– Сергей Юрьевич, мой отчим, подарил, – ответил Миша, – спасибо ему. Правда, он сказал, что мужику мало выглядеть мужчиной. Кроме пиджака ему еще полагается достоинство. Свое собственное. Отчим сказал, что рад бы помочь найти мое достоинство, но не знает, где оно, так как я не его сын. Вот, пришлось искать самому… Был бы у меня отец – помог.
– Нашел достоинство-то?
– Нашел… – вздохнул Миша и хлопнул себя по сердцу, – оно здесь. Очень удобная штука. Отлично лежит под пиджаком.
Таксист запустил руку за лацкан кожаного пиджака.
– Когда мне становится хреново или страшно, я сразу хватаюсь за него. И на душе легчает, страх исчезает. Вообще перестаешь бояться. Крутая штука – достоинство.
– Шутишь? У тебя там фотография прабабушки? – ухмыльнулся я.
Рука Таксиста молниеносно выскочила, и что-то со свистом мелькнуло над моей головой. Мгновение, и лампочка, торчащая из стены, с хлопком разлетелась на мелкие осколки. Я инстинктивно втянул голову в плечи. Зажмурился. Снова открыл глаза. Побелевший от напряжения кулак Миши сжимал деревянную ручку цепи, оторванной несколько месяцев назад от бачка унитаза. Она послушно покачивалась, будто продолжение руки Таксиста. Мне стало страшно.
– Отлично лежит под пиджаком, – повторил Миша. – И незаметно. Ручка очень удобная. Убить не убьешь, но если хлестануть по роже – мало не покажется. С достоинством жить гораздо приятнее. Никогда с ним не расстанусь.
Надежда ОсиповаЕкулька
Первая треть школьного моего детства протопала интересно и насыщенно по огромному яблоневому саду, где на одной из аллей скромно притулилось старенькое учебное зданьице бывшей церковной сторожки. Школьная библиотека за стенкой, да нас два десятка учеников населяли школьный филиал. Там на отшибе от людской суеты на воле мы постигали азы грамоты. Где-то примерно в четвертом классе к нам прибилась новая ученица – Валька Казанцева по прозвищу «Екулька».
С нами попервоначалу училась ее младшая сестра Катя – неприглядная, малорослая, тихая и застенчивая, малозаметная девочка, которая все время будто чего-то стыдилась. Валька была ее полной противоположностью. Буйный характер новенькой проявился с первых секунд знакомства. Она прямо на торжественной линейке за ехидненькое хихиканье отвесила подзатыльник нашему классному хулигану-двоечнику Саньке Куропаткину. От могутного удара Санька не удержался на ногах, юзом проехал метра два-три до щелястых ступенек крыльца, а потом пораженно вытаращился на Вальку. Молоденькая учительница, как и все мы, в неменьшем изумлении воззрилась на новенькую, только младшая сестренка ее отнеслась к происшедшему как к рядовому событию.
Заслуживал внимания не только вздорный Валькин нрав, но и потрясная ее внешность. Маленькая, несоразмерная туловищу черноволосая головка ее всегда находилась в работе: Валька-Екулька крутила ею направо-налево, неустанно выискивая потенциальных насмешников. Короткая мальчишеская стрижка не прикрывала оттопыренных ушей. Орлиный, с горбинкой нос грозно возвышался среди круглых с четким румянцем щек. Тонкая ниточка губ едва прикрывала здоровые белые зубы, а верхняя губа, кое-как стянутая до ноздрей синеватым послеоперационным шрамом, окончательно уродовала ее лицо. Смышленые, пронзительные, черные глаза Екульки положения не спасали. Всяк, впервые ее увидевший, долго не мог оторвать от нее ошеломленного взгляда.
Прозвище «Екулька» прилипло к девчонке с раннего возраста. Когда-то несколько поколений назад жила в деревне дурочка Акулина Стульникова. Память людская ничего не сохранила о ней, кроме имени. Давно уж на деревенском кладбище истлели ее косточки, а некоторые сельчане по глупости и по въевшейся привычке иногда прозывали в гневе или в припадке язвительного высокомерия представительниц женского пола за оплошность или какой-то физический недостаток Акульками. Так вышло и с Валентиной. «Акулька» в процессе тысячекратного использования трансформировалась в «Екульку», да так и повисло обидное прозвание пожизненно.
Валька, несмотря на всевозможные сопровождающие ее денно и нощно катаклизмы, старалась не унывать. Она каждую весну умудрялась внедриться в число второгодников. Нас она года на два-три превосходила по возрасту и по немалой доле бесшабашной храбрости, а потому уже через неделю весь класс крепенько держала в своем маленьком железном кулачке. Даже опытные учителя не могли с ней справиться, когда она доставалась им в виде переходящего вымпела. Про нашу зеленую учительницу Галину Васильевну, едва окончившую педучилище, и говорить было нечего: плакала от Валькиных проказ каждый день.
Сказать честно, сбагрить хулиганистую Екульку из школы намучившиеся учителя пытались многократно. Но все их попытки были безуспешными: Валька гранит знаний грызть не жаждала, но ходить в школу почему-то сильно любила. Администрация школы не раз направляла Валентину Александровну Казанцеву на комиссию в район на предмет проверки ее предполагаемой дебильности. Но Валентина Александровна мгновенно щелкала задачки про березы с яблоками и в расставляемые комиссией ловушки ни разу не попалась. Наоборот, она умудрялась расположить к себе суровых теть и дядь настолько, что те единодушно делали вывод: это учителя не хотят заниматься с девочкой – кстати, весьма способной.
Так и страдали учителя неповинно из года в год от Валькиного баловства. А наш класс к концу сентября не изучил ни одной новой темы, уроки непременно заканчивались разборками Галины Васильевны со строптивой ученицей. Через месяц, по правде, и мы втянулись в веселый просмотр даровых потех, уже нетерпеливо ожидая Валькины клоунские показы.
Когда вмешались в учебный процесс некоторые бдительные родители, то директор, не сумевший и на этот раз отлучить Вальку от школы, заменил желторотую учительницу тертой, бывалой Федосьей Григорьевной, уже год-два бывшей в контрах с Валькой. Сама Екулька от данных перемен лишь слегка присмирела, как хищник от хлыста знакомого дрессировщика. Шумные забавы периодически продолжались, но Валентина иногда терпела поражения: Федосья Григорьевна умела побеждать – ее педагогический опыт чувствовался. Иногда за шиворот вместе с партой она вытаскивала надоевшую ученицу в коридор или прямо на улицу, где та с превеликой охотой кормила птичек украденным из школьной столовки хлебом или играла до конца уроков с бездомным псом Куцым, приблудившимся с щенячьего возраста к школе.
– Что, Куцый, обижают тебя человеки? – ласково вопрошала Валька псину.
В отличие от людей животные Вальку крепко любили. Куцый начинал радостно повизгивать и вилять обрубком хвоста, считай, за километр до подхода Екульки. Завидев ее, он мчался навстречу, мгновенно проглатывал принесенный Валькой гостинец, а потом неотступно следовал за ней повсюду. По утрам при Валькином появлении дикие голуби, как по чьей– то команде, вспархивали с чердачного выступа и кружили над непокрытой зимой и летом головой Екульки, провожая ее до самого крыльца.
Еще Валька боготворила лошадей. Такая, прямо сказать, не девчоночья страсть совхозных конюхов умиляла, они Вальку за это уважали, а потому изредка давали ей прокатиться на каком-нибудь старом коньке. А иногда Екульке сказочно везло: ее на лошади направляли с поручением на другой конец села на ферму или на зерносклад, – то-то было ей радости! Но животных Валя берегла и никогда не позволяла себе показывать форс перед сельчанами: ехала чинно-благородно, как взрослый степенный мужик, не понукая лошадь понапрасну.
Подвижные игры на свежем воздухе были любимыми развлечениями Вальки. На уроках физкультуры учителя за все годы учебы никогда не стесняли нас рамками дисциплины, и мы с желанием играли не только в волейбол и баскетбол, но и лаптой не брезговали. Валька же Казанцева, если намечался пробег на лыжах, приходила вместе со школьным инвентарем только утром следующего дня: с присущим ей размахом каталась с горки до одури. А Федосья Григорьевна, используя короткое затишье, старалась впихнуть в наши головы как можно больше нового материала, поэтому мы Валькины физкультурные отлучки не любили и всячески препятствовали ее исчезновению из класса. А по болезни она ни дня не пропустила: ни простуда, ни прочая лихая зараза к ней никогда не приставала.
Ранней весной, когда шел ледоход, Валька пропадала на неделю: любила кататься на льдинах. Что привлекало ее к этому смертельно опасному занятию, сказать трудно. Просто, думаю, она относилась к породе адреналинщиков. По моему разумению, обычная жизнь для подобного склада людей слишком уныла и безвкусна, как несоленая еда.
Вот Вальку и тянуло в ледоход проехаться на льдине. Уговоры родителей давным-давно не помогали, а запоры не удерживали дома: в ледоход она дни и ночи проводила у грозно ревущей, крушащей грязные льдины речки. Даже когда сваливалась в ледяную воду, то просушивала свой серый в едва заметную от истертости полоску пиджак с отцовского плеча и отогревалась у костра.
Нагоровку, где жила Валька, с селом соединял подвесной мост, построенный с незапамятных времен. Он был прикреплен стальными тросами к могучим просмоленным бревнам, вкопанным в берега. Длинный мост раскачивался от порывов ветра, отзывался скрипом на каждый шажок, трос вырывался из рук, а тоненькие досочки увиливали из-под ног. Ни один взрослый без опаски не проходил по нему. Кроме Вальки-Екульки. Та быстро пробегала по дощатому настилу, возвращалась на исходную позицию на берегу, потом дожидалась льдину побольше, запрыгивала на нее и каталась по бушующей реке, пока не свергалась со скользкого льда в гремящую мутную круговерть.
В ту нашу школьную весну после окончания ледохода умиротворенная Валька вновь возвратилась к обычной жизни. И сразу занялась следствием: куда-то пропал Куцый. К ночи нашла мертвого пса за огородами. Не обращая внимания на идущий от останков запах, закопала его, а на утро следующего дня устроила в школе разборку. Еще до занятий, задолго до прихода учительницы в класс, вездесущий Санька Куропаткин под пыткой выдал виновных. Ими оказались четверо семиклассников: они затравили, закидали Куцего камнями, а потом добили палками.