К маю ему полегчало. Его кровь больше не вскипала от мимолетно брошенного на него девичьего взгляда, да и глухота уже не настигала его в самое неподходящее время. А когда к Алексе подступило лето, они с Яном сделались обладателями значительной суммы денег.
Занятия в тишине Первой лаборатории забирали меньше времени, чем в дормитории, и его избыток друзья посвящали забаве: смешиванию всего подряд, что могло гореть или взрываться, а потом проверять, что получилось. В ход шли уцелевшие остатки веществ от прошлогодних экспериментов плюс новые, которые не уставал придумывать Филь.
Так была найдена сатанинская смесь с углем, полученным из скорлупы грецких орехов, вместо древесного угля. Подожжённая с помощью огненного шнура, она разнесла в клочки стол в лаборатории, вынесла окно на улицу и сорвала дверь с петель. Удивленные невероятной силой, заключенной в малом количестве смеси, невредимые, но сильно испуганные друзья толкались на улице, приходя в себя и в тревоге поджидая профессора, который не мог пропустить такой взрыв мимо ушей.
Выслушав их, профессор Лонерган сухо поинтересовался:
— Я так понимаю, что у вас хватило ума ждать снаружи, пока догорит шнур? Пальцы, уши, глаза целы? Весовой состав смеси записали перед тем, как поджигать?
Друзья утвердительно ответили на все вопросы и отдали клочок обугленной бумаги. На этом разговор был исчерпан. А ночью Алексу потряс оглушительный грохот.
Вылетев на улицу, полуодетые ученики с оторопелой профессурой обнаружили на месте старой кузни дымящиеся развалины, от которых, сияя как новенький империал, широким шагом вышагивал профессор Лонерган.
Подойдя к ученикам, он поцеловал в лоб Филя с Яном, затем обернулся к растерянному профессору Илуги.
— Ректор, мне нужен ваш сокол!
Через неделю два поджигателя получили с почтой из столицы кошель с двадцатью свежеотчеканенными империалами. Заглянув в него, Ян восторженно воскликнул:
— Яри-яро, Филь, если твои приступы весеннего гона приносят такие деньги, тебе стоит переселиться туда, где вечная весна!
Однако его другу было не до шуток. Известность, которую они с Яном получили после изобретения сатанинской смеси, названной профессором Лонерганом «эксплоз», приковала к ним внимание девиц не хуже, чем прошлогодняя осада мельницы, как только Алекса узнала о награде. В любое другое время Филь обрадовался бы тому, что сделал что-то полезное, заработал кучу денег и в придачу получил признание, но только не весной. Он ужасно не хотел опять превращаться в барана на веревочке.
А дело к этому двигалось. Изящные лодыжки Меты, попавшиеся ему на глаза у развалин кузни, завладели его сердцем и воображением. И совсем не помогало то, что он жил в одной комнате с её братом, который, казалось, тихо развлекается при виде друга, сражавшегося со свалившейся на него бедой.
Как в прошлый раз, Ян не мучил Филя вопросами и только однажды поинтересовался:
— Кто на этот раз?
Проворочавшись ночь, невыспавшийся Филь без труда проигнорировал вопрос.
Новость о расщедрившемся императоре достигла в это утро ушей учеников, и друзей встретил в трапезной одобрительный гул. Многие повскакали с мест. Особенно старались девицы, которые восторженно ели глазами героев дня. Яну это было как с гуся вода, он лишь благосклонно принимал поздравления.
— Чего они вдруг так оживились? — пробормотал Филь, направляясь к своему месту. — Прямо как лошади, которых я напоил Успокоителем!
Он мельком глянул на Мету за соседним столом. Он думал, что это будет безопасно, потому что измученная учебой девушка в конце года напоминала ему бледную моль. Но именно сегодня она выглядела необычно оживленной, румяная и свежая, как утренняя заря.
Она улыбнулась ему так, что он споткнулся и чуть не упал, удержавшись на ногах благодаря Яну, который схватил его за воротник.
Сев за стол, Филь сжал ладонями лицо, которое горело огнем. «Яри-яро, всё пропало!» — чуть не завыл он от отчаяния.
Всё его существо стремилось к Мете, сердце бешено стучало в груди. Заглотив то, что лежало перед ним на тарелке, он вылетел из трапезной освежиться. Он не мог понять, как это возможно быть не в состоянии думать ни о чем, кроме прелестного образа. Будто ему отрубили голову, а вместо неё приставили… что именно, он не успел додумать.
— Дорогой друг, я больше не в силах на это смотреть, — озабоченно проговорил Ян, появляясь за его спиной на пороге.
Филь затравленно оглянулся. «Тебя мне только не хватало!» — чуть не рыкнул он и, сбежав с крыльца, молча зашагал в дормиторий. В его душе царил мрак, и яркий солнечный день был не в силах его разогнать.
— Правильно, давай пройдемся, — сказал Ян как ни в чем не бывало. — Должен признать, наблюдение за тобой поначалу доставляло мне удовольствие, но сейчас твои переживания начинают меня тяготить.
Не останавливаясь, Филь огрызнулся:
— Какие переживания? Ничего я не переживаю!
— Те, которые написаны у тебя на лбу крупным почерком, — не смутился Ян. — Твои мучения пробудили во мне спящее до сих пор милосердие.
Филь резко остановился у Сигнальной башни, словно налетел на стену.
— Что написано? — поворачиваясь к другу, спросил он встревоженно. — Что, и это всем видно?
— Можешь не сомневаться, — ответил тот, ухмыляясь.
Кровь бросилась Филю в лицо, стыд и паника охватили его с головы до пят. Он припустил было бежать, но осознал, что бежать нужно из Алексы. Тогда, набравшись духу, он отважно взглянул на Яна, который сразу посерьезнел. Филь решил, что побьет его, если тот позволит себе улыбнуться, и заранее сжал кулаки.
— Я влюблен в Мету, — выпалил он. — И я хочу на ней жениться!
Он мысленно зажмурился. Ян поморгал, переваривая новость.
— Что ж, — сказал он, будто речь шла о чем-то обыденном, — представив на минуту, что моя сестра сошла с ума и согласилась, я спрошу: жить вы будете, конечно, в Хальмстеме в той каморке без окна, где ты обычно останавливаешься?
На его лице не было тени улыбки, голос был издевательский.
— Окно там уже прорублено, — пуще покраснел Филь, обидевшись за любимую комнату. — А будешь издеваться, я в самом деле женюсь на ней и увезу её туда!
Кашлянув, словно у него запершило в горле, Ян покладисто произнес:
— Хорошо, в той твоей каморке с единственным окном… Вставать по сигналу, как в Алексе, есть по расписанию, и покидать замок по разрешению. Так может, вам не стоит уезжать? Всё это уже имеется здесь, а в качестве каморки можно использовать Первую лабораторию, вот только вставить там окно. И заживете на капитал в десять империалов и четырнадцать аспров, который ты получил с Дафти, плюс пять, которые он зажал. Живя здесь, вы еще и сэкономите, ведь одно дело, когда до ближайшего общества можно добраться засветло, пусть по зараженным демонами местам, и совсем другое, когда на это уходит пять дней пути. Ни балов, ни приемов, и Якоб в качестве няньки.
Его невозмутимость охладила Филя. Он вспомнил, что у них через четверть часа занятия с профессором Иллуги.
— Ладно, Ян, пошли соберем тетради, а то опоздаем, — пробормотал он и заторопился к дормиторию. — А Хальмстем, что ж, может, он кому не нравится, только я знаю, что он мне по душе!
Он бросил взгляд на Яна — тот по-прежнему сохранял серьезное выражение лица.
— Дорогой друг, я знаю вкусы своей сестры, так что забудь ты о Хальмстеме. К тому же, у тебя нет ни особой красоты, ни манер. Если тебе удастся усвоить нормы поведения, принятые в приличном обществе, и победить свою привычку есть, словно это твой последний день на земле, ты ей, возможно, понравишься, но точно не сегодня!
В комнате, сунув тетради за пояс, Филь упрямо произнес:
— Научиться есть прилично, как ты говоришь, это не беда, научусь!
Ян вздохнул:
— Мой друг, ты путаешь визит с переездом. Ты думаешь, что если мои сестры не жалуются на жизнь в Алексе, то она их в целом устраивает. Ничего не может быть дальше от правды! К твоему сведению, в Меноне они спят не на матрацах из соломы, но на перинах из гусиного пуха толщиной в две ладони у Анны и две с четвертью у Меты, потому что на других они не высыпаются. Иначе им будет или слишком мягко, или очень жестко. Постельное белье, которое, уверен, ты оценил по достоинству, они заказывают у единственного в Империи мастерового, умеющего плести хлопковую нить в ткань, скользкую на ощупь и одновременно теплую и прохладную. Они также любят принимать горячие ванны с лавандой перед сном в любое время года, и никто не рискнет без нужды лишать их этого удовольствия, включая нашего отца. Твои десять империалов улетят на наряды в первый же бальный сезон, а твоего Хальмстема, даже если ты умудришься загнать его втридорога, едва хватит на пять лет. В Империи не наберется дюжины мужчин, которые в силах содержать моих сестер так, как они привыкли. А если они это не получат, они превратят любую жизнь в ад. Поверь мне, они хорошо владеют этим искусством!
Выйдя на нагретое солнцем крыльцо, Филь задумался.
— Ян, это что же, мне придется стать богаче императора? — спросил он, уцепив суть.
Он начал подсчитывать, как это провернуть, и был очень рад, что к нему вернулась способность соображать. Правда, он не имел представления о размере личного состояния Флава, но был уверен, что способен его заработать.
— Хуже! Тебе придется стать богаче нашего отца.
Филь поскучнел: эта задача была труднее. Но рассудительные речи Яна успели разогнать тучи в его душе и настроили его на деловой лад. Улыбнись ему сейчас хоть сто красавиц, они не вернули бы его в тот кошмар, в котором он пребывал десять минут назад.
Оглядев залитую весенним солнцем Башенную площадь, Филь оглушительно чихнул, и ему сделалось удивительно легко на душе.
— Что ж, посмотрим, что тут можно сделать! — подмигнул он Яну и пустился с ним бежать, догоняя остальных, давно обогнавших их школяров.
Последующие дни Николас Дафти неустанно следовал за обоими героями по пятам, умоляя их изобрести еще что-нибудь, в чем он тоже мог бы принять участие. Спасения от него не было даже в покалеченной Первой лаборатории.