Неспокойно было и в наших местах. На всю жизнь запомнились мне дни белогвардейско-эсеровского мятежа летом 1918 года в Ярославле.
В один из июльских дней отец направился по делам фабрики в Ярославль, но, не доехав до города, вернулся обратно:
— В Ярославле восстание. В город не пускают.
В тот же день мы услышали звуки орудийных выстрелов.
Ярославль — один из древнейших и красивейших городов на Волге, с множеством исторических и культурных памятников. Когда я приезжал в Ярославль, то часами бродил по улицам города, любовался его красотой, удивительными памятниками древнерусского зодчества, великой русской рекой. С высокой набережной хорошо были видны пароходы.
Коммунисты фабрики разъясняли, что мятеж в Ярославле подняли эсеры, а к ним присоединились все недовольные Советской властью — царские офицеры, классово чуждые элементы, уголовники. Позднее стало известно, что мятежи возникли также в Москве и других городах. Мы узнали, что эсеры убили в Петрограде Володарского и Урицкого, что эсерка тяжело ранила Владимира Ильича Ленина…
В дни мятежа почти каждый вечер вместе с товарищами я ходил в Карабиху. Оттуда, с горы, мы смотрели на огромное зарево, стоявшее над Ярославлем, ловили летевшие с попутным ветром странички книг, слушали гул орудийной стрельбы. Когда мятеж был подавлен, я поехал в Ярославль. Еще дымились многие здания. Чернели своды гостиного двора, зияли пробоинами стены знаменитого Спасского монастыря, сгорел Демидовский лицей. Побывал я на могилах жертв мятежа. Сердце наполнялось ненавистью к врагам Советской власти.
Как-то в начале 1919 года, проходя мимо фабричных ворот, я увидел у доски объявлений большую группу молодежи. Сообщалось, что в клубе состоится собрание, где будет сделан доклад о первом съезде Российского Коммунистического Союза Молодежи. Внизу под текстом стояло: «Докладчик А. Маров».
— Да это же наш Саша Маров, ученик столяра, — сказал кто-то.
— Да нет, его отец, Андрей Андреевич.
Подошла Катя Марова, сестра Саши. Она работала на фабрике ткачихой.
— Доклад будет делать Саша. Он работает сейчас в губкоме комсомола.
В клубе собралось свыше ста человек. Доклад Саши слушали внимательно. Рассказав о съезде, он призвал нас вступать в комсомол и создать на фабрике ячейку РКСМ.
В тот же день я решил стать комсомольцем. Отец и мать мое намерение одобрили.
Через несколько дней состоялось организационное собрание. В комсомол вступили двадцать шесть юоношей и девушек фабрики. В состав комитета избрали пять человек: Катю Марову, Колю Киселева, Ваню Румянцева, Митю Бахтова и меня. Председателем комитета стала Катя Марова, я — секретарем.
Катя была значительно старше нас и серьезнее. Невысокая ростом, скромная, она пользовалась среди молодежи большим авторитетом. Вскоре Катя вступила в партию и получила другое поручение, а председателем комитета комсомольской ячейки избрали молодого рабочего Митю Бахтова. Но и ему не пришлось долго руководить комсомольской организацией. В составе продовольственного отряда он уехал на Украину. Вскоре родители получили сообщение, что в стычке с кулацкой бандой где-то в районе Умани Митя Бахтов погиб. По комсомольской мобилизации ушел на Восточный фронт и Саша Маров. Там в бою он был убит. На фронте погиб еще один член комитета нашей ячейки — Ваня Румянцев. Тяжело переживали гибель комсомольских активистов все рабочие фабрики.
Через некоторое время, в 1920 году, Катю Марову как активистку направили в Москву на курсы. Там она с группой курсантов по гостевым билетам побывала на заседании VIII Всероссийского съезда Советов. Кате посчастливилось увидеть Владимира Ильича Ленина и услышать его выступление. Потом она рассказывала нам, как Ильич призывал быстрее восстановить народное хозяйство, наладить работу фабрик и заводов.
Сейчас Екатерина Андреевна Петрова (Марова), проработав на фабрике сорок три года и получив пенсию, по-прежнему живет в поселке фабрики «Красные ткачи», принимает участие в общественно-политической работе, выступает перед молодежью. Коля Киселев, бывший казначей нашей ячейки, стал инженером.
Как сейчас помню, первым постановлением комсомольской ячейки было просить правление фабрики и фабком предоставить шестичасовой рабочий день подросткам и четырехчасовой — малолеткам. До этого они, как и взрослые, работали по восемь часов. Наша просьба была удовлетворена, и мы воодушевились, почувствовав первые результаты своей комсомольской работы.
Ячейка вовлекала фабричных парней и девушек в кружки художественной самодеятельности, помогала рабочим и работницам ликвидировать свою неграмотность, создала школу политграмоты, добиваясь, чтобы все комсомольцы хорошо работали на производстве, правильно вели себя в быту. Почти все комсомольцы стали читателями библиотеки. Рос авторитет ячейки, росли ее ряды.
К сожалению, скоро мне пришлось покинуть поселок. Связано это было с моей болезнью. Уехал к старшему брату Николаю и устроился работать конторщиком на заводе «Красный боевик», под Тамбовом. Сейчас это город Котовск.
Рабочие завода активно участвовали в борьбе за Советскую власть на Тамбовщине, в ликвидации врагов революции. Красногвардейские отряды «Красного боевика» действовали не только в рабочем поселке, но и в самом Тамбове, участвовали в подавлении кулацко-эсеровских мятежей. Тысячи рабочих завода сражались на фронтах гражданской войны.
Во время деникинского наступления конница генерала Мамонтова прорвалась в тыл Красной Армии и подходила к Тамбову. Меня, шестнадцатилетнего комсомольца, по мобилизации направили в коммунистический отряд. В соприкосновение с войсками Мамонтова мы не вступали, но принимали участие в ликвидации кулацко-эсеровских банд. Когда же прорыв Мамонтова был ликвидирован регулярными частями Красной Армии, мы вернулись на свой завод и несли его охрану.
Вскоре наш отряд распустили. И мне, откровенно говоря, было жаль расставаться с винтовкой, красноармейской шинелью и шлемом. В те дни Красная Армия на Южном фронте начала успешное наступление.
Как-то на заводе стало известно, что приехал «всероссийский староста» Михаил Иванович Калинин. Посмотреть и послушать Михаила Ивановича собралось множество народу. Протолкался поближе к трибуне и я.
Прежде всего меня удивило, что «всероссийский староста» по виду ничем не отличается от окружавших его рабочих и крестьян. Те же сапоги, та же косоворотка. Только, может быть, подобротнее да сидит половчее.
Не повышая голоса, спокойно и откровенно говорил Михаил Иванович о том, что больше всего волновало: о разрухе, о лишениях, о том, что нужно делать каждому, чтобы справиться с этими бедами. В заключение Калинин высказал мысль, что-де всякая, даже самая небольшая, работа идет на пользу Советской власти. Он призвал каждого, кто бы чем ни занимался, относиться к своему делу старательно, вкладывать в него всю свою душу.
Крепко запомнил я эти слова и всю жизнь старался следовать им. Может, потому любил при каждом удобном случае «похвастаться» тем, что еще в юности слушал Михаила Ивановича Калинина.
В стране свирепствовал голод. Повсюду из рабочих создавались продовольственные отряды. Как-то вызвал меня к себе председатель заводского комитета комсомола.
— Комсомольская организация направляет тебя в продовольственный отряд заготовлять хлеб. Не возражаешь?
— Нет, — без колебаний ответил я.
Наш отряд в Кирсановском уезде Тамбовской губернии добывал хлеб для Красной Армии, для населения Москвы, Петрограда и рабочих своего завода. Кулаки, не желая отдавать хлёб, прятали его, гноили, бешено сопротивлялись. Из-за угла они убивали коммунистов, бедняков, продармейцев.
С помощью актива из комитетов бедноты мы находили спрятанное кулаками зерно. Охраняли склады, сопровождали обозы с хлебом на железнодорожные станции, сидели в засадах. Зима в тот год выдалась холодная и вьюжная. Переезжая из села в село за десятки километров, мы, чтобы согреться, бежали за санями. Часть бойцов ходила с обмороженными лицами, руками и ногами. Но никто не жаловался на трудности.
Дорого доставался тогда хлеб. Для каждого из нас участие в заготовках было серьезным испытанием, большой практической школой. В первых рядах продармейцев шли коммунисты и комсомольцы. Помимо своих основных задач, мы выступали среди крестьян с докладами и беседами, помогали местным организациям в текущей работе, устраивали вечера художественной самодеятельности.
Командовал отрядом рабочий нашего завода коммунист Федор Шелдовицын. Это был очень энергичный и инициативный командир, его в отряде уважали и любили.
В продотряде я подружился с молодым петроградским коммунистом Ваней Бариновым. Он был на два года старше и многому научил меня. Мы жили душа в душу.
Нас часто посылали в засаду куда-нибудь за село ловить спекулянтов, которые возами закупали и перепродавали зерно, мясо, соль. Когда очередь доходила до Вани, он обычно говорил мне:
— Сегодня иду в наряд.
— И я с тобой.
Целую ночь на морозе или в дождь сидим мы за селом и внимательно следим за дорогой. Ни на минуту не смыкая глаз, крепко держим в руках заряженные винтовки, шепотом рассказываем друг другу о себе, о товарищах по отряду, о родных местах.
Особенно Ваня любил рассказывать о своем родном Питере. Он хорошо знал город, был свидетелем Октябрьской революции, и я часами готов был его слушать, мечтал:
— Вот бы побывать когда-нибудь в Петрограде!
— Обязательно побываешь, — говорил Ваня, — Только сначала надо разбить контру.
В другой раз назначают в наряд меня: нести охрану складов с зерном. Со мной идет Ваня, хотя его и не посылали. Вдвоем всегда надежнее, да и время идет быстрее.
Мы вместе становились на постой в крестьянских избах, на одной подводе переезжали из села в село, вместе отправлялись конфисковать хлеб у кулаков, отказывавшихся его сдавать.
Как-то я был ранен. Пуля, проскользнув у правого глаза, разорвала ухо. Всего несколько дней пробыл я в больнице, а Ваня Баринов навестил меня дважды, хотя больница находилась в нескольких верстах.