Очаг багрового огня так же быстро стал терять свой цвет, бледнея с каждой секундой.
Минуты две спустя тётя Маша подняла голову, посмотрела на меня и шумно выдохнула:
— Фу! Аж голова закружилась.
— Посиди, тёть Маш! — попросил я её. — Ты что-то вся никакая стала.
Тётя Маша подозрительно посмотрела на меня, повела плечами.
Красным цветом светились суставы в кистях рук, коленях и стопах. Я кинул по импульсу в каждый сустав. Красный цвет стал бледнеть. Тётя Маша согнула в локте одну руку, покрутила кистью, посмотрела на неё. Потом так же вторую. Встала. Повернулась.
— Засиделась я у тебя, — сказала она и громко крикнула. — Вовка! Володька!
В открытую дверь заглянул сосед. Заглянул сразу же, как только тётя Маша его позвала, словно стоял на лестничной площадке.
— Видишь, дверь пацану сломали? — скомандовала тётя Маша. — Прямо сейчас возьми молоток, подбей замок. Негоже спать с открытой дверью, когда всякая шантрапа по улице шарится! Помоги по-соседски.
Дядя Володя разве что едва не козырнул бабке, удивив меня в очередной раз. Он ушел, видимо за инструментом, а тётя Маша уже на выходе из квартиры, у самой двери повернулась ко мне и негромко сказала:
— Я всё поняла. Спасибо тебе. И это… Не надо про это рассказывать никому. А то всё это может плохо закончиться.
Она ушла. Дядя Володя возился с дверью недолго. Он раскрутил замок, подбил косяк какой-то планкой, укрепил, прикрутив поверх неё на шурупах металлическую пластину. Снова воткнул замок.
— Дай ключ, проверю! — попросил он.
Я протянул ключ.
— Отлично! Всё работает!
— Спасибо, дядя Володя! — поблагодарил я.
— Нальёшь как-нибудь, — смеясь, ответил сосед.
Мысленно я с этим согласился. Запер дверь и пошел в комнату на свое место — на диванчик за шкаф. И, едва коснувшись головой подушки, моментально уснул. Странно, но в эту ночь мне снился яркие красочный сон — про меня, маму, друзей и, почему-то, море…
Глава 24О пользе советской медицины
Меня снова разбудил барабанящий стук в дверь. Я поднялся с кровати и, едва держась на ногах и шатаясь, стукаясь о стены прихожей, доковылял до двери:
— Кто там?
— Дед Пихто! — за дверью оказался мой дражайший родитель. — Открывай, хватит спать. День на дворе.
Я щелкнул замком, впуская отца в прихожую, прошел в комнату, напялил трико, посмотрел на часы. Было 8.00. Рано…
— Ты попозже не мог придти? — зевая, я включил газ, поставил на огонь чайник. — Восемь утра! У меня, в конце концов, каникулы!
Отец зашел в комнату. Я услышал, как скрипнуло кресло.
— Ты в больницу собираешься? — подал он голос.
— Собираюсь, — ответил я. — Через пару часов. Сейчас поесть приготовлю maman. Я вчера котлет купил. Пожарю их, картошки отварю.
— Зайду через час-полтора, — отец вышел из комнаты, подошел ко мне, взлохматил мне волосы своей пятерней, чуть помялся, потом сообщил. — У меня зубы выпали, — и уточнил, — вставные. И, похоже, новые растут.
— Бать, ты про это… — тут замялся уже я. — Никому, в общем, не говори, ладно?
— Вот и я о том же хотел сказать, — отец вздохнул. — У меня и спина перестала болеть. По утрам, бывало, не разогнуться, а тут…
Он кивнул мне, словно соглашаясь со мной по вчерашнему разговору, переспросил:
— Значит, в десять выезжаем?
— В десять! — ответил я. — Бать, ты купи что-нибудь попить, а то я не догадался. Сок какой-нибудь, минералки. Ладно?
— Ладно, возьму!
Он ушел. А я засел за котлеты и картошку. Картошку пришлось для начала перебрать: вся она практически «завяла», стала мягкой, ростки дала. Выбрал несколько штук более-менее нормальных, почистил, закинул в кастрюльку, залил водой, поставил на газовую плиту.
На жарку десятка котлет ушло с полчаса. Я их сложил в маленькую кастрюльку, завернул в большое вафельное полотенце, чтоб не остыли. Нарезал полбуханки хлеба кусками. Подумав, кинул в пакет вилку, ложку и керамический бокал. Из холодильника вытащил шоколадку «Алёнка». Maman сейчас калории нужны!
Когда пришел отец, у меня всё уже было готово: и кормёжка для maman, и сам я успел одеться и привести себя в порядок.
Отец сразу забрал у меня из рук сумку с продуктами:
— Дай мне. Пошли.
На лавочке встретили тётю Машу с подружкой — то ли тётей Зоей, то ли тётей Зиной из соседнего подъезда. Тётя Маша на этот раз поздоровалась первой, чему батя немало удивился.
— К мамке? — спросила суровая бабка, на деле оказавшаяся совсем уж не такой и суровой, скорее правильной. — Надо, надо. Привет от меня передавайте!
Я кивнул:
— Передам!
Отец молча прошел мимо.
Дорога до больницы заняла больше часа. Хорошо хоть «Икарус» был полупустой. Я уселся поближе к кабине, чтобы поменьше нюхать вонь от выхлопа: лето, жара, окна открыты на всю, и весь сизый солярный газ из выхлопной трубы наполняет салон.
Отец сел рядом.
— Я подремлю, бать, — предупредил я, усевшись поудобнее, и, не дожидаясь ответа, рухнул в Астрал в гости, а точнее, на занятия-экзекуцию к Герису.
Наши учёба всё больше и больше усложнялись. При этом наставник всё меньше и меньше использовал методы убеждения, предпочитая волшебные слова «так надо!» и «работай!». И всё чаще указка в его руках превращалась в хлыст.
Однако желание учиться, несмотря ни на что, дальше у меня не пропадало. Из головы не шла оговорка Гериса «боюсь, что времени у меня осталось мало».
Поэтому я терпел и старательно отрабатывал создание и использование конструктов, запоминая (еще раз спасибо наставнику!) точки применения силы.
Я вышел из Астрала, взглянул на часы — старенький «Зим» с черным циферблатом и римскими цифрами, презентованный скорее по причине ненадобности еще дедом в прошлом году. В реалии прошло всего 5 минут! Я с тоской уставился в окно.
— Ты чего? — буркнул отец. — Дремал бы дальше!
Я промолчал.
В реанимацию мы прошли по тому же маршруту — через приёмный покой и общую травматологию. На этот раз нас не пропустили. На звонок вышла то ли медсестра, то ли врач, выслушала нас с мрачным выражением лица, вздохнула, глядя на сумку с едой.
— Сейчас посмотрю! — и закрыла дверь.
— Антон! Коля!
Мы обернулись. В коридоре у открытой двери в ближайшую палату в стареньком больничном халате и громадных резиновых шлепанцах стояла maman. Я почти бегом подскочил к ней, осторожно обнял:
— Мамуленция!
— Осторожней, медвежонок! — она оттолкнула меня, взглянула на отца. — Здравствуй, Коля…
— Здравствуй, Нина, — буркнул отец. — Мы вот тебе поесть привезли…
Он поставил сумку на пол.
— Я тебя, — он взглянул на меня, — на улице подожду.
Он вышел, а maman тоскливо посмотрела ему вслед. Я снова обнял её.
— Ну, ты как себя чувствуешь?
— Пойдем, присядем что ли… — maman повлекла меня к стульям в коридоре.
Мы сели. Я чуть отодвинулся, осмотрел её. Несмотря на то, что я был готов к всяким приятным сюрпризам, результат меня удивил. Выглядела maman по сравнению со вчерашним видом просто замечательно. Никаких следов от синяков-кровоподтеков уже почти не наблюдалось. На щеках играл румянец. Да и глаза блестели. Только вот исхудала она ощутимо. Ну, здесь ничего не поделаешь, организм подъел все свои запасы…
— Меня с утра перевели сюда, — сообщила maman. — В общую травматологию. С самого утра, с шести часов возили на рентген, потом в процедурный. Повязки сняли, обратно бинтовать не стали. Сказали, что всё заживает как на собаке, даже никаких операций делать не надо.
Я наклонился, подхватил сумку, раскрыл замок:
— Мы вот тебе покушать привезли! Ну-ка!
Я достал из кастрюльки котлетку, положил её на кусок хлеба.
— Ну, ты что? — попыталась отказаться maman, однако голодный блеск глаз её выдал с потрохами. Она украдкой посмотрела по сторонам, ухватила этот бутерброд, жадно откусила.
— Ммм, вкусно! — с набитым ртом сообщила она.
— Сам жарил! — похвастался я. — Там еще картошка мятая, сок, хлеб, булочки.
Maman прожевала импровизированный бутерброд. Я ей открыл бутылку фруктового сока (батя догадался купить фруктовый, не томатный). Maman сделала глоток, другой.
— Здорово! — сообщила она. — А то я думала, что с голоду помру. На завтрак опоздала. Меня как раз из реанимашки сюда переводили.
Открылась дверь реанимационного отделения. Выглянула давешняя медработница. Окинула нас строгим взглядом, поинтересовалась:
— Нашлись? Ну, и хорошо!
И ушла. Maman посмотрела на меня, на сумку. Я понял, что сейчас её больше занимало содержимое сумки, поэтому решил «закругляться».
— Тебе что еще привезти?
— Уже всё, уходишь? — maman явно было неудобно, и я её прекрасно понимал — голод не тётка, организм требовал восполнения. По себе помню, в каком состоянии я находился после того, как очнулся. Maman на секунду задумалась, потом выдала:
— Привези мне халат, тапочки мои, большое махровое полотенце, мыло, зубную щетку, порошок.
Она прикусила нижнюю губу, раздумывая.
— Еще захвати вафельное полотенце, что ли… И это… — она чуть смутилась, потом улыбнулась через силу, — белье моё: трусы, лифчик в шкафу на моей полке. Ладно? И книгу какую-нибудь почитать. Хорошо?
Я улыбнулся, кивнул. Поправлялась maman. На глазах выздоравливала!
— Ну, ладно, отдыхай, я пошел!
Напоследок я сбросил в maman «ящерицу» — заклинание-конструкт регенерации. Лишним не будет.
Глава 25Возвращаясь к пройденному
Сергей Николаевич стремительно, без стука и не спрашивая разрешения, ворвался в кабинет заведующего отделением детского хирургического отделения.
— Захар Петрович! Я нашёл!
— Что нашёл? — заведующий отделением привстал навстречу молодому врачу, протянул руку, здороваясь. — Здорово! Присаживайся.
Он указал на стул за приставным столом. Настроение у Захара Петровича с самого утра было не очень. Утро не задалось. Сразу в 8.00, как только он вошел в кабинет, раздался телефонный звонок. Главврач БСМП вызвал к себе на «разборку». Причиной поступила жалоба Валентины Ивановны Курилкиной, нянечки, той самой «Бабы-Яги», которую, наконец, удалось уволить. Баба-Яга требовала отменить увольнение, «восстановить социальную справедливость» в виде денежной компенсации за якобы вынужденный месяц прогулов…