о так не оставить, удалился вместе с инструментом.
Потом был педсовет, на котором Байрам и Виталий объясняли, что подложили на стул гидроперит (мама Байрама была парикмахером) за то, что преподаватель шлепал по попке одноклассниц, задирая им коротенькие платьица. Это была правда, класс подтвердил, и мальчикам их проказа сошла с рук. К сожалению, они почувствовали безнаказанность и дальше ввязывались в более неприятные истории. Они стали хамить на уроках, драться со старшеклассниками, вести себя вызывающе и за пределами школы. Закончилось это весьма плачевно. Байрам после школы был объявлен в розыск, скрывался, и судьба его осталась неизвестна.
Мама Оли К. преподавала нам географию. Как это часто бывает с учителями, она слыла сильным предметником, но плохим педагогом. Однажды она влетела на урок, мы дружно встали из-за парт. Она начала кричать: «Вы класс идиотов, класс жестоких людей! Вы даже не достойны называться людьми!» Конечно, можно было понять, что в ней бушевала оскорбленная мать, защищавшая дочь от насмешек. Но ведь не все доводили ее дочь, были и те, кто защищал девочку, устраивал мальчишкам «бойкот». После криков она велела всем сесть и сама рухнула на стул.
Байрам шепотом сказал: «Кто не согласен, – не садитесь!» И весь класс остался стоять. Кто-то начал издавать звук, похожий на гул. Класс подхватил. Она сидела и смотрела, как стоит лес уже вытянувшихся пятнадцатилетних людей и не собирается подчиняться ее приказам. Вскочила и убежала в учительскую. Через пять минут пришел наш классный руководитель, историк. Мы стояли. Он посадил нас движением руки, сел за учительский стол и начал разговор: «Я понимаю, почему вы так поступили. Но…» Он говорил оставшееся время до звонка тихо, просто, понятно. По его мнению, обе стороны неправы, и обе стороны должны извиниться друг перед другом: учитель и класс. Его слова звучали справедливо, мы согласились. Наш классрук в очередной раз разрулил неприятную ситуацию. Позже он будет выступать защитником подсудимого Виталия К. и вытащит его из нехорошей статьи, ему заменят тюремное наказание другой мерой пресечения. Правда, через несколько лет Виталий К. снова окажется на скамье подсудимых, но учителя-защитника рядом у же не будет. Виталий будет осужден, выйдет из тюрьмы досрочно, но умрет от открытой формы туберкулеза через пару лет после освобождения. Он был неплохой, но вспыльчивый парень, любивший махать кулаками. Ему уже никогда не исполнится тридцати.
Учитель истории появился у нас в восьмом. Наша бывшая классная уходила в декрет, и никто из учителей брать себе шебутных «бэшек» не хотел. Нас отдали новому преподавателю – пусть покажет, что он из себя представляет на практике. Он был молод, на вид лет тридцать, формально числился еще комсомольцем, поэтому должен был подчиняться школьному комитету комсомола (КК) и его председателю, выбиравшемуся из учеников. Тогда над этим посмеивались, но реально никто не собирался оспаривать сложившееся парадоксальное положение вещей.
Наш первый урок истории начался так: прозвенел звонок, все уселись по местам, и только двое драчунов сцепились у самой доски. Историк зашел, встал рядом с пыхтящими мальчишками, схватил их за загривки и, приподняв каждого одной рукой, на весу расцепил обоих. Это был наглядный пример, зачем школе нужны мужчины-педагоги, – для равновесия сил. И урок нам, неугомонным «бэшкам». После того как раскрасневшиеся драчуны в ошеломлении уселись на свои места, историк процитировал:
– Здравствуй, племя молодое, незнакомое!
– Здравствуй, вождь! – тут же нашелся Ромка с первой парты.
И все дружно рассмеялись. Полшколы были влюблены в историка, включая учительниц. Другие полшколы испытывали к нему антипатию. Он был из тех ярких личностей, к которым нейтрально относиться невозможно. У него была своя система записи конспектов, проведения контрольных занятий, он вел политический клуб «Ринг» и школьный театр. Ушел он неожиданно, не доведя нас до выпускного десятого. Подался в коммерцию, как и многие бюджетники того времени, уехал из города. Ходили слухи, что его встречали то в Питере, то в Москве, но в школ у он так и не вернулся. Жаль, это было его призвание: учить молодых, спасать, как несмышленых, слепых котят, от самих себя. Хотя можно ли спасти человека от его судьбы?
Старшие классы помнятся особенно хорошо. Мы уже понимали, что в стране идет перестройка, и по старой пионерской привычке подхватывали звучавшие по телевизору лозунги «Демократия! Гласность! Свобода совести!», не осознавая их сути. Смотрели по ночам «Прожектор перестройки» и «Взгляд». Тайком читали «Мастера и Маргариту», «Брак под микроскопом» и Солженицына. При этом танцевали на дискотеках под «Белые розы» «Ласкового мая», «Вишневую девятку» «Комбинации», а дома на кассетниках слушали Цоя, ДДТ, Алису, Никольского. Хиты ловили и записывали с «Утренней почты».
Помню, в восьмом меня приняли в комсомол, и я, гордая этим событием, пришла на первое общешкольное собрание. Непонятно, что меня дернуло, но я встала и выступила «с пламенной речью» – и неожиданно была выбрана новым председателем КК школы. Передо мной открылись радужные перспективы: попасть в комсомольскую элиту было почетно, можно было продолжать дальнейшую карьеру и идти в чиновники по партийной линии – осколки старого мировосприятия еще сидели в наших мозгах. Со мной стали здороваться учителя, которых я даже не знала по имени, а директор вызывала к себе в кабинет и вела душевные разговоры, в том числе личного характера. Но время было уже другое, комсомол пребывал в агонии, после его ликвидации в 1991 году рухнула и однопартийная система в стране.
Но мы всего этого не могли предвидеть. Мы, как родители и вся страна, мало понимали, «куда влечет нас рок событий». В школах отменили политинформацию – она и так хлынула через край по телеку. Я занялась тем, что было нужнее учащимся, – как ни странно, это школьные мероприятия: осенний бал, КВН, вечер выпускников, новогодний бал, майские праздники, трудовой десант с посадкой саженцев и День ветеранов. И обязательная дискотека после – иначе приходить в школу в свободное время ученики уже не хотели. Жизнь и правда была бурной, но я поняла, что организация досуга отнимает много времени и сил от учебы. И перед очередным 1 сентября взяла свой комсомольский билет, написала заявление о выходе из комсомола и сдала вместе со значком. Мне предложили оставить корочку на память, но я отказалась. Так я сходила во власть и вернулась с пониманием, что есть более важные ценности.
За страницами этого рассказа осталось достаточно много одноклассников. Это не значит, что они не достойны упоминания, просто их жизнь и судьба еще пишутся, и слава богу! Кто-то разъехался по большим городам, кто-то остался верен нашему маленькому Зеленодольску. Они работают, содержат семьи, растят детей и еще немного, через каких-нибудь пять-десять лет из поколения родителей перейдут в поколение бабушек и дедушек. Они честно проживают свою обычную на первый взгляд жизнь, а ведь это во все времена было не самым простым делом. Может быть, они не совершат ничего выдающегося, ни со знаком плюс, ни со знаком минус, но для меня они навсегда останутся неслучайными, близкими людьми, моим поколением, моими «бэшками».
Ну, а я, их самозваный летописец, получила два образования, вышла замуж, родила сына, живу вполне современной жизнью среднего класса. Вот разве что пишу иногда, не особо надеясь быть услышанной, как и все наше поколение, заплатившее свою дань смутному времени перестройки, но в большинстве своем вышедшее из него если не победителем, то жизнеспособным и вполне устойчивым к социальным переменам. Как растение, не требующее особого ухода. Мы – осенние цветы, одинаково стойко переносящие и жару, и холод, и дождь с ветром.
Юлия ХарлановаТри истории о непростой школьной дружбе
Мое школьное детство совпало с периодом перестройки в нашей стране. Училась я в 1987–1995 годах в тульской школе № 10. Меня успели принять в пионеры, и я была горда, что на груди у меня горит красная звездочк а. Но к старшим классам уже забыла, что такое школьная форма и красный галстук, а в школу ходила в потертых джинсах и футболке.
Думаю, что нестабильность в стране в те времена наложила отпечаток на мою школьную жизнь. Она тоже была какой-то странной. Помню, что в средних классах я ходила в школьной форме темного цвета и ярко-красных босоножках на каблуке с вставками из лайкры. Это несоответствие стилей было предвестником перемен в будущем… К тому же в девятом классе я перешла в другую школу, носившую название «лицей». Уровень образования в нем был выше, и вначале я перебивалась с тройки на тройку, хотя привыкла к более высоким отметкам. К одиннадцатому классу все наладилось, но это стоило больших трудов. Зачем я создала себе такие трудности, сама не знаю. Видимо, поддалась общему настроению, стремлению к переменам, к смене образа жизни. Но в целом я не жалею об этом. Хотя было и трудно сменить друзей, учителей, но эти изменения были к лучшему и сделали меня сильнее. Я считаю, что то же самое происходило и в нашей стране.
Когда я вспоминаю свою первую и главную школу, то у меня не возникает мыслей ни об уроках, ни о школьных праздниках или линейках. Это было, но не трогало и не отложилось в душе. А вспоминаю я своих мальчиков. Так ласково мне хочется сегодня назвать моих друзей. Хотя в школьные годы они были мне не настолько близки. Я была просто девочкой и делала вид, что мне они совсем не интересны.
Каждый из них был одновременно уникальным, не похожим на остальных, но, с другой стороны, их образы достаточно типичны: типажи мальчишек советских времен.
Первый образ – мальчик на велосипеде. Сейчас их практически нет в наших дворах. Это был Сергей. Он жил в моем дворе, ходил со мной в одну группу в детском саду и учился со мной в одном классе. Он был моим хорошим другом, до тех пор пока мы не повзрослели и стали друг другу неинтересны. Ко всему прочему, он, так же как и я, перешел в лицей, но попал в другой класс.