Уже через 10 лет Зара стала не только сердцем, но и фактическим руководителем табора.
Первый раз она совершила Ритуал летом 1914 года, когда табор встал лагерем в Бессарабии. В жертву была принесена дочь её родной сестры 11-летняя Милица.
Дня за два до этого Зара якобы с целью заработка отправилась в соседнее село вёрст за 15 от места, где остановился табор. С собой она прихватила Милицу и её подружку Лиду. Дорога проходила через лес, в котором Зара предложила переночевать.
Утром из леса вышла молодая девушка, которой никто больше 20 лет бы и не дал. В табор, разумеется, Зара не вернулась, запомнив слова своей бабки про цепи и костёр. Через полгода она прибилась к другой группе цыган. Еще через пару лет вышла замуж, родила одну за другой двух девочек.
Следующий Ритуал она провела в конце войны, в Казахстане…
Глава 28Больничные эксперименты Захара Петровича
На следующий день я встал с твёрдым намерением восстанавливать спортивную форму. Поэтому, сразу же после посещения санузла одел шорты, влез в старенькие кеды и трусцой направился на стадион.
Пробежал 5 кругов вокруг футбольного поля, даже не запыхался. Потом отжался, упираясь на нижнюю скамью трибуны, поприседал. Запрыгнул на турник. 20 раз подтянулся на одном дыхании. Развернулся и легкой трусцой побежал обратно домой, прислушиваясь к организму.
Организм вроде не протестовал. Даже ноги не заболели.
Я поставил чайник. Пока он закипал, принял душ.
За завтраком соображал, что отвезти в больницу maman? Чем её покормить? Котлеты отвез вчера. Картошку-пюре тоже. Да у меня и самого в холодильнике пустовато. Кроме копченой рыбы ничего нет.
Я снова залез в картонный ящик в стене под подоконником, так называемый «холодильник». Когда строили эти дома, холодильник, полагаю, был не в каждой семье. Вот и предусмотрели товарищи-строители облегчить участь советского человека. Только зимой приходилось «утеплять» эту нишу, забивая отдушину на улицу тряпками.
Пока варились остатки прошлогодних картофельных запасов — я наскрёб всего четыре более-менее нормальных не подгнивших и не почерневших картофелины — собрал сумку для maman: всё, что она просила. Насчёт идеи с доппайком выручил отец.
Он постучал как раз в тот момент, когда я сливал воду из кастрюльки.
— Я не буду заходить, — сообщил он. — Думаю, мне смысла ехать нет. Ты сам всё отвезешь. Проведаешь. Так?
Я пожал плечами. Он протянул мне «пятёрку»:
— Купи баночку сметаны, грамм 200 сыра, шоколад, пару булочек. Ну, там посмотришь сам, в общем.
Я угукнул, деньги взял, помялся:
— Этого много.
— Сдачу оставь себе, — сыронизировал отец, а потом, чуть помявшись, сказал. — Ты правда можешь вот так лечить?
Он покрутил пальцами рук. Тут уже усмехнулся я.
— Не, бать, я так… — я покрутил пальцами рук, пародируя его. — Не умею. Я вот так…
И крутанул кистями в другую сторону.
— Ты скажи, что надо-то? — спросил я.
— Тут такое дело, — отец смутился. — Катя моя беременная. 4-й месяц пошел. И у неё что-то непонятное: то голова кружится, то обморок. Врачи говорят, всё в пределах нормы. Может, посмотришь, а?
Я улыбнулся:
— Бать, конечно, посмотрю! Можно даже сегодня. Как приеду…
— Я тогда к тебе часа в три зайду?
— Договорились!
Отец хлопнул меня по плечу. Впервые вот так хлопнул. Как равного.
И ушел. А я стал собираться дальше.
Maman меня встретила в коридоре. Вид у неё был прямо-таки совсем не больной. Даже поправляться начала. Щечки надулись.
Мы обнялись. Она, чуть смущаясь, чмокнула меня в щеку. Я сел на кушетку, стоящую рядом с входом в палату, поставил на неё сумку. Maman села рядом.
— Представляешь, мои соседки считают, что ты мой брат! — смеясь, сообщила она. — А я возьми и скажи, что ты не брат, а ухажёр. И они поверили!
— Ну, а что? — улыбнулся я. — Ты у меня вон какая красотулечка! Совсем не скажешь, что ты дама бальзаковского возраста…
— Ах, ты поросёнок! — maman, шутя, отвесила мне затрещину.
— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался я.
— Да вроде нормально, — ответила maman. — Врачи говорят, что надо обследоваться, что непонятно всё… А у меня всё отлично, ничего не болит. Ох, я и выспалась сегодня!
Maman потянулась.
— Красота!
— Ты вещи отнеси, — я кивнул на сумку. — Что там не нужно, отдай.
— Ах, ты ж мой хозяйчик, — maman снова чмокнула меня в лоб, подхватила сумку и ушла в палату. Мне показалось, что она не только поправилась, в смысле, выздоровела, но и помолодела.
Из палаты она вернулась очень быстро, успев одеть халат, который я ей привёз, сунула мне в руки пустую сумку.
— Пойдем на улицу!
Maman показала мне еще один выход на улицу, прямо напротив её палаты. Мы отошли подальше, сели на лавочку.
— Ну, рассказывай, как ты без меня там живешь, скучаешь, страдаешь, плачешь в одиночестве в темноте?
Её шутливый тон прибавил мне настроения. Я, едва сохраняя серьезное выражение на лице, подтвердил:
— Очень скучаю, плачу, страдаю, голодаю, тётю Машу объедаю!
Мы засмеялись.
— Да всё нормально, — сообщил я. — Батя меня из деревни привёз. В магазин я сходил, продуктов набрал. Менты приходили. Мы с тётей Машей заявления им написали.
— Какие заявления? — maman напряглась. — Какие менты?
— А разве к тебе не приходили? — я осторожно «перевел стрелки». — Насчет нападения?
— Пока нет, — maman покачала головой.
— Ну, и фиг с ними! — я махнул рукой и шутливо сказал. — Ты это, давай, поправляйся! Нечего тут разлёживаться!
— Завтра скажут, — ответила maman. — Врачи консилиум собирать будут. Сегодня еще два рентгена после обеда сделают. Утром анализы взяли.
Она вдруг погрустнела, обняла меня, положила голову на плечо.
— А отец не захотел придти?
— Мам, — я тоже прижался к ней. — У него своя семья…
— Ладно!
Maman чуть отстранилась от меня, зачем-то погладила меня по плечу, вздохнула.
— Я тебе там пару книг привёз, — сообщил я. — Лежи, отдыхай! А выйдешь, может, в отпуск куда-нибудь рванём?
— Куда? — грустно усмехнулась maman. — У нас в этом году сплошные больничные. Кто меня в отпуск отпустит? Да и денег нет.
Так, что только обратно к бабке в деревню! — подытожила maman, вставая с лавочки. — Пойдем, сыночек. Проводишь меня до палаты…
В коридоре перед дверью maman вдруг ухватила меня за рукав:
— Тут с детской травматологии, где ты лежал, твой бывший лечащий врач заходил. Помнишь? То ли Сергей Иванович, то ли Сергей Николаевич. Очень просил к нему подняться. Хочет на тебя посмотреть, как ты себя чувствуешь. Сходи, пожалуйста!
Я непроизвольно почесал затылок. Новость была несколько неожиданной. Если Сергея Николаевича интересовало моё здоровье, почему вдруг он спохватился именно сейчас?
На прощанье чмокнул maman в щечку и пошел по лестнице вверх, в детскую хирургию-травматологию. Вот такое у нас размещение отделений в больнице скорой медицинской помощи: травмпункт на первом, рентген на шестом. Лифт не работает.
Шутка. Лифт работал. Но я прошелся пешком. Точнее, бегом. На одном дыхании. Зашел в отделение, прошел к ординаторской, постучал, заглянул в кабинет:
— Здрасьте! А Сергея Николаевича можно увидеть?
В кабинете среди столов, заваленных бумагами, сидела одна худенькая врачиха в громадных в пол-лица очках. Она подняла на меня глаза, махнула рукой, причем так, что у неё выскочила ручка:
— Он у заведующего! Туда идите. Не мешайте работать!
— Спасибо!
Кабинет заведующего, как я помнил, был чуть подальше по коридору за углом первая дверь. Я подошел, стукнул раз и, не дожидаясь ответа, открыл дверь:
— Добрый день! А Сергей Николаевич здесь?
В кабинете за приставным столом друг напротив друга сидели Сергей Николаевич и заведующий Захар Петрович (его имя я прекрасно помнил — еще раз отдельное спасибо товарищу Герису!). Оба взглянули на меня, потом переглянулись между собой.
— Приземляйся! — весело предложил Захар Петрович, показывая рукой в сторону кресла. — Рассказывай, как ты себя чувствуешь? Есть ли какие головокружения? Голова болит? Тошнота? Ходишь как, нормально?
Вывалив на меня всю эту кучу вопросов, касающихся моего здоровья, завотделением, этот добрый старый дядька, замолчал в ожидании ответов.
У меня же сложилось впечатление, что все эти мои ответы насчет моего здоровья ему, в принципе, и не нужны, что всё это так, для затравки беседы, для отвода глаз. Ну, не ощущал я, чтобы его так сильно интересовало моё состояние.
— Всё хорошо, — нейтрально ответил я. — Жив, здоров.
— Это радует, — задумчиво заметил Захар Петрович. — Что всё хорошо…
— Я вас не задерживаю, — он взглянул в сторону Сергея Николаевича. Тот кивнул и вышел.
— Это хорошо, — повторил Захар Петрович. Старичок (а кем же он мне еще казался?) встал, обошел стол, сел в кресло рядом со мной.
Пару, может, дольше, минут мы молчали. Врач то ли не решался заговорить, то ли изучал меня, буквально сверля взглядом. А мне и сказать было нечего. Он меня пригласил к себе, не я его, в конце концов!
Я уж, честно говоря, хотел на него слегка надавить магией Разума, благо Гесер пару конструктов показал-смоделировал — подчинения и правды. Особо магией Разума он со мной не занимался, разве что с основами ознакомил да несколько конструктов продемонстрировал, парочку заставил заучить.
Я изобразил на лице честно-благородно-придурковатый вид, уставившись собеседнику в переносицу. Захар Петрович сдался первым, опустил взгляд и выдал:
— Понимаешь, я догадываюсь, что ты обладаешь определенными способностями. Причем, такими, которые не поддаются научному объяснению. Так, не перебивай, молчи!
Он нервно встал, вытащил из кармана белого халата пачку «Родопи», выбил одну сигарету, сунул в рот, прикурил от спичек. Выпустив клуб дыма в потолок, он повернулся ко мне и продолжил: