Доклад уже длился два часа, а участники конференции продолжали внимательно слушать. Потом посыпались вопросы. Для ответов на них требовалось не менее часа. Посоветовавшись с президиумом, я решил отвечать очень кратко, но слушатели запротестовали… Давно наступило время обеда, а наша беседа продолжалась. Интерес к обороне Севастополя, к положению на фронтах, к мужеству советских людей, видимо, объяснялся и тем, что чувствовалось приближение развязки на Дальнем Востоке.
Вспоминается другой случай. Правда, он не относится к дальневосточному периоду, но заодно расскажу — тема та же: величайший интерес к Севастополю, городу-герою. Было это в августе 1942 года в Боровом Казахской ССР, где Ефремов, Кулибаба, Троценко и я лечились после Севастополя. Во время нашей беседы с ранеными воинами ко мне подошла женщина. Спросила, не смогли бы мы выступить перед академиками, которые живут в Боровом. Мы дали согласие и договорились о времени и месте выступления. Лишь позднее я узнал, что это была Мария Федоровна Андреева — известная в прошлом актриса Московского Художественного академического театра, активная революционерка, друг Алексея Максимовича Горького. Последние предвоенные годы она работала директором Дома ученых в Москве. Вместе со многими академиками была эвакуирована в Боровое и работала там парторгом.
Академики со своими семьями собрались в уютной комнате отдыха. Среди них были Зелинский, Образцов, Зернов и многие другие виднейшие советские ученые. Слушали меня внимательно и, как я видел, с большим интересом, но вопросов не было. Зато в тот же вечер и в последующие дни при встрече в парке они усаживали меня на скамейку и задавали десятки самых разнообразных и неожиданных вопросов.
Потом я часто виделся и беседовал с Марией Федоровной. От этой умной и очаровательной женщины я узнал много интересного о ее жизни и работе в большевистской партии, о жизни Алексея Максимовича. В 1968 году, когда Марии Федоровны Андреевой уже не было в живых, во втором издании книги «М. Ф. Андреева», выпущенной издательством «Искусство», я прочитал письмо Марии Федоровны из Борового к Н. А. Пешковой:
«…Недавно приехали сюда четверо товарищей, последними оставившие Севастополь. Один из них, секретарь горкома и председатель комитета обороны товарищ Борисов, рассказал о жизни и великой борьбе города, о краснофлотцах, красноармейцах… Сами эти четверо — таких простых, скромных — дают впечатление такой несокрушимой твердости, решимости к победе, что сердце в груди растет от радости за свою страну, за того Человека, о котором мечтал Алексей Максимович. Ах, как бы он гордился и радовался за этих людей, но и каким горем, какой горькой обидой горела бы его душа…»
Но вернемся к Владивостоку. Выступая, мы всех серьезно предупреждали о возможности провокаций и о том, как важно быть бдительными. Во Владивостоке в то время находились три иностранных консульства: американское, китайское (чанкайшистское) и японское. И все они, естественно, не гнушались шпионажем.
Сотрудники консульств старались завязать всевозможные связи с населением. Они посещали вечера танцев, выдавая себя за советских людей, заводили знакомства с женщинами не слишком скромного поведения. Находились в городе и такие, которые за пеструю заграничную тряпку готовы были поступиться честью и совестью.
На пленуме крайкома партии особое внимание обращалось на то, что вместе с американской «помощью» на нашу землю проникают буржуазные нравы, буржуазная идеология. Об этом свидетельствовало множество фактов.
Как-то пошли мы с Матвеем Алексеевичем Акайкиным в театр. Спектакль публике нравился. Вдруг по окончании первого действия в шуме аплодисментов раздался резкий свист.
— Это наши «американцы» выражают свое одобрение, — Матвей Алексеевич указал на нескольких молодых людей, вызывающе одетых. — Некоторые считают это мелочью, — с досадой продолжал он. — «Ну, подумаешь, — говорят, — один аплодирует, другой свистит». Но ведь с таких мелочей и начинается проникновение буржуазных нравов, духовное растление! Тот, кто читает Драйзера и Уитмена, не станет свистеть. Свистят другие — те, кто гоняется за американским барахлом и верхом удовольствия считает пожевать резинку. А потом следуют порнографические картинки, а там, глядишь, появилась и литература, восхваляющая американский «образ жизни». А вместе с нею небылицы и сплетни о нашей действительности. Конечно, такой цепной реакции подвержены недоучки, люди с ограниченным политическим кругозором. Но это наши, советские люди, и за них надо бороться — учить, воспитывать…
Дни, до отказа заполненные самыми разнообразными заботами, мелькали незаметно. И вот наступил такой, когда можно было порадоваться первым успехам, которых добилась городская промышленность, и в том числе Дальзавод.
Соревнование сыграло свою роль: цех соревновался с цехом, участок с участком, бригада с бригадой. Настроение рабочих, инженеров и техников заметно поднялось. А тут еще на помощь Дальзаводу пришли сотни военных моряков. И наркомат стал конкретнее руководить заводом, и снабжение улучшилось.
В первых рядах соревнующихся шли ударные фронтовые бригады. В сентябре их было создано сто пятнадцать, в октябре — еще сто шесть. Принимая высокие обязательства, члены этих бригад тем самым как бы ставили себя в одну шеренгу с воинами, сражающимися на переднем крае. Многие фронтовые бригады, за работой которых на Дальзаводе пристально следил весь коллектив, стали выполнять ежедневно нормы на сто пятьдесят — сто восемьдесят процентов. Особенно отличилась комсомольско-молодежная бригада, возглавляемая Катей Барышниковой. Дружная бригада, состоявшая всего из трех человек, продукции давала за шестерых.
— Дело пошло, — радовался директор завода Василий Павлович Рудяк, — скоро план дадим.
— А как в этом месяце?
— В этом еще не осилим. Но если в следующем не вытянем, то ставьте вопрос на бюро — на месте ли руководители завода, — полушутя-полусерьезно сказал Рудяк.
— Ну что ж, будем иметь в виду, — в тон ему ответил я.
В сентябре мы уже могли так шутить. Завод изо дня в день набирал темпы. Дудоров, Муленков, Рудяк каждый день сообщали в горком о новых трудовых высотах, взятых фронтовыми бригадами.
Бригада сборщиков под руководством Баранова систематически перевыполняла задания в два с лишним раза. У молодой работницы Тани Шевченко перевыполнение нормы тоже стало системой. Помнится, Муленков с гордостью рассказывал о шестнадцатилетней девушке Клаве Карташовой. Она пришла в цех год назад ученицей токаря, а теперь уже перегнала своих учителей. Быстро добился успехов и молодой рабочий Петр Чура. Ему было всего пятнадцать лет, а его считали одним из лучших строгальщиков.
Хорошо помогала коллективу заводская многотиражка. Она рассказывала об опыте лучших рабочих и кандидатов производства, критиковала отстающих. Листаешь сейчас ее пожелтевшие страницы и словно чувствуешь напряженный пульс того незабываемого времени.
«Сейчас, когда на заводе создалось исключительно напряженное положение с планом, хорошая работа не удовлетворяет, нужна отличная, — писала газета. — Удвоить, утроить темпы! Завод не имеет права не выполнять обязательства. В это время требуются не разговоры, а мобилизация всех рабочих, оперативность, разворотливость в выполнении взятых обязательств…
Коммунисты, комсомольцы обязаны в первую очередь быть застрельщиками соревнования. Объявим борьбу расхлябанности! Под обстрел отстающие участки!.. План — государственный закон, и все силы должно бросить на его выполнение. Обязательства — дело чести коллектива. Весь край смотрит на завод!»
Фронтовики, бывшие рабочие завода, часто писали письма своим товарищам по участку, цеху. Нельзя было не откликнуться на эти взволнованные строчки. «Друзья! Помогайте нам, фронтовикам. Своим трудом приближайте день окончательной победы над врагом… Я со своей стороны клянусь, что буду бороться до последнего дыхания!»
Эти письма читались в цехах, бригадах, на участках, публиковались в многотиражке, в стенных газетах, передавались по радио. Рабочие заверяли фронтовиков, что выполнят свой долг перед Родиной.
Комсомолка Ася Догадова писала другу на фронт, что будет упорно трудиться, чтобы приблизить день окончательной победы над врагом. Свое слово она сдержала: стала одним из лучших токарей цеха, выполняла задание на двести и более процентов.
За работу в сентябре первое место на заводе завоевал коллектив цеха, где начальником был коммунист Кричевский. Дирекция, партийная и профсоюзная организации позаботились, чтобы опыт цеха стал достоянием всего завода.
У этого коллектива многому можно было поучиться. На каждом участке здесь составлялись месячные графики. Бригады и отдельные рабочие оперативно получали задания, инструмент, чертежи, хорошо знали сроки исполнения. Итоги работы подводили ежедневно. Каждый рабочий мог наглядно представить, какой шаг сделан цехом, бригадой вчера или сегодня. В налаживании ритмичной работы огромную роль играли мастера. Руководители цеха правильно делали, расширяя права мастера, точно определяя его обязанности.
Партийные, комсомольские, профсоюзные организации цеха сумели мобилизовать рабочих на выполнение и перевыполнение взятых обязательств. Застрельщиками в соревновании были коммунисты.
Соревнование захватило не только Дальзавод — коллективы всех предприятий боролись за подъем производства. Когда настало время подвести итоги работы за сентябрь, телефоны горкома и райкомов буквально захлебывались звонками: «Как идут дела?», «Кто впереди?», «Ну что, знамя — наше?», «Кто на Доске почета?»
На заседании жюри возник серьезный спор. По показателям два района претендовали на первое место — Ленинский и Фрунзенский, и мнения членов жюри разделились. Пришлось перенести решение вопроса на бюро горкома. Во время обсуждения первые секретари райкомов партии Вячеслав Моисеевич Дудоров и Александр Иванович Щеголев хотя и спорили, но старались сдерживаться. Чувствовалось, что каждый вот-вот может вскипеть, доказывая право своего района на первое место и переходящее Красное знамя.