на различных участках фронта на сто пятьдесят — четыреста километров.
Однако тяжелые бои на подступах к Севастополю не утихали. Бомбардировщики противника не оставляли город в покое, непрерывно продолжался артиллерийский обстрел. Но работа по выполнению фронтовых заказов не приостанавливалась. Город все глубже и глубже зарывался в землю.
Надежные укрытия в подвалах и блиндажах были оборудованы еще в первые дни войны. В них пряталось от бомбежек большинство населения, разместились командные пункты МПВО, некоторые организации.
В Инкермане пригодились обширные старые выработки строительного камня. Севастопольцы охотно перебирались сюда даже на постоянное жительство. Под прикрытием скал в несколько десятков метров толщиной они чувствовали себя в полной безопасности, быстро обжили и благоустроили эти убежища.
На Греческой улице — совсем близко от центра города — в скале была вырублена большая пещера. Говорили, будто она появилась во времена обороны Севастополя 1854–1855 годов. Что ж, возможно. В ней вполне мог разместиться склад боеприпасов или лазарет. А может и тогда в ней укрывались от артиллерийского обстрела отводимые на отдых войска и население.
На эту пещеру в первый же день войны обратила внимание проживавшая неподалеку пожилая домохозяйка, внучка участника обороны Севастополя в 1854–1855 годах, Мария Тимофеевна Тимченко.
— Вот здесь и сделаем убежище, — предложила она соседям, тщательно осмотрев пещеру. — Приведем в порядок, будет любо-дорого смотреть.
Мария Тимофеевна, не откладывая дела в долгий ящик, направилась в Северный райсовет и привела с собой председателя исполкома Загордянского и секретаря райкома партии Кролевецкого. Внимательно оглядев загроможденную огромными каменными глыбами пещеру, они заметили, что нелегко придется тем, кто возьмется ее благоустраивать.
— А вы загляните к нам вечерком, — пригласила Мария Тимофеевна.
Под руководством этой энергичной женщины, которой пошел шестой десяток, работа закипела. Пещеру очистили от камней и мусора, поставили надежные стойки-опоры, побелили каменные стены, сделали перегородки, провели электричество и радио. Из дому женщины принесли столы, скамейки. Когда вечером мы с Ефремовым заглянули в это убежище, оно было уже почти готово. Немного погодя в этот подземный дом протянули водопровод, установили телефон. Закрепили за этим убежищем врача.
Сначала жители соседних домов забегали сюда только по тревоге. Потом, во время непрерывных бомбежек и обстрелов перебрались со всем скарбом и обосновались уже основательно. Райисполком утвердил Марию Тимофеевну Тимченко комендантом этого убежища.
Население его росло день ото дня. Несколько сот человек нужно было устроить как следует: семейных с семейными, холостых отдельно. Нужно было организовать питание, медицинскую помощь, обеспечить чистоту и порядок, чтобы люди после тяжелого труда спокойно отдыхали.
Проводив на фронт четырех сыновей, Мария Тимофеевна обрела теперь большую и беспокойную семью, состоявшую главным образом из женщин, детей и стариков. Целыми днями она была на ногах, редко кто видел ее спящей. Когда раздавался сигнал тревоги, Мария Тимофеевна вместе с другими соседками-активистками следила, чтобы никто не оставался на улице, в особенности ребятишки. Если поблизости рвались бомбы, она тотчас организовывала помощь пострадавшим.
В подвале трехэтажного здания на улице Ленина, где комендантом убежища была учительница Островерхова, проживало более двухсот человек. При взрывах здание сильно содрогалось, сыпалась штукатурка. По настоянию Островерховой поставили дополнительные крепления, у входа в убежище положили мешки с землей.
В длинной узкой штольне СевГРЭС поселилось около тысячи человек. Там было еще более надежно: над убежищем возвышалась многометровая толща скалы. Для укрытия населения в районе Центрального базара использовали водосточный коллектор.
Во время сильной стрельбы наших зениток на город градом сыпались осколки снарядов. От них щели не уберегали, было немало ранений. Пришлось над щелями ставить «крыши». Это предохраняло и от непогоды.
Вовсю шла работа на подземных спецкомбинатах. К концу ноября на комбинате № 1 работало уже свыше двух тысяч человек. Там же люди жили, там же питались. Их защищала шестидесятиметровая скала. Сюда не доносился городской шум, рабочие даже не слышали сигналов воздушной тревоги. Об очередном налете они догадывались лишь тогда, когда бомбы попадали в скалу над штольнями.
В Инкерманских штольнях обосновался настоящий рабочий городок. В нескольких огромных гротах располагались цехи спецкомбината № 2, созданного на базе швейной фабрики, обувных и швейных артелей. В цехах шили и чинили обмундирование для бойцов.
По соседству с цехами находились «жилые кварталы». Семье рабочего отводилась площадь от четырех до шести квадратных метров. Этого вполне хватало, чтобы поставить кровать, столик, несколько стульев. Каждая семья устраивала вокруг своей «квартиры» занавеси или фанерные перегородки. Проходы между «квартирами» именовались «улицами». Сначала в шутку давали им то или иное название, а затем это вошло в обиход. Однажды при мне раненная осколком снаряда женщина тихо попросила сандружинниц отнести ее на «Балаклавскую улицу, квартира двенадцать».
В «комнатах» поддерживалась чистота. За этим строго следили. Грязь или даже просто нечистоплотность представляли при такой скученности серьезную опасность.
В отдельных штольнях расположились амбулатория, детские ясли, детский сад, столовая, кино, клуб. Готовилось помещение для школы, которую решили открыть после нового года.
По соседству со спецкомбинатом № 2 находился военный госпиталь. Войдя внутрь, трудно было поверить, что находишься глубоко под землей. Широкие коридоры заливал яркий свет, пол был покрыт войлоком. В часы жарких боев в госпитале работало несколько операционных. Повсюду образцовая чистота. Коллектив госпиталя делал все возможное, чтобы облегчить страдания раненых, вернуть их в строй.
Ухаживать за ранеными бойцами помогали комсомолки, домохозяйки, подростки. Когда из госпиталя в тыл эвакуировали группы раненых, их также сопровождали домохозяйки.
Неподалеку, тоже в глубокой штольне, находился механизированный хлебозавод. Он серьезно выручал севастопольцев, особенно в дни третьего наступления, когда городской хлебозавод и пекарни то и дело выходили из строя.
Возле Морского завода, электростанций, завода «Молот», железнодорожного узла, мехстройзавода не прекращалось строительство новых и расширение существующих штолен и пещер. В них размещалось оборудование, укрывались рабочие, располагались различные организации и учреждения. Подземные помещения можно было встретить повсюду: в центре города, на Корабельной и Северной сторонах, в Инкермане.
Доставались они нелегко. Те, кто поздоровее и покрепче, ломами и кирками долбили скалы, ставили крепления, удаляли отбитую породу. Кто послабее, подносили воду, точили инструмент, готовили пищу, нянчили малышей. Работа продвигалась медленно: за сутки пробивались в скалу на метр — полтора, не более.
В новых условиях общежития возникали и новые формы быта и новые навыки, отличные от прежних. Вначале распорядок жизни складывался стихийно. Затем создали специальную комиссию для организации труда и быта под землей. За работу с детьми, например, была ответственна Надя Краевая. Секретарь Корабельного райкома комсомола Андрей Белан поддерживал связь с Корабельным районом. Комиссия поставила перед горкомом партии и горисполкомом вопрос об открытии дома инвалидов. Такой дом-убежище вскоре был оборудован на Советской улице. Здесь наладили медицинскую помощь, питание, снабжение бельем и одеждой. Позднее, в мае 1942 года, Надя Краевая возглавила эвакуацию всех обитателей дома-убежища инвалидов на Кавказское побережье. Председателем комиссии являлась секретарь Северного райкома партии Евгения Павловна Гырдымова.
Работники горздравотдела В. М. Зудов и В. Е. Лаврентьева устроили специальный приемник для детей, родители которых погибли в Севастополе. В приемнике работали опытные воспитатели и детские врачи. С каждым транспортом, уходящим из Севастополя, часть детишек в сопровождении нянь и врача эвакуировалась на Большую землю.
Горисполком разработал и утвердил «Правила внутреннего распорядка в убежищах города Севастополя». Согласно этим правилам проживавшие в убежищах подчинялись коменданту. Они обязаны были иметь при себе паспорт и удостоверение с места работы, неработавшие — справку от домоуправления.
В убежищах запрещалось курить, шуметь, готовить пищу. Для приготовления пищи отводились специальные места. Запрещалось распивать спиртные напитки. С десяти вечера до пяти утра в убежищах должна была соблюдаться полная тишина. Строго следили за выполнением санитарных правил. К каждому убежищу прикреплялся врач. В достатке имелся землеройный инструмент, необходимый для расчистки улиц, для разбора завалов и на тот крайний случай, если люди окажутся засыпанными.
Райкомы партии в каждое убежище назначали политрука-общественника и агитаторов. В убежище Марии Тимофеевны Тимченко политруком был инструктор Северного райкома партии Мукомель. Они организовали доставку газет и журналов, чтение лекций, выпускали стенную газету.
Жили в убежищах дружно, словно одна семья. Хозяйки шутя говорили, что все ссоры оставили наверху. Частым и желанным гостем здесь был агитатор. Вместе с ним в убежище как бы приходило большое дыхание нашей Родины. Люди живо интересовались положением на фронтах, в тылу, событиями под Москвой и Ленинградом, международными делами. Шла откровенная беседа о нуждах осажденного Севастополя, о том, что можно еще сделать в помощь фронту и семьям фронтовиков.
Даже дети не были в стороне от общих забот, печалей и радостей. Они и учились, и вместе со взрослыми строили оборонительные рубежи, работали на предприятиях, собирали металлолом и бутылки, ухаживали за ранеными, дежурили на крышах и у входа в убежища, тушили зажигалки, были связными. Школьники Вера и Виктор Снитко за тушение зажигательных бомб награждены медалями за «Боевые заслуги», а позднее многие ребята, в том числе сестры Тяпкины и Света Густылева, — медалями «За оборону Севастополя».