тогда было четыре отдела: организационно-инструкторский, пропаганды, агитации и массовых кампаний, культуры и школ, а также сектор по работе среди женщин.
Секретарь горкома Иван Яковлевич Максимов сказал мне:
— Будете заниматься партийными организациями промышленных предприятий. Побывайте на местах, ознакомьтесь с предприятиями, с парторганизациями… Потом зайдете ко мне.
Я с головой ушел в работу. Большую часть времени проводил на заводах и фабриках. Новые люди, новые хлопоты, новые трудности… Это было и знакомо и незнакомо, поэтому придавало уверенность и в то же время заставляло постоянно быть в напряженном поиске. Как молодому партийному работнику, мне хорошо помогал журнал «Партийное строительство». В нем находилось много полезных советов и ответов на возникавшие вопросы.
Познакомился и с другими инструкторами горкома. Присматривался, прислушивался к беседам, обменивался мнениями. Постепенно входил в курс дела. Можно было идти к секретарю горкома.
— Ознакомились? Где побывали? — спросил он.
Я рассказал.
— С чего думаете начинать?
— Думаю, надо помочь недавно избранным, еще неопытным секретарям парторганизаций.
— Правильно.
Работа в аппарате городского комитета партии существенно отличалась от предыдущей — на железнодорожном узле и в Крымсоюзе. Здесь требовалась особая оперативность, четкость, продуманность решений, постоянная работа над собой.
Я присутствовал на заседаниях бюро горкома и знал обо всех главных событиях в городе. Видел, как решались те или иные вопросы. Участвовал в совещаниях, которые проводило руководство горкома, отдел. Нередко меня, как и других инструкторов, приглашали на совещания в обком, на собрания областного партийного актива.
Мне нравилось, как Максимов проводил заседания бюро городского комитета партии. Он требовал, чтобы докладные записки и проекты решений тщательно готовились и были краткими, конкретными. Если вопрос плохо подготовлен, он предлагал снять его с обсуждения, перенести на следующее заседание. Работа бюро не затягивалась до полуночи, как это нередко бывало в других горкомах и райкомах, выступления строго регламентировались.
Иван Яковлевич Максимов был внимателен и в то же время требователен к работникам аппарата. Он часто заходил в отделы, беседовал с заведующими и инструкторами, интересовался не только нашей работой, но и учебой, семейными делами. Спрашивал, как часто бываем в первичных организациях, каково положение дел на предприятиях и в учреждениях, проверял насколько хорошо знаем секретарей парторганизаций, директоров, актив, рядовых коммунистов. Нередко нам приходилось краснеть, когда не знали элементарных вещей.
Мы, работники горкома, откровенно говоря, его побаивались, но уважали за деловитость, принципиальность, общительность. К нему всегда можно было зайти поговорить по любому вопросу.
Стиль работы Максимова мне нравился. Я во многом старался ему подражать. Однажды Иван Яковлевич вызвал меня:
— Вы уже сколько времени в горкоме?
— Второй месяц.
— Теперь, пожалуй, вам можно дать более серьезное поручение. Неблагополучно обстоят дела на консервном заводе «Трудовой Октябрь». Вы об этом должны знать. План не выполняется, много брака, большая текучесть рабочей силы… Надо хорошенько выяснить причины, проверить работу партийной организации, наметить практические меры. Подготовьте докладную записку и проект решения бюро… Ясно?
— Вполне.
На другой же день вместе с двумя коммунистами, специалистами-консервщиками, я отправился на «Трудовой Октябрь». Дней десять мы знакомились с положением дел на заводе, тщательно готовили докладную записку и проект решения бюро, советовались с заведующим отделом, с другими товарищами. Затем пошли к Ивану Яковлевичу.
Внимательно выслушав нас, он стал задавать один вопрос за другим о состоянии дел на заводе. Спрашивал, почему ничего не сказано в записке и проекте постановления о таких-то и таких-то фактах. В заключение предложил пойти еще раз на завод, глубже проверить некоторые стороны работы и, не дожидаясь решения бюро, немедленно принять меры к устранению выявленных недостатков.
— Проверки не затягивать, — сказал он, — на очередном заседании бюро будем обсуждать этот вопрос.
Трижды представляли мы Максимову докладную записку и проект решения, и каждый раз секретарь делал серьезные замечания. Когда представили в четвертый раз, Иван Яковлевич удовлетворенно сказал:
— С таким проектом уже можно выходить на бюро.
На заседание я шел с некоторой тревогой: как-то пройдет? Вопрос был подготовлен тщательно, и это предопределило деловой и короткий разговор.
Через день я уже снова был на заводе, чтобы доложить партийной организации о решении бюро горкома и помочь его выполнить. Дела на заводе стали улучшаться. Особенно после того, как обком партии помог обеспечить предприятие сырьем.
— Не обижаетесь, что столько раз заставлял вас переделывать докладную записку и проект решения? — как-то спросил Максимов.
Я промолчал.
— Это необходимо было не только для завода, но и для вас. Первое серьезное поручение… Теперь вы можете решать и более сложные вопросы.
Мне давали одно поручение за другим. Много вопросов я выдвигал самостоятельно. Время летело быстро. Я вошел во вкус партийной работы, она приносила удовлетворение.