Комиссар станции Прасковья Алексеевна Смирнова показала нам блистающие чистотой операционные. Полагаю, что не только на меня действует один вид шприца. А тут я удивился: выражение лиц у большинства доноров какое-то безмятежное. Лишь тех, кто пришел в первый раз, выдавало волнение.
— Каждый день отправляем на фронт, в госпитали, несколько десятков килограммов крови, — сказал Петр Михайлович, подводя меня к стене с фотографиями отличившихся доноров, и добавил: — Вряд ли другой город в стране посылает столько консервированной крови, сколько посылает Иваново.
— У нас свыше сорока тысяч доноров, — вступила в разговор Прасковья Алексеевна. — Многие сдают сразу по четыреста пятьдесят граммов.
— А как они это переносят?
— Нормально. Об этом врачи заботятся.
Я всматривался в женские лица. Пожилые, средних лет, совсем юные.
— Вот Тихомирова, бухгалтер Меланжевого комбината, — называла Прасковья Алексеевна имена. — Сдавала кровь сорок пять раз. Это она в первые дни войны обратилась ко всем женщинам Иванова и области с призывом стать донорами…
Здесь можно было увидеть фотографии двух Пименовых — санитарки микробиологической станции и работника милиции, Шураковой — вагоновожатой трамвайного депо, Бундуковой — кочегара… Все они впоследствии были награждены орденами «Знак почета».
— Взгляните-ка на эти благодарности фронтовиков, — подал мне пачку писем П. М. Максимов.
— «Дорогая моя! — прочитал я. — Я не знаю, кто вы и что вы — молодая ли девушка, средних ли лет дама, или старая бабушка. Возможно, мы с вами разных лет и разного характера, но крови одной — русской крови, которую не жалеем мы во имя нашей цветущей Родины. Мы с вами отныне связаны кровью, хотя мы и не знаем один другого…»
Помню, что желание юного лейтенанта выразиться как можно более красиво и возвышенно вызвало у меня улыбку. Но обуревавшие его мысли, глубокие, серьезные, не могли оставить равнодушным.
Я спросил Петра Михайловича, хранятся ли эти письма, знаки преданности и благодарности.
— А как же! Это документы.
В стенной газете станции было напечатано стихотворение раненого сержанта Петра Барсова: «Тебя я вечно помнить буду», которое он посвятил донорам Иванова.
Лежал я, кровью истекая,
В жестоком ранен был бою.
Но ты пришла ко мне, родная,
И предложила кровь свою…
. . . . . . .
Везде пусть знают и повсюду
Твой подвиг скромный и дела,
Тебя я помнить вечно буду —
Ведь это ты меня спасла.
Мы долго разговаривали с донорами и сотрудниками станции.
— Может быть, моему мужу или сыну кто-нибудь тоже даст свою кровь, — задумчиво сказала пожилая ткачиха с фабрики имени Крупской…
Женщины Иванова за время Великой Отечественной войны отдали фронтовикам сто двадцать пять тонн своей крови! Тут-то мне и вспомнились слова Петра Михайловича Максимова, что у них на станции «кровь течет рекой», и захотелось подробнее рассказать об ивановских женщинах-донорах. Тяжело им было в годы войны, но редко кто слышал жалобы. Все думы, все заботы о фронте, о фронтовиках, о раненых. Если же заходил разговор о трудностях, то тут же слышался ответ: «На фронте еще труднее!..»
— К вам можно? — услышал я как-то ранним утром знакомый голос.
Дверь кабинета стремительно распахнулась, и вошла первый секретарь горкома комсомола Аня Попкова. Она была чем-то встревожена.
— Что случилось, Анечка?
— В городе тиф!
О нескольких случаях заболевания сыпняком уже сообщила в горком заведующая горздравотделом Александра Павловна Бровкина. Но пока не удалось установить очаг заболевания. Аня Попкова предположила, что это железнодорожный вокзал.
— Мы хотим силами комсомольцев навести на вокзале порядок.
— Похвально. Но сами будьте осторожны, не подхватите тифа. Кто возглавит работу?
— Я сама… Врачей, конечно, привлечем.
Если за дело бралась Аня Попкова, можно было с уверенностью сказать: будет порядок. От ее невысокой, крепкой, спортивной фигуры так и веяло энергией. Характер Ани не знал «золотой середины»: если обижалась, то до слез, когда отходила, забывала обиду накрепко.
За эту увлеченность, отзывчивость комсомольцы любили своего секретаря.
Такой патриотки Иванова, как Аня, я не встречал. «Мы же ивановцы!» — эти слова она произносила с особой гордостью.
Наверное, и перед тем, как браться за уборку вокзала, она сказала подругам, студенткам химического института.
— Мы с этим справимся в два счета, мы же ивановцы!
Кому из нас не запомнились вокзалы военной поры? Десятки тысяч людей, поднятых с насиженных гнезд, находили здесь временное пристанище. Круглые сутки под крышей ивановского вокзала гудела разноголосая толпа. Те, кому удавалось устроиться хотя бы на затоптанном полу, у стены, считали себя счастливцами. За юбки матерей держались дети, капризные от дорожной усталости, бледные от духоты… Как только установили, что рассадником тифа является вокзал, санитарная инспекция запретила выход в город. А пассажиры все прибывали…
Девушки, вызвавшиеся бороться с тифом, знали, что им придется нелегко. Но тем не менее оторопели на пороге.
— Что ж, начнем, пожалуй, — деловито сказала Аня. Понимала, что колебаниям нельзя давать разрастись. Засучив рукава, она первой взялась за чьи-то вещи.
— Извините, гражданка, но мы вас потревожим. Давайте ваш чемодан, мы его пока в другой зал перенесем, а здесь начнем уборку.
Леля Новикова, секретарь комсомольской организации химического института, подошла к женщине с ребенком на руках.
— Пойдемте, я вас в душ провожу. А вещи надо продезинфицировать.
Принялись за дело и другие девушки. Они разъясняли пассажирам, чем вызвано это «великое переселение». Народ охотно подчинялся их требованиям. Но бывало, кричали:
— Не дам, не дам вещей… Пожгут кислотой!
Высокая черноволосая студентка схватила женщину за плечи и сильно встряхнула ее:
— Замолчите! Вам узлы дороже жизни?
Паники не было. Девушки работали споро. Солдат из пассажиров подхватил ведро. Аня оглянулась, недоумевая, но, присмотревшись, увидела, что парень прихрамывает. Несколько женщин-пассажирок помоложе тоже вызвались помочь студенткам: носили воду, мыли пол. Кто-то затянул:
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой…
Работа пошла живее. На помощь комсомольцам пришли пассажиры, железнодорожники. Песня звучит все громче и громче.
Пусть он вспомнит девушку простую,
Пусть услышит, как она поет,
Пусть он землю бережет родную,
А любовь Катюша сбережет…
Девчата работали без устали. И когда пассажиры переходили в прибранные и проветренные залы, запах хлорки не казался противным. Это был запах чистоты.
Тех, кто прошел санобработку, отпускали в город. Через несколько часов по всему Иванову разнеслось: «Молодцы комсомольцы! Навели порядок на вокзале».
Зима в том году была на редкость снежной. За ночь улицы так заметало, что ни пройти, ни проехать. Бывало, среди ночи будил телефонный звонок:
— Занесены трамвайные пути, рабочим не попасть вовремя на смену!
— Автомашины застряли, хлеб в магазины не подвезли.
— Самолетам не подняться в воздух. Аэродром в сугробах.
— На станции Сортировочная стоят поезда. Все завалено снегом…
Утром на очистку снега обычно выходили рабочие, служащие, школьники. Иногда позарез надо было к утру очистить подъездные пути. Тогда выручали комсомольцы. По первому зову шли студенты, учащиеся ремесленных училищ и школ ФЗО.
Запомнилась одна ночная встреча. Рассвет едва брезжил, когда я вышел из проходной Большой Ивановской мануфактуры. На БИМе, так сокращенно называли фабрику, тогда было неблагополучно с отделкой тканей, особенно в ночные смены. Горком партии заинтересовался причинами отставания.
…В предрассветный час улицы пустынны. Повернув за угол, я столкнулся с группой девчат. И все знакомые: секретари обкома комсомола Женя Мордвишина, Аня Ваняшова, Люся Синотова, Галя Юшко, а с ними секретари горкома Аня Попкова, Лена Гусева, Оля Горносталева, Зина Афанасьева. Все какие-то сосредоточенные, осунувшиеся.
— Вы это откуда?
— Помогали в госпитале, — ответила за всех Аня.
В Иваново поступало много раненых, и медперсонал госпиталей не управлялся. На помощь приходили многие горожане, в первую очередь студенты медицинского института, во главе с секретарем комитета ВЛКСМ Лизой Чубаровой, наши комсомольские активисты.
Секретари горкома комсомола часто просили меня выступить перед комсомольцами, рассказать о героических подвигах защитников Севастополя, о работе комсомольской организации города-героя. Отказать в этом было невозможно. Комсомольцы с жадностью слушали мои рассказы и, казалось, завидовали севастопольцам.
Заводилой среди комсомольских работников была Аня Попкова. Ее трудовой путь начался в пятнадцать лет. Сначала была почтальоном, потом пошла учиться в техникум связи, вступила в комсомол. Она всегда была в гуще событий. Когда Аня работала техником конторы связи, ее выдвинули на руководящую комсомольскую работу.
Второй секретарь горкома комсомола Лена Гусева — внешне полная противоположность напористой Ане. Когда она впервые пришла в горком партии, я подумал про себя: «Что за школьницу привела Аня?» В светлой вязаной кофточке и коротенькой юбочке Лена выглядела неуклюжим подростком. Знакомясь, она густо покраснела. Пока мы с Аней говорили о делах, она скромненько сидела в сторонке и не вставила ни слова.
— Эта застенчивая девочка — комсомольский вожак? — спросил я Аню наедине.
— Да, вожак! — запальчиво ответила она. — Скромная? Ну и что же? Зато умница, работы не боится. И с характером! Кстати, ей уже двадцать один год… Вы еще не видели Олю Горносталеву — нашего секретаря по военной работе. Интересно, что вы о ней скажете?