Физичка наша была просто маньячкой от педагогики – из каждой новой темы в учебнике мы должны были выписывать на картонные карточки формулы. На каждом уроке она проводила опрос этих формул: подходит к каждому ряду и задает несколько вопросов наподобие: «Покажите формулу того-то», и весь ряд поднимал картонки с нужной формулой. Определения и какие-то физические законы нужно было зубрить наизусть, как сформулировано в книжке, своими словами пересказывать или хоть немного отступать от «канонического» текста было нельзя.
По математике было много контрольных работ, формулы и правила надо было выписывать в отдельную тетрадочку и зазубривать. Все это вгоняло в полную апатию и неприятие всего учебного процесса в целом, так как ясно же, как божий день, что в жизни это все навряд ли пригодится.
В восьмой класс я уже пошла в Минске (с сентября 1995-го) в школу № 140, там я по-настоящему почувствовала себя счастливым человеком, потому что там педагогический процесс был сравнительно более слабый, и никто нас так не прессовал, как это было на Украине.
Что самое интересное, в школе на Украине у нас в каждом классе было пять букв, например, пятый класс «А», «Б», «В», «Г» и «Д». В «А» классе учились самые глупые дети, а в «Д» – самые умные. Я училась в «Д»-классе и была средней ученицей. Когда я переехала в Минск, то в школе при определении меня в класс с какой-то определенной буквой учителя сильно не парились над тем, «Д»-класс – это «умные» или «дураки»? Поэтому определили меня в «Г»-класс – к «дуракам» (в Минске в «А»-классе, наоборот, умные учились). И… я среди них вдруг оказалась самой умной.
Ну, конечно, там же нас муштровали, как сидоровых коз, а тут все на расслабоне было. Весь класс бегал ко мне списывать, консультироваться и пр. В первое время у меня в четверти было две-четыре тройки (на Украине было пять-семь), в основном по истории Беларуси, которую тут люди три года уже учили, а я пришла в восьмой. А в 9-м по этой истории уже надо экзамен сдавать, как и по белорусскому языку. А мне с украинского перейти на белорусский было довольно сложно. А еще я химию не понимала – могла только списывать у кого-то. Потом я расслабилась: если не муштруют, то какой смысл особо сильно напрягаться? И скатилась к тому же соотношению: 50/50 между тройками и четверками.
Если брать что-то смешное и более позитивное из школьных воспоминаний, то это было, наверное, уже тогда, когда я в Минск переехала. Классной руководительницей у нас была учительница математики – симпатичная дамочка в очочках, со светлыми кудрявыми волосами до плеч. Как-то во время перемены парень с девушкой из нашего класса – Катя и Ваня – решили над ней приколоться: девушка накрасила губы помадой и обцеловала парню все лицо, и он в таком виде побежал в класс, где классная на переменах обычно консультировала учеников, чьи-то тетради проверяла и пр. Прибегает он к ней и спрашивает что-то про дополнительные занятия. Она на него даже не взглянула (хотя весь прикол был рассчитан именно на это: она посмотрит на обцелованное Ванино лицо, и было бы очень интересно, как отреагирует). А она сказала: «Да, хорошо, приходите». Ваня вернулся расстроенный.
Были приколы, связанные со мной. Как-то на физике отвечаю возле доски. Не помню, о чем там шла речь, но я упомянула такой нагревательный прибор, как «горелка». Не знаю, может, в Беларуси его как-то по-другому называют, «спиртовка» например. Но слово «горелка» вызвало у класса очень бурную реакцию. Физичка потом толкнула умную речь о том, что если живешь в другой местности, то некоторые вещи называются немного по-другому. Но народ в классе еще долго надо мной прикалывался: «Ну, как там твоя горелка?» или «Ну что? Горелку принесла?»
О подругах среди одноклассниц.
Когда я пришла в восьмой класс, то начала дружить с девочкой Таней. Тогда она была нормальной милой девочкой, правда, училась не ахти – у меня все время списывала, но общаться с ней было приятно. Она была из деревни Кунцевщина (пригород Минска), а я жила и живу в Минске.
Летом после восьмого класса она связалась с какой-то компанией парней и девушек, начала тусоваться с ними по дискотекам, пить, курить. Я с ней не тусовалась, потому что меня родители просто из дому не выпускали: только в школу и в магазин. Поэтому она пошла по кривой дорожке, а я нет. И вообще, позже она меня так достала, что я прекратила с ней общаться. Ну а что поделаешь, если все разговоры с ней сводились к тому, с кем она накануне тусовалась и выпивала, как ее деревенские друзья несли ее домой с дискотеки вдрабадан пьяную и тому подобное. Мне-то это не интересно. Книжек она не читала (зачем что-то читать, если друзья зовут бухать), уроки вообще учить перестала (раньше хоть что-то сама делала), просто приходила в школу, внаглую вырывала у меня из рук тетрадь и садилась списывать домашку.
Или еще – у каждого ученика должен быть стандартный набор канцтоваров: пара ручек, простые карандаши, линейка, стерка и точилка для карандашей. У меня все это было. У Таньки – только ручка. Когда мы на уроке что-то чертили, то делали это все одновременно. Танька же просто вырывала у меня из рук карандаш с линейкой, рисовала все, что нужно, у себя в тетради, потом возвращала мне – успевай потом чертить как хочешь. Танька была из многодетной семьи, и иногда я слышала от нее рассказы про какую-то гуманитарную помощь родителям со стороны государства. Поэтому говорю ей как-то: «Таня, если у тебя нет денег на карандаши, линейку и стерку, – давай я тебе куплю, я же из-за тебя ничего не успеваю». А она с ухмылкой ответила: «Хочешь – покупай, но я не буду носить их в школу. Если купишь – тогда сама их и носи для меня!»
Кому все это приятно будет? Поэтому я пересела за другую парту, к той Тане, с которой я и теперь дружу по истечении многих лет после окончания школы. А та Танька ходила ко мне извиняться, звала меня обратно сесть с ней, но я не вернулась.
В девятом классе с этой моей бывшей подругой Таней произошла еще одна история, которая началась смешно, а закончилась грустно. В восьмом и девятом классах у нас историю вел молодой мужчина лет тридцати. Не знаю, был ли он женат, но был он каким-то озабоченным по части девочек. Если отвечаешь у доски, то он просит, чтобы становились возле его стола.
И если девочка отвечает хорошо, то он одобрительно похлопывает ее рукой по пояснице и приговаривает: «Очень хорошо, Света (Таня, Оля и пр.), ты все очень правильно говоришь». Если же халтуришь, то похлопывание все равно будет, только слова другие: «Надо больше заниматься!!! История – это же так интересно!» – и в том же духе.
История – предмет устный, поэтому Таньке я ничем не могла помочь – ей надо было учить самой. А тут ее в очередной раз родители прессанули из-за оценок, и села она вечером зубрить историю, чтобы получить в четверти четверку. За ней приехали друзья на машине, но она не пошла с ними тусоваться – о, как! Наступает урок истории. Танька выходит к доске и отвечает на четверку. Учитель ее похвалил, но за четверть поставил ей трояк, потому что троек же у нее больше было. Танька пришла в ярость. Схватила учебник истории, с размаху треснула им по учительскому столу и закричала: «Да я из-за вашей вонючей истории с пацанами гулять не пошла!» И дальше в том же духе. Учителя эта буря эмоций сильно позабавила: «Так в чем проблема? Выучи историю и гуляй!» Он взял Танькину книжку, поднес к носу, понюхал и говорил: «И ничем эта история не воняет».
Потом как-то Танька не пришла в школу, и нашего историка по совпадению тоже не оказалось. Мы просто тихо сидели в классе и занимались своими делами. Только Танька мне накануне рассказала, что она со своими друзьями гуляла поздно вечером и они не то случайно, не то умышленно встретили этого историка, и пацаны ему сильно накостыляли. Не знаю, видел ли он Таньку среди этих пацанов, а если видел, то узнал ли…
В общем, Танька не появилась в школе, когда должен был быть урок истории, а меня попросила держать ухо востро и разведать для нее обстановку – что там и как.
Наши девчонки где-то подслушали, что историк пришел в школу с «фонарем» под глазом и наврал директрисе, что его сбила машина и что-то еще в этом духе. Его из школы уволили. Кто-то потом рассказывал, что его видели в магазине, где он грузчиком работал. В общем, сломали человеку жизнь. Почему его уволили, я так и не поняла…
Для меня же школа была очень тяжелым испытанием, поэтому тот день, когда я ее закончила, был одним из самых счастливых дней в жизни!
Дарья СеменюкЯма с лестницей
Сейчас, оглядываясь на свою жизнь, я вижу на месте временного отрезка – 1995–2005 годов – под названием «школа» черную глубокую яму. Хотя предпочитаю оценивать жизненные ситуации с точки зрения плюсов и минусов, но школа под это правило никак не хочет подпадать.
У нас в красноярской школе № 21 не было школьного братства: дружили по двое, по трое, не более того. Не помню совместных походов классом куда-либо, кроме как убирать мусор в парке. Не помню ярких уроков. Зато хорошо помню различные оттенки разочарования, ощущение потерянности, бессмысленности нахождения в этом учреждении. В памяти всплывают тщетные попытки учителей навести дисциплину. В это время слово «крик» для меня стало вполне осязаемым образом, спутником бесконечных школьных будней.
Позже я узнаю, что такое явление называется двоемирием: в школе я была спокойной, послушной девочкой, почти отличницей, а в душе ненавидела всю школьную систему. Понимала, что бунт не приведет ни к чему хорошему: бежать с тонущего корабля было некуда. В одной из близлежащих школ учились дети богатых родителей, другая была для моих родителей пугающе экспериментальной. До сих пор со страхом вспоминаю это ощущение школьных лет: просыпаться утром с острым нежеланием жить.
Опишу несколько особенно ярко запомнившихся картинок школьного периода.
Картина первая
1995 год. Первый класс.
На линейке мне торжественно вручили букварь и книжку с заданиями. Дома букварь был прочитан за 15 минут. Я была в недоумении: а чему, собственно, он может научить? Бегло читать я научилась по большим интересным книгам еще до школы. Книжка с заданиями в порыве счастья была исписана за пару часов: вот она была совершенно новым для меня явлением. В течение учебного года о ней никто не вспоминал, а в апреле учительница попросила эти книжки принести в школу. Чистыми. Свою, исписанную от и до, я оставила дома. Осталось загадкой, зачем же их выдавали.
Картина вторая
Учительница физкультуры, безусловно, считала, что ее предмет – самый главный. По ее мнению, без тренировки пресса мы не сможем родить, а без отжиманий никогда не накормим ребенка грудью. Она всегда говорила, что ее воротит от курящих и пьющих пиво девушек. Ко мне она обращалась исключительно по фамилии, несмотря на то что я исправно посещала все занятия и, как мне казалось, заслужила хоть однократное обращение по имени. На своих уроках она включала видеокассету с упражнениями, мы повторяли их, а она смотрела на нас, сидя на стуле. Однажды в очереди в кинотеатре я услышала знакомый голос, обернулась и увидела за столиком кафе нашу учительницу физкультуры с бордовым от выпитого алкоголя лицом, сидящую на коленях у мужчины сомнительного вида. Мне стало очень стыдно и захотелось провалиться сквозь землю. Наверное, именно в этот момент во мне родилась острая неприязнь к людям, чьи слова сильно расходятся с поступками.
Картина третья
Дом. Иду к холодильнику. Меня окликает папа, просит подойти к телевизору. Там в новостях показывают мой «второй дом». В сюжете говорят о том, что гражданский муж директора школы, по совместительству учитель физкультуры, приторговывал героином, который расфасовывал в нашем кабинете химии. На заработанные таким способом деньги был построен кирпичный дом рядом со школой и гаражи, где стояло несколько иномарок. Это известие, конечно, сильно удивило меня. Но не шокировало: я ожидала чего-то подобного. Вот такой оказалась наша школа с «эстетическим» уклоном. Нельзя сказать, что наш район был криминализированным, но к виду шприцов с кровью под окнами студенческого общежития я привыкла.
На следующий день директор появилась в школе с сине-зеленым лицом. Ее отстранили от должности. Пришедшая ей на смену директор буквально через пару месяцев стала говорить, что наша школа сама лучшая в районе, стала победителем в конкурсе «Школа России» и т. д. Учителя ей поддакивали. Конечно, «ложь во спасение» иногда является верной тактикой, но тут уж явно был перебор. За кого они принимали учеников? Совсем за безмозглых существ? Причем в это время умер от передозировки наркотиков один из бывших учеников школы (ушел после девятого класса, а через год умер).
Однажды директор собрала старшеклассников на общее собрание-прессинг. Накануне вечером во время дискотеки кто-то засунул на четвертом этаже бутылку в унитаз, и к утру затопило всю школу. Директор толкала нравственную речь, а я не слушала ее и думала о чем-то своем. Вдруг она сказала: «Я по глазам вижу, кто это сделал». И посмотрела на меня. К слову сказать, несколько лет назад директор-2 трагически погибла: не знаю, умышленно или в состоянии аффекта, но бросилась под поезд.
Однажды после очередной пафосной речи новоиспеченного директора я решила, что вытащить себя из этой ямы под названием «школа» смогу только сама. Я начала строить «лестницу»: выходила за пределы школы, больше общалась с людьми, выражала свои мысли на бумаге, начала увлекаться рок-музыкой. В итоге окончила школу с серебряной медалью. Сегодня я вполне состоявшийся человек: получила высшее, к слову сказать, педагогическое образование, работаю заведующей отделом одной из библиотек города. Когда меня спрашивают, почему не работаю по специальности, пытаюсь одной фразой описать то, о чем здесь рассказала. Получается примерно так: «Да я школу не люблю. Саму атмосферу». Тогда собеседники считают своим долгом спросить с укором: «А зачем тогда поступала в педагогический?» Отвечу сразу: обучение в педагогическом вузе для меня из разряда «пути Господни неисповедимы», и рассказывать об этом можно долго. Если бы мне в классе восьмом-девятом сказали, что я буду учиться на педагога, я бы назвала этого человека сумасшедшим. Но я ни разу не пожалела о своем образовании, оно помогает мне в профессиональной жизни каждую минуту. И именно в вузе я встретила настоящих вдохновляющих Учителей, тех, кем восхищаюсь и кого всем сердцем люблю.
А по роду своей деятельности я очень часто общаюсь со школьниками и студентами, учителями, веду мероприятия, провожу мастер-классы, читаю лекции, занимаюсь также репетиторством. Вижу разных учителей. Встречаются и типажи, описанные здесь. Стараюсь жалеть их, ведь это несчастные в душе люди, возможно, не нашедшие себя в жизни и теперь мстящие за это окружающим. Я стала сильнее ценить и уважать гармоничных людей, несущих свет и искренне любящих свое дело. И счастлива, что такие люди есть.
Иногда смотрю на встречи выпускников поколения моих родителей, и чуть моложе их, и чуть постарше. Вижу, как искренне люди радуются возможности встретиться, готовятся, ездят к учителям. Завидую им белой завистью, и такая тоска сжимает в этот момент сердце от мысли, что для нашего поколения это скорее исключение, нежели правило.