– Вы – не зверь, Дмитрий, и мы – не звери. Вы – человек, и мы – люди, которым доверили задачу достижения правосудия или, по крайней мере, его подобия. Примкните к нам в этом деле. Доверьтесь закону, его проверенным и испытанным порядкам. Расскажите нам свою историю, начиная с покойной Аны Магдалены. Кем Ана Магдалена вам приходилась?
– Ана Магдалена была учителем танцев и женой директора Академии Танца. Академия Танца занимает этаж над музеем, в котором я служил. Я видел ее ежедневно.
– Продолжайте.
– Я любил Ану Магдалену. Я полюбил ее с первого взгляда. Я преклонялся перед ней. Я на нее молился. Я целовал землю, по которой она ступала. Но она не желала иметь со мной ничего общего. Она считала меня неотесанным. Она смеялась надо мной. И я ее убил. Я надругался над ней, а затем удавил. Вот и все.
– Это не все, Дмитрий. Вы преклонялись перед Аной Магдаленой, вы на нее молились и все же изнасиловали и удушили ее. Нам это трудно понять. Помогите нам. Когда женщина, которую любят, отвергает влюбленного, это задевает его чувства, но, уж конечно, он не бросается убивать эту женщину. Должна быть какая-то дополнительная причина – нечто наверняка случилось в тот день и направило ваши действия. Расскажите подробнее, что произошло в тот день.
Даже со своего места он, Симон, видит, как лицо Дмитрия заливает яростью, видит, как пылко хватается Дмитрий за микрофон.
– Приговорите меня! – орет он. – Покончим с этим!
– Нет, Дмитрий. Мы здесь не для того, чтобы подчиняться вашим приказам. Мы здесь для того, чтобы вершить правосудие.
– Вы не можете вершить правосудие! Вы не способны измерить мою вину! Она неизмерима!
– Напротив, именно за этим мы здесь: измерить вашу вину и решить, какой приговор ей подойдет.
– Как шляпа – голове!
– Да, как шляпа – голове. Вершить правосудие не только по отношению к вам, но и по отношению к вашей жертве.
– Женщину, которую вы именуете моей жертвой, не заботят ваши дела. Она мертва. Ее нет. Никто ее не вернет.
– Напротив, Дмитрий, Ана Магдалена есть. Она сегодня с нами, здесь, в этом театре. Она преследует нас, в особенности – вас. Она не уйдет, пока не получит удовлетворения в том, что справедливость восторжествовала. Следовательно, расскажите нам, что случилось четвертого марта.
Отчетливо слышен треск: корпус микрофона в руках у Дмитрия ломается. Слезы текут из его зажмуренных глаз, словно вода, выжатая из камня. Он медленно качает головой. Доносятся сдавленные слова:
– Я не могу! Не буду!
Судья наливает воду в стакан и дает конвоиру знак передать стакан Дмитрию. Тот шумно пьет.
– Можем продолжить, Дмитрий? – спрашивает судья.
– Нет, – говорит Дмитрий, и слезы теперь текут ручьем. – Нет.
– Тогда сделаем перерыв, чтобы вы успокоились. Возобновим заседание сегодня в два пополудни.
Из зала доносится неудовлетворенное бурчание. Судья резко стукает молотком.
– Молчать! – требует он. – Это не развлечение! Одумайтесь! – И уходит со сцены, а следом за ним и присяжные – и конвоир, толкая перед собой Дмитрия.
Он, Симон, вместе с толпой стекает по лестнице. В фойе он с изумлением натыкается на брата Инес Диего – и Давида с ним.
– Ты что здесь делаешь? – требует он ответа у мальчика, не обращая внимания на Диего.
– Я хотел прийти, – говорит мальчик. – Я хотел повидать Дмитрия.
– Уверен, Дмитрию и так унизительно – и без того, чтобы дети из Академии на него пялились. Тебе Инес разрешила прийти?
– Он хочет быть униженным, – говорит мальчик.
– Нет, не хочет. Такое ребенку не понять. Дмитрию не хочется, чтобы с ним обращались как с сумасшедшим. Он хочет, чтобы ему сохранили достоинство.
Их подслушивает незнакомец – худой, похожий на птицу молодой человек с саквояжем. И вмешивается:
– Так, без сомненья же, у человека с головой плохо, – говорит он. – Как иначе можно совершить подобное преступление, если с головой все в порядке? Да еще и требует самого сурового наказания. Нормальный человек станет так делать?
– Что в Эстрелле считается самым суровым наказанием? – спрашивает Диего.
– Соляные копи. Тяжкий труд в соляных копях, пожизненно.
Диего смеется.
– У вас тут, значит, по-прежнему есть соляные копи!
Молодой человек растерян.
– Да, есть. А что тут такого странного?
– Ничего, – говорит Диего. Но продолжает улыбаться.
– А что такое соляная копь? – спрашивает мальчик.
– Где добывают соль. Как золотые копи, где добывают золото.
– Туда Дмитрия отправят?
– Туда шлют все гнилые яблоки, – говорит Диего.
– А мы его там навестим? Можно нам поехать к соляным копям?
– Давай не будем опережать события, – говорит он, Симон. – Не думаю, что судья отправит Дмитрия в соляные копи. Такое у меня чутье – исходя из того, как все складывается. Думаю, они решат, что у Дмитрия болезнь головы, и отправят его в больницу, лечиться. И через год-другой он вернется новым человеком, с новой головой.
– Вы, судя по всему, не очень-то высокого мнения о психиатрии, – говорит молодой человек с саквояжем. – Простите, я не представился. Меня зовут Марио. Я учусь в юридической школе. Поэтому я сегодня здесь. Удивительный случай. Ставит фундаментальные вопросы. К примеру, задача суда – восстановление доброго имени преступника, но насколько суду следует ломать копья, восстанавливая преступнику доброе имя, когда он не желает его восстанавливать, – как этот вот субъект Дмитрий? Может, следует дать ему выбор: восстановление доброго имени посредством соляных копей или же посредством психиатрической больницы. Впрочем, следует ли допускать преступника к вынесению приговора вообще? В юридических кругах, как вы догадываетесь, всегда противились подобному подходу.
Он видит, что Диего уже мается. Он знает Диего, знает, что ему скучно от того, что он зовет «разговорами умников».
– Погожий денек, Диего, – говорит он. – Может, вы с Давидом найдете занятие поинтереснее?
– Нет! – говорит мальчик. – Я хочу остаться!
– Это он сюда захотел прийти, не я, – говорит Диего. – Мне совершенно плевать, что там случится с этим типом Дмитрием.
– Тебе плевать, а мне нет! – говорит мальчик. – Я не хочу, чтобы у Дмитрия была новая голова! Я хочу, чтобы его отправили в соляные копи!
Слушание возобновляется в два пополудни. Вернувшаяся в зал толпа значительно меньше, чем прежде. Он, Диего и мальчик легко находят где сесть.
Дмитрия возвращают на сцену, а за ним появляются судья и присяжные.
– Передо мной показания директора музея, где вы, Дмитрий, служили, – говорит судья. – Он пишет, что вы всегда честно выполняли свои обязанности и что до недавних событий он считал вас порядочным человеком. Имеются у меня и показания доктора Алехандро Туссэна, специалиста в сфере нервных расстройств, которого суд привлек для оценки состояния вашего рассудка. Доктор Туссэн сообщает, что не смог провести оценку из-за вашего буйного враждебного поведения. Желаете прокомментировать?
Дмитрий каменно молчит.
– И, наконец, есть показания полицейского врача, касающиеся событий четвертого марта. Он пишет, что, на основании проведенной экспертизы, произошел полный половой акт, иными словами, половой акт, завершившийся мужским семяизвержением, и состоялось оно, пока жертва была еще жива. Затем покойная была удушена, вручную. Будете ли опровергать что-либо из сказанного?
Дмитрий молчит.
– Вы спросите, зачем я во всеуслышание сообщил эти отвратительные факты. Я сделал это, чтобы не осталось сомнений: суд полностью осведомлен, насколько ужасное преступление вы совершили. Вы надругались над женщиной, которая вам доверяла, и убили ее самым безжалостным способом. Я содрогаюсь – все мы содрогаемся – от мысли, что ей пришлось пережить в последние минуты. Недостает же нам понимания того, зачем вы совершили этот бездумный, бессмысленный акт. Вы – заблудшее человеческое существо, Дмитрий, или же вы принадлежите какому-то другому биологическому виду, без души, без совести? Призываю вас вновь: объяснитесь.
– Я принадлежу к чуждому виду. Мне нет места на Земле. Расправьтесь со мной. Убейте меня. Раздавите под пятой.
– Это все, что вам есть сказать?
Дмитрий молчит.
– Этого недостаточно, Дмитрий, недостаточно. Но от вас более не потребуется разговаривать. Суд лезет из кожи вон, пытаясь отдать вам должное, однако вы противитесь на каждом шагу. Теперь вам предстоит иметь дело с последствиями. Мы с коллегами удаляемся на обсуждение. – Он обращается к конвоиру: – Уведите обвиняемого.
В толпе невеселое шевеление. Остаться? Сколько это еще будет продолжаться? Но не успевают люди отправиться к выходу из зала, как Дмитрия вновь выводят на сцену, а судьи возвращаются на свои места.
– Встаньте, Дмитрий, – говорит судья. – Властью, данной мне, я оглашу приговор. Буду краток. Вы никак не помогли в облегчении вашей участи. Напротив, вы требуете, чтобы мы осудили вас по всей строгости. Вопрос, стоящий перед нами, – в том, исходит ли это желание из вашего сердца, в раскаяние за совершенные вами противоправные действия, или же из больного ума?
Трудный это вопрос. В вашем поведении мы не видим и следа раскаяния. В адрес раздавленного горем супруга жертвы не произнесли вы ни слова извинений. Вы представляетесь человеком без совести. Мы с коллегами имеем все основания для отправки вас в соляные копи и закрытия этого дела.
Однако закон вы преступили впервые. Вы были хорошим работником. Вы с покойной до покушения на ее жизнь обращались почтительно. Какая злая сила завладела вами в тот день, остается для нас загадкой. Вы противитесь любой попытке с нашей стороны понять это.
Наш приговор таков. Вы отправитесь в больницу для невменяемых преступников и будете содержаться там. Медикам будет поручено оценивать ваше состояние раз в год и сообщать суду. В зависимости от их докладов вас могут повторно призвать в будущем в суд и пересмотреть ваш приговор. Всё.
По залу проносится что-то вроде всеобщего вздоха. Это о Дмитрии вздох? Им его жаль? Трудно в это поверить. Судьи удаляются со сцены. Дмитрий повесил голову, его тоже удаляют.