— О-па! — полковник аж привстал. — В оперативно-следственной группе, товарищ капитан, ты, конечно, случайно оказался? И на вызов тоже случайно поехал?
— Так точно, товарищ полковник! — Шишкин встал. — Случайно…
— Да, сиди, сиди, — Воронцов махнул рукой. — Интересно получается…
— Если вкратце, — продолжил Шишкин. — Информация о возможной противоправной деятельности Дубовицкого косвенным образом подтверждается. Необходимо провести официальную проверку. Но это уже дело кадровой инспекции, в смысле, инспекции по личному составу отдела кадров (в 80-е годы злоупотреблениями сотрудников занималась инспекция по личному составу отдела кадров — прим. авт.). Дверь он Ковалеву высадил. Нанести телесные повреждения не успел.
— В смысле, не успел? — удивился Воронцов.
— Ну, он его в опорный пункт хотел вытащить, а тут свидетели, соседи, потом мы приехали, — пояснил Шишкин. — Не успел он. Хотя явно собирался.
Капитан помолчал, а потом тихо, но твёрдо сказал:
— Гнида он, товарищ полковник. Таких давить надо!
Потом, что-то вспомнив, коротко хохотнул.
— Что там? — поинтересовался Воронцов.
— Проблемы у него недавно были, — опять хохотнул Шишкин. — Со здоровьем. Дристун, пардон, дизентерия его прохватила. Три недели лежал в инфекционке — инфекционном отделении 4 горбольницы. Говорят, неделю понос не прекращался совсем. Чуть что съест, сразу на горшок. Потом еле прокапали. Рассказывали, что неделю капельницу даже на ночь не снимали. Вроде сейчас оклемался. Тут поговаривают, что… — Шишкин замолчал, потом выдал, точнее, выдавил, — сглазили его, типа. Мол, проклятье наложили.
— Что за бред! — выругался Красавин. — Вы сами-то верите в это?
— Источник сообщил, товарищ полковник, — ответил Шишкин. — Дословно. Якобы Дубовицкий к цыганам ходил, проклятье снимать.
— Ладно, разберемся, — сказал Воронцов. — По Ковалеву что?
— Не похож он на человека, который недавно перенес тяжелейшую травму и вышел из комы, — сообщил Шишкин. — Слишком он здоровый, крепкий. Никаких шрамов нет. А ведь должны были быть. Я успел ознакомиться с его картой в поликлинике… Полное, так сказать, несоответствие написанного реальному. И ведет себя не так…
— Что вы имеете в виду, Вениамин Вениаминович? — усмехнулся Воронцов, впервые назвав капитана по имени-отчеству.
— Подросток так себя не ведёт, — задумчиво ответил Шишкин. — Во время нашей встречи он не то, чтобы спокойный был, уверен в себе, а словно… — капитан замялся, подбирая нужное слово, — словно скучал. Что все эти мероприятия, разборки, допросы, словно его не касаются. Так не бывает, знаете?
— И еще, — Шишкин виновато улыбнулся и сказал. — В нём есть что-то такое, что пугает. Он как будто взглядом давит.
Полковник кивнул, встал с кресла, подошел к капитану. Тот тоже встал.
— Спасибо, Вениамин Вениаминович, — Воронцов пожал ему руку. — Идите. А мы, — он остановил начавшего вставать Красавина, — еще пообщаемся чуток.
Капитан ушел. Воронцов сел на его место напротив Красавина.
— Вот и мой… Как будто никогда не болел, — буркнул он. — Да еще чекисты суету затеяли какую-то непонятную.
Он посмотрел на Красавина:
— Пусть Шишкин его к себе «подтянет», закорешкует, пообщается с ним, а там видно будет.
— А что насчет участкового? — поинтересовался Красавин.
— А что участковый? — удивился в ответ Воронцов. — Это вообще не наша епархия! Дежурная служба подала документы в кадры?
Красавин пожал плечами.
— Пусть кадры разбираются! — подытожил Воронцов. — Хотя… Я сам переговорю с начальником отдела кадров.
Глава 27Цыганка старая…
В большой комнате на двух матрасах в куче тряпья сидели два подростка, одетые в новенькие спортивные костюмы. Под спинами, чтоб было удобнее, им напихали цветных подушек. На полу рядом стояли пустые кружки.
Пацан помладше болезненно скорчил физиономию и, то ли простонал, то ли проговорил:
— Чаю хочу, да?
Второй, постарше, хмуро посмотрел на вошедшую в комнату девчушку, подхватившую кружки, буркнул:
— Мне пиво принеси!
Он попытался подняться, но нога подкосилась. Подросток рухнул на матрас и злобно скорчился.
У двери в комнату стояли две цыганки. Одна из них была давешняя бабка Зара, другая мать этих «детишек» женщина неопределенного возраста. У цыган вообще трудно было определить возраст по внешнему виду. Вот и этой дамочке может было дать одновременно и 30, а может и 50.
— Я ничем не могу помочь, Зорянка, — ответила бабка Зара. — Сильное, очень сильное проклятие на них наложено! Не могу его снять. Мне не по силам.
— Но как же так, тётя Зара? — Зорянка зарыдала, больше, конечно, картинно, чем на самом деле. — Ведь это ты их послала…
— Зачем я их послала? — вызверилась старая цыганка. — В драку лезть? Просто поговорили бы и всё. Так нет! Из-за вот этих тупых мальчишек все проблемы! Эх!
Она махнула рукой. Тут заныл подросток помладше. Бабка Зара всем корпусом повернулась к нему и прошипела:
— Заткнись, Драго! Знаю, что ты притворяешься! Не болят у тебя ноги!
Подросток моментально заткнулся. Бабка Зара поддернула цветастую юбку и вышла из квартиры. В коридоре её перехватил Петша, признанный в общине за старшего, после того, как арестовали дядьку Штефана.
— Ну, что с пацанами? — вполголоса спросил Петша. — Может, докторов позвать? В поликлинику сходить?
— Не будет толку от докторов, — тихо вздохнула бабка Зара. — Колдовство это. Я увидела у них след мертвой руки. Может, пройдет. Может, нет. Их как будто мертвец хватал — Драго за задницу, а Златана за ногу.
— Что будет, тётя Злата? — спросил Петша. — Может, погадаешь?
— Что тут гадать? — окрысилась бабка. — Жить стали… шумно! Сначала девчонку убили, мужиков побили. Потом этого мальчишку, потом его мать… Весь поселок стал нас врагами считать.
— Игорь не приходил? — спросил Петша, намекая на Дубовицкого.
— От Игоря помощи теперь не жди! — отрезала бабка. — Ему теперь не до нас.
— Поздно виноватых искать, — отрезал Петша. — Давай думать, что дальше делать?
— С мальчишкой надо разговаривать, — буркнула бабка Зара.
— С мальчишкой? — удивился Петша. — Зачем с мальчишкой?
— Я говорю, значит, надо! — разозлилась старая цыганка. — Не простой он мальчишка. Почему вы такие скудоумные, никак понять не можете! Вам говорят, как делать, вы всё по-своему… Жадность, гордость…
Она говорила, наступая на Пешту, прямо ему в лицо. Цыган даже стал как-то меньше ростом под напором разъяренной старухи.
Конечно, будь это какая-нибудь другая женщина, он бы моментально заткнул ей рот, отвесил бы затрещину… Но бабка Зара мало того, что она была самой старой в общине. Она была признанной колдуньей. И с ней никто никогда не рисковал ни спорить, ни ругаться. По большому счету, даже баро общины дядька Штефан ей не перечил.
— Я сама к нему пойду! — заявила бабка Зара.
— Я с тобой! — подала голос Зорянка. Она незаметно вышла вслед за старой цыганкой, стояла и слушала, о чем они разговаривали.
— Я его заставлю моих мальчиков вылечить! — сказала она. — Я ему глаза выцарапаю!
— Какая же ты дура! — бабка Зара сгоряча сплюнула на пол, поспешно наступила ногой на слюну, затёрла её. — Навлечешь беду на весь табор, дура!
Старая цыганка лукавила. Даже не лукавила — откровенно врала! Именно она послала этих подростков к этому непонятному «мальчишке». Хотя какой мальчишка — 16 лет уже практически! И поставила им конкретную задачу — проучить его. И как можно эффективнее и сильнее. Опять в больницу отправить!
Бабка Зара была ведьмой. Сколько ей было дет, она уже сама не помнила. Не меньше 150, это уж точно.
Свой дар она от умиравшей родной бабки получила достаточно поздно: тогда ей было уже 23 года, у неё был муж и двое детей.
Хотя года два до своей смерти ведьма взялась за обучение внучки с намерением передать ей свой дар или проклятие, кто как считал. Зара под руководством бабки варила зелья, учила заклятья, привороты-отвороты. Кстати, больше всего денег в таборе зарабатывала именно она, ведьма — лечением. Когда табор становился лагерем, из окрестных сёл в него сразу начиналось паломничество. К ней шли всякие больные: от богатого купца до нищего попрошайки. Старая цыганка лечила от всего: начиная от чесотки и заканчивая грудной жабой. Платили все. Но если нищий мог отдать лишь медяк, то богатый платил много.
Были, конечно, случаи, когда кто-то отказывался платить. Тогда по непонятным причинам болезнь возвращалась буквально на следующий день да с удвоенной силой. Разумеется, возрастал и гонорар цыганки.
Незадолго до смерти, словно предчувствуя свою смерть, старая ведьма выбрала момент, когда рядом никого не оказалось, и рассказала:
— Есть еще одно сильное заклинание. Про него в книге прочтёшь, если захочешь. Ведьма может продлить жизнь, пройдя Ритуал. Только, чтобы продлить свою жизнь, она должна забрать чужую и обязательно у своей близкой родственницы — дочери, племянницы, внучки. Большой грех это. Если ромалы, — ведьма провела рукой вокруг, — узнают про этот Ритуал, тебя обвяжут цепями и сожгут. Чтоб душа навеки сгинула. Чтоб никогда не возродилась! Дети у нас священны!
Старуха замолчала, Зара посмотрела ей в глаза. Ведьма усмехнулась:
— Эээ! Знаю, о чём думаешь! Думаешь, я тебя на жертву для Ритуала готовила? Нет. Для жертвы Ритуала невинная кровь нужна.
Она засмеялась скрипучим смехом, поперхнулась, словно захлебнувшись, откашлялась и сказала:
— Других лечить можем, а себя нет.
Старая ведьма умерла через неделю. Табор встал тогда лагерем на берегу Днепра. Зара прошла в шатер, села возле старухи. Та что-то нашептала, ухватила Зару за ладонь и испустила дух.
После похорон баро (руководитель) табора передал Заре большую холщовую сумку и сказал:
— Теперь это твоё! Теперь ты сердце табора.
Было лето 1891 года…