— Юрий Вадимович! — укоризненно ответил начмед. — ДЦП не лечится! Никакими способами, никакими лекарствами! Человек с врожденным диабетом хорошо, если доживет до 30 лет! Кто вам эту ерунду сообщил?
Бурков поморщился:
— Оперативный источник, врач со значительным стажем работы.
Начмед развел руками:
— Ну, может, ошибка какая-то? Неправильная диагностика? Либо… Да нет, это просто чудеса какие-то! Так быть не может. Не может!
Он замолчал.
— А если может? — настаивал Бурков.
— Юрий Вадимович, — сказал начмед. — Запросите карточки всех упомянутых здесь больных из медицинских учреждений по местам жительства, где у них впервые были диагностированы заболевания, где онипроходили лечение. Запросите истории болезней из архива БСМП. Через облздравотдел это вам будет сделать несложно. Принесите мне, и я вам на пальцах всё объясню.
— Договорились! — Бурков встал, показывая, что беседа закончена. — Через неделю я вам предоставлю все документы. Большое спасибо, Петр Юрьевич! Только еще раз напоминаю…
— Юрий Вадимович! — укоризненно ответил начмед. — Я в органах безопасности с 1954 года работаю… Могли бы и не напоминать.
Бурков проводил начмеда до двери, вернулся и, не садясь на место, взял трубку телефона внутренней связи:
— Ершов, зайди ко мне!
Через пару минут у него в кабинете стоял давешний оперативный сотрудник старший лейтенант Ершов. В отличие от начмеда оперативный состав всегда ходил только в штатском — в костюме и обязательно в галстуке. Форму одевали только на дежурство, строевой смотр и торжественные собрания. Причем, на торжественные собрания приходили в парадной форме, особенно это касалось тех, кого награждали.
Бурков бросил взгляд на старлея, чуть-чуть задержавшись на его обуви. Черные туфли сияли.
— Садись! Записывай!
Оперативник сел за приставной стол, открыл рабочую тетрадь, взял авторучку.
— Первое, — стал диктовать полковник. — Запросить истории болезней всех фигурантов из лечебных учреждений по месту жительства. Понял? Запрашивать будешь через областной отдел здравоохранения.
— Как мотивировать? Под каким предлогом? — поинтересовался Ершов.
— По маме мотивировать! — жестко отрезал Бурков. — Если хочешь, можешь, по папе. Мы перед этими чиновниками отчитываться должны? Срок исполнения запроса — 5 дней со дня получения. Не больше.
— Второе. Из архива БСМП запросить истории болезней тех же фигурантов. Срок исполнения тоже 5 дней.
— Третье, — продолжил начальник отдела. — По местам жительства фигурантов, включая врачей, собрать характеризующие данные на всех. Опросить соседей, учителей в школах. Понятно?
— Так точно! — отозвался Ершов. В отделе все прекрасно знали, что сам Бурков в армии не служил даже срочную, но любил, когда к нему обращались по-армейски (особенно после получения звания «полковник») и по-армейски отвечали, тянулись, а порой даже щелкали каблуками. Льстило это ему.
— Соответственно, доклад о выполненных мероприятиях по их исполнении, — подытожил полковник. — При получении оперативно-значимой информации докладывать немедленно.
— Есть! — Ершов поднялся, вытянулся. — Разрешите идти?
Бурков благосклонно кивнул:
— Идите!
Глава 9Возвращение
Домой мы вернулись в пятницу тоже на поезде. На этот раз ехали с относительным комфортом, хоть и плацкартой, но в середине вагона и на нижних полках.
После прибытия удачно сели в рейсовый автобус. Благо общественный транспорт ходил, что называется, от места до места — от вокзала до родного поселка мимо предприятия, где трудилась maman. Поэтому она вышла, чтоб заскочить на работу, а меня с сумками и пакетами отправила домой.
— А то вдруг меня уже уволили, а я и не знаю? — пошутила она. Сумок было три, пакетов два. Поначалу они мне показались не такими уж и тяжелыми. Однако, пока я их дотащил от остановки до дома, стали уж совсем неподъемными.
Возле подъезда стояла соседка тётя Маша. Она с интересом оглядела меня и сумки, иронически хмыкнула.
— Приехал? — ответила она на моё «здрасьте». — Нагулялся? А к твоим друзьям цыганам военные приезжали. При оружии, на трех машинах!
Я от удивления даже замер, хотел было переспросить, но тётя Маша, сообщив новость, уже отвернулась, потеряв ко мне всякий интерес, продолжая о чём-то сплетничать со своей соседкой.
Между косяком и дверью белела свернутая бумажка. Я вытащил ее, не разворачивая сунул в карман, открыл дверь, вошел и с наслаждением поставил тяжеленные сумки в прихожей.
Разулся, по одной перетащил сумки на кухню и, как был в одежде, так и упал на софу. Потом вспомнил про бумажку в двери. Оказалось, что пока нас не было, к нам заходила невропатолог из поликлиники. И написала, что зайдет в пятницу, после семи вечера. То есть, сегодня.
Maman пришла, когда я уже разложил содержимое сумок по местам: продукты, вроде колбасы и сосисок, в холодильник, одежду, которую купила она себе, на её диван, свой батник «Duncan» на плечики-вешалку и в гардероб. Maman сходу, прямо у порога заявила:
— Завтра в деревню поедем! Мне два дня отгула дали.
Я протянул ей записку. Она прочитала, кивнула:
— Чайник поставь! Чаю хочется. Да и врач подойдет, надо угостить.
Врач пришла минут через 15 после того, как вскипел чайник. Maman сразу же уединилась с ней на кухне, а меня вытурила в комнату. Сначала у меня появилась крамольная мысль подслушать, о чём они там секретничают. Но потом я махнул рукой, взял в руки книжку, прилег к себе на диванчик.
Скрипнула дверь кухни, потом раздались приглушенные голоса в прихожей — врач уходила, прощалась. Потом хлопнула входная дверь. Maman зашла в комнату, посмотрела на меня, лежащего на диванчике, и язвительно заметила:
— Ну, в общем, ты теперь всё время сидишь дома. А на улицу выходишь только под моим пристальным наблюдением. Понял?
— И посуду мыть нельзя, — довольно улыбнулся я в ответ. — Уборку тоже нельзя. Потому, как могу физически перетрудиться и устать, что немедленно отрицательно скажется на моём здоровье!
— Ой-ёй-ёй! — засмеялась maman. — Посуду помыл и сразу перетрудился! Иди уж, погуляй, а то только что и делаешь, что лежишь с книжкой.
— Может, тебя в деревне оставить на месяц-другой? — чуть позже задумчиво предложила она. — Там и воздух чище, и природа. Отдохнешь, накупаешься, позагораешь. И бабка тебя там откормит…
— Ага, — согласился я. — Как поросенка. На завтрак пшёнка на молоке, на обед молочный кулеш, на ужин молоко с пирогами. Не жизнь, а молочная сказка!
— Ну, так деревня же! — пожала плечами maman. — У бабушки сейчас две коровы. Может, поживёшь у них, а, Тош? Поможешь бабке с дедом. И мне поспокойней будет.
Главной причиной необходимости пожить в деревне, конечно, было другое. И maman, и я это прекрасно понимали, но озвучивать не стали.
— Да, конечно, съезжу, — согласился я. — Месячишко поживу. Но больше не выдержу, и не проси!
— Ну, и отлично! — обрадовалась maman. — Может, тогда завтра и уедем? Не на два дня, а на месяц?
Я пожал плечами. В принципе, можно было и так. Неотложных дел у меня не было. Книги в библиотеку все сдал. В школу справку и maman занесет.
— Ма, сегодня в клубе «Похищение Савойи», — сообщил я. — Я схожу?
— Сеанс когда?
— Ну, теперь вечерний в 20.00, — ответил я. — Через сорок минут. Я пойду? А то опоздаю.
— Иди! — улыбнулась maman. — Только аккуратней там, ладно?
Я по-быстрому собрался, сунул в карман новых джинсов три рубля, оставшиеся от поездки в столицу, и выскочил на улицу — поспешно, пока maman не передумала: время-то позднее, а кино так вообще закончится около 10 вечера…
Глава 10Кино, вино, «домино»
По дороге в клуб с нехитрым названием «Химик», что возле стадиона «Советский химик», я заскочил к Мишке Савину. Мишка кино любил и старался не пропускать ни одного интересного фильма, которые крутили в клубе.
Его отец, едва я поздоровался, сходу сообщил, что Михаил вместе с Андреем уже ушли и, конечно же, в клуб на «Савойю».
— Давай, дуй быстрей, а то не успеешь! — посоветовал он мне.
Клуб представлял собой большое трехэтажное здание сталинской постройки в стиле неоклассицизма. Высокое крыльцо, шесть колонн, подпирающих козырёк с гербом РСФСР по центру. И, разумеется, гипсовые барельефы узоров в виде листочков-цветочков-звездочек.
На площадке возле клуба, как всегда перед киносеансом, толпился разношерстный народ от школьников до старичков-пенсионеров. В вестибюле, где находилось одинокое окошечко кассы, вообще было не протиснуться. Очередь вилась по всему помещению, как удав вокруг добычи. На моё счастье в этой огромной очереди почти возле окошка кассы стояли Мишка с Андрюхой.
— Мне один возьми, — показал я им один палец.
— Гони полтинник! — отозвался Мишка. Билет на вечерний сеанс стоил 50 копеек.
— Потом отдам, — сказал я. Прорваться поближе к ним было просто нереально. Очередь заворчала. Народ занервничал: желающих пролезть к кассе, минуя очередь, всегда было с избытком.
Мишка махнул рукой, показывая, мол, отойди, возьму, не беспокойся, не зли народ. Я отошел. Минут через пятнадцать, когда уже прозвенел второй звонок, друзья подошли ко мне. Мишка протянул мне билет и с суровым выражением лица повторил:
— Гони полтинник!
— Сдачу давай! — в тон ему сказал я, протягивая рубль. Мы оба почти одновременно засмеялись. Мишка пошарил в кармане и достал несколько монеток:
— На, держи, алчный!
— Кто бы говорил!
Прорвавшись через толпу в вестибюле, мы пересекли фойе и зашли в зрительный зал. По дороге, естественно, встретили знакомых: и ребят, и девчонок из моей школы и даже моего класса. С кем-то мы поздоровались, кому-то просто кивнули на ходу. Я даже успел помахать рукой своей однокласснице белокурой длинноногой Ленке по прозвищу «Жазиль», первой красавице школы, в которую, кроме меня, была, кажется, влюблена половина ребят из класса. Она удивленно окинула меня взглядом, потом осторожно медленно кивнула в ответ.