Тяжело ступая, вошел я под своды замка, в котором слуг Церкви нашей не было вот уже почти половину тысячелетия. Но, все-таки, где-то там, в глубине замка, пылал и звал меня чистый свет освященной часовни. К сожалению, сейчас я не мог пойти прямо на зов. Меня ждал Большой зал.
— Отец Себастьян. Встречайте! — разумеется, директор не мог не почувствовать моего появления.
Двери открылись, и я вошел в зал. Дети притихли за своими столами. Да и на лицах взрослых, сидевших за отдельным столом, просматривалась печать страха. Я посмотрел на столы, за которыми ученики готовились к трапезе. Там, куда падал мой взор, дети либо съеживались в ужасе, либо, напротив, старались показать, что им все нипочем, демонстрируя тем самым страх как бы не более явно, чем те, кто и не пытался его скрыть.
За столом справа от меня я заметил знакомые лица. Гарри Поттер, он же Морион, Черный камень Иного мира, вскочил, держась за руки с Гермионой, и они подбежали ко мне, под испуганные шепотки зала.
— Отец Себастьян! Здравствуйте! — поздоровалась девочка.
— Благословите, святой отец, — склонил голову Гарри.
— Господь с вами, дети! — поднял я руку в жесте благословения. — Гарри, — зал вздрогнул, — много ли ты нагрешил с последней нашей встречи?
До первой нашей встречи в Литтл Уигинге я только чисто теоретически знал о том, что некоторые демоны могут спокойно принять благословение, и считал это знание — «теоретическими измышлениями, не имеющими отношения к действительности». Но вот он, демон, несущий на своей душе знаки Изменчивых ветров. Стоит, довольно щурится, как котенок, которого чешут за ухом, и отнюдь не торопится падать в жутких корчах. Значит ли это, что в этой душе нет зла? Но в записях братьев-экзорцистов о деяниях Ксеноса Мориона рассказано многое… От некоторых страниц упал бы в обморок и маньяк-расчленитель со стажем. И тем не менее…
Вообще говоря, задавая вопрос о грехах прямо в зале я несколько прошелся по грани тайны исповеди, и юный демон вполне имел право послать меня дальней дорогой… Но суть моего служения требовала этого, а дискуссии Реформации, исключительно чудом Господним не разорвавшие Церковь на враждующие секты, оставили большой след в доктринах… Так что я надеялся…
— Грешен я, святой отец. Слаб и грешен. И когда бьют меня по правой щеке, подставить левую — как-то никак не получается. Все больше скользящий блок и левый в челюсть выходят, — я улыбнулся. Отличный ответ, и повод для небольшой проповеди.
— Когда надо выпрямить изогнувшуюся ветвь, ее перегибают в обратную сторону. Так и Господь наш, Иисус, учил Добру Великому, чтобы стремясь к нему, познали люди хотя бы добро малое. Не кори себя за то, что не в силах поднять крест, что только Сыну Господнему по силам оказался — то гордыня, — но твори добро, где можешь — и благословен будешь.
Все-таки не могу я воспринимать этого парнишку как кошмарного древнего демона, но только как веселого, гордого, хотя временами и коварного подростка, возможно, чуть постарше девочки, что крепко держится за его руку. Дети поклонились мне и убежали обратно к своим местам. Я же продолжил путь к столу, где собрались преподаватели. Потому как если среди детей и взблескивали временами искры зла, то не большие, чем в любом другом детском коллективе. Среди же учителей сгущалась такая туча застарелой боли и отчаяния, что там явно было много работы для исцеляющего души пастырского слова.
Глава 36Последствия. Отдаленные и не очень
Утро первого учебного дня в Хогвартсе началось с небольшой сенсации. В доставленном к завтраку совами «Ежедневном Пророке» заголовок через всю первую полосу гласил: «Бывший преподаватель Хогвартса устроил дебош!» Небольшое сонное болото, каким являлся мир Волшебной Британии эта новость всколыхнула не хуже брошенной в оное болото фраг-гранаты.[41] Оказалось, что уволенный из Хогвартса Локхарт отнюдь не успокоился, и решил предпринять собственные поиски бежавшего Блэка. Как видно, поиски эти ожидаемо не увенчались особыми успехами. Так что вчера, уже перед самым закрытием, Гилдерой ворвался в бар «Дырявый котел», и стал громить зал, обвиняя посетителей в том, что они «укрывают беглого Блэка». При этом Гилдерой проявил отнюдь не свойственные ему прежде ловкость и уверенное владение заклинаниями (правда — простейшими). Так что посетители так и не смогли утихомирить его своими силами, а прибывший по вызову наряд понёс потери. Двое авроров получили сотрясение мозга, нанесенное бутылками с огневиски, которые Гилдерой весьма ловко левитировал, а один — подвергся очень сильному проклятью «Обливиэйт», и сейчас врачи Святого Мунго отчаянно борются за его память. Впрочем, прогнозы на состояние пострадавшего были далеки от оптимизма: обливиэйт ему достался более чем качественный.
Когда я дочитывал статью и уже подбирался к описанию суда и наказания дебошира, в Большой зал вышла заплаканная Лиза Турпин. Любопытно. Уж не ее ли братишка налетел на Локхартовский «Обливиэйт»?
— … ничего не говорят… — запинаясь, рассказывала Лиза подругам. — Очень сильное поражение. Может, он там вообще навсегда. И из аврората его уволили. Сказали, что даже если ему вернут память… «для настолько невезучего человека быть аврором — это извращенная разновидность самоубийства».
Точно. Он. Похоже, врачи все-таки вытащили его после встречи с акромантулами, и парень вновь «вернулся к исполнению служебных обязанностей», на свою голову. Я прикинул: достаточно ли я удовлетворен, чтобы убрать Марку Неудачи из ауры не по делу плескающего языком парня, и пришел к выводу, что недостаточно, так что все останется, как было.
Вернувшись к статье, я узнал, что Локхарта приговорили к месяцу Азкабана «за нападение на аврора при исполнении». И это открывало некоторые перспективы. Я внимательно взглянул на Сейлину. Профессор Трогар под моим взглядом вздрогнула. Связываться с ней прямо сейчас я не стал, но, похоже, исполнение некоторых планов удастся несколько ускорить. Так что, как и всегда, когда в руки нежданно приходила нужная карта, я заподозрил, что являюсь объектом подтасовки со стороны сюзерена. Конечно, определить, что именно нужно Кукловоду Тысячи и одного заговора для меня не представлялось возможным. Но вот принять все возможные меры предосторожности — будет проявлением интеллекта и амбиций, которые, если повезет, приведут сюзерена в хорошее настроение, и он запустит относительно мягкий вариант планов.
— Хихикс, — прокомментировала мои размышления Кай.
Между тем, завтрак заканчивался. Дамблдор величественно поднялся со своего трона, и подозвал к себе старосту Гриффиндора. Перси подлетел к директору со всей возможной без применения колдовства скоростью, и, склонившись, выслушал инструкции о текущем моменте. После этого Дамблдор, не теряя величественного выражения бороды, удалился в направлении своего кабинета. Персиваль же Уизли двинулся к нам.
— Поттер. Грейнджер. К директору.
Мы с Миа переглянулись и пожали плечами. Первой парой у нас сегодня стояла трансфигурация вместе с Рейвенкло, и пропускать первое же занятие не очень хотелось. Но… Вызов к директору есть вызов к директору. Так что через весьма недолгое время мы уже стояли у горгульи, закрывающей вход в кабинет.
— Здравствуйте, Эрик, — вежливо обратилась Миа к портрету. — Нас вызвали к директору.
— И вам по здорову, ребята, — Лосснарх погладил рукоять своего топора, поднялся с костяного трона и шагнул за раму портрета, но его голос еще доносился до нас. — Сейчас доложу.
Горгулья, закрывающая вход в директорские святая святых, отодвинулась раньше, чем Эрик успел вернуться… Если, конечно, он вообще собирался возвращаться.
В кабинете Дамблдора мы с некоторым удивлением обнаружили и нашего декана. Заметивший, как мы пораженно переглянулись, Дамблдор улыбнулся.
— Я попросил профессора Биннса подменить сегодня Минерву. Так что трансфигурация у вас будет завтра. Присаживайтесь, дети. У меня есть к вам несколько вопросов.
— Мы слушаем Вас, директор Дамблдор, — усевшись, мы взялись за руки и стали внимательно смотреть на Великого Белого мага.
— Судя по тому, как вы вчера встретили инквизитора, вы с ним уже знакомы, не так ли? — взгляд Дамблдора излучал прямо-таки отеческую доброту.
— Да, господин директор. Отец Себастьян приходил в дом Дурслей, и убедил моих родственников получше относится ко мне, — мой ответный взгляд можно было намазывать на хлеб: такой благодарностью он полнился. Причем, чувства эти были вполне искренни.
— Вот как… — протянул Дамблдор. — Наверное, тогда он еще не знал, что ты — волшебник…
— Так Дурсли как раз и позвали священника, заподозрив меня в одержимости, — правда и только правда. Не вся. — И отец Себастьян рассказал им, что мои «заскоки» — это от их нехорошего ко мне отношения. А еще он предлагал «предупредить Хогвартс» обо мне, но когда я назвал фамилию — почему-то передумал. Сказал, что «там наверняка и так знают». А Вы правда знали, как ко мне относятся у Дурслей?
— Нет, конечно. Откуда нам было знать… — поспешил откреститься Дамблдор.
— Но Гарри рассказывал, что письмо ему пришло на адрес «Тисовая улица, дом 4, чулан под лестницей». — Любящая всяческую справедливость девочка не могла не схватиться за такой косяк, хотя, возможно, лучше было бы этот момент и «проехать». — Неужели нельзя было сделать вывод, что если взрослые заставляют ребенка жить «в чулане под лестницей» — то в семье что-то не так?!
— Мисс Грейнджер, — взгляд Дамблдора несколько посуровел, — дни отправки писем и встреч с поступающими магглорожденными — тяжелое время для заместителя директора Хогвартса. Боюсь, что Минерва просто подписала созданное заклятьем письмо, не читая его.
Я сжал ладошку Миа, предупреждая ее порыв. Объяснение было… приемлемое, и идти на конфликт с директором было не лучшей идеей. Мда. «приемлемое» объяснение… Если бы я не читал путеводной книги, где было описано, что Дурсли получили более двух сотен писем, из которых больше половины — в «чулан под лестницей». Их все Макгонагалл тоже «подписала, не читая»?