Она вдруг перестала жевать, с нарочито напускным подозрением взглянула на меня:
— Надеюсь, не отец принес? А то вдруг там пурген в начинке?
Я хохотнул:
— Нет! Нету там пургену. Ешь! Тётя Маша напекла.
Maman чуть не подавилась.
— Еще не легче! Что у вас там случилось, что тётя Маша вдруг над нами шефство взяла? Меня пирожками кормить начала?
— Да всё нормально, ма, — засмеялся я. — Ешь!
Внешний вид maman меня порадовал. Она, конечно, еще не вошла в форму, но уже чуть округлилась, щечки стали подрумянились. А в коротеньком домашнем халатике она совсем не выглядела пациенткой травматологии.
Я поймал себя на мысли, как всё-таки здорово быть волшебником — хотя бы из-за того, что можно вылечить родного человечка!
Осмотр с использованием магического зрения почти ничего не выявил. Ну, разве что кроме розового пятнышка в районе левой почки. Впрочем, пятнышко быстро исчезло, стоило мне пустить туда короткий импульс силы.
— Когда тебя выписывают? В котором часу?
— Обычно перед обедом, — maman прожевала очередной пирожок. — В районе часа дня.
— Я приеду. А хочешь, собери мне сейчас вещи, которые уже не нужны, чтоб завтра лишние сумки не тащить.
Домой я вернулся уже под вечер. У подъезда на лавочке вместе со старушками сидел отец. Надо сказать, что старушки выглядели уже совсем не как старушки. Морщин стало меньше на лицах, седины поубавилось.
Отец взял сумку у меня из рук.
— Пошли!
Дальше прихожей он не пошел. Не разуваясь, встал у двери, ожидая, когда я распакую сумку.
— Может, сразу к нам? — предложил он. — У нас и поужинаешь. Сам-то, наверное, себе не готовишь?
— Почему? — отозвался я из ванной. — Готовлю. Картошку варю. А вообще maman завтра выписывают.
— Отлично, — ответил батя.
Отец со своей новой женой Екатериной жили в комнате гостиничного типа пятиэтажного дома возле магазина «Восток». От нашего дома 15 минут неспешной ходьбы. У подъезда я остановился, поинтересовался:
— Бать, ты ей про меня что-нибудь рассказывал?
Отец отрицательно мотнул головой:
— Нет. Сказал, зайдешь чаю попить.
— Отлично!
Батя со своей новой женой жили на самом верху — на пятом этаже. Пятиэтажка была построена на стыке эпох — в середине 50-х: высокие потолки, широкие лестничные пролеты. Отец запыхался. А как же они будут дальше жить? Ребенка-грудничка выгуливать? Коляску на улицу выносить? Народ в «гостинке» в своем большинстве жил отнюдь не интеллигентный.
Их комната оказалась угловой, самой дальней по длинному коридору. В 18-метровой комнате в крохотной прихожей, отделенной занавеской, справа стояла двухконфорочная газовая плита. Рядом — прикрученная к стене железная эмалированная раковина. Слева — шкаф с одеждой и полка под обувь. Маленький «Смоленск» в этой маленькой прихожей не поместился, и поэтому был поставлен в угол комнаты.
«Удобства» в виде туалета, увы, были общими и располагались в противоположном конце коридора.
Отец, открывая мне дверь, почему-то виноватым тоном сообщил:
— После рождения ребенка в профкоме обещали помочь. Может, малосемейку дадут.
Его жена Екатерина, миловидная брюнеточка с выступающим животиком, улыбаясь, встретила нас на границе комнаты:
— Здравствуй, Коля! Привет, Антон! Проходи. Кушать будешь?
— Не хочется, — отмахнулся я. — Спасибо.
И, поймав её недоумённый взгляд, повторил:
— Правда, не хочется…
— Да мы так посидим, — поддержал меня отец. — Телевизор вон посмотрим.
Он включил черно-белый «Каскад». Катя села на диван, я рядом. Отец было присел тоже, но я вдруг попросил:
— Па, поставь чайник, пожалуйста. Чаю хочется.
Отец кивнул, налил воды в белый эмалированный чайник, включил газ. Пока он этим занимался, я осторожно осмотрел его жену. В принципе, всё было нормально. Небольшой краснеющий очаг в районе желудка да розовое пятнышко на пояснице слева от позвоночника. Оба исчезли, стоила мне «выстрелить» в них короткими импульсами «живой» силы. Правда, пришлось импровизировать, чтобы импульсы ушли куда надо. С направлением первого в район желудка я зевнул и потянулся, в результате чего ладонь левой руки оказалась как раз напротив больного места.
Со вторым было сложнее.
— Тёть Кать, — обратился я. — У тебя спина вот здесь не болит?
Екатерина выпрямилась, отодвигаясь от спинки дивана, а я рукой коснулся её поясницы, направляя импульс.
— Побаливает иногда, — удивленно ответила она. — А ты откуда знаешь?
— Ты сидишь криво, — на ходу придумал я. — Как будто у тебя там болячка какая-то…
— Да, побаливает иногда, — согласилась Екатерина. Выпрямилась, пошевелилась и с удивлением сообщила:
— Кажется, правда, не болит.
Наше общение прервал отец:
— Чай готов.
— Мне покрепче и сахару побольше! — сразу объявил я. Отец поставил передо мной табурет, на который водрузил бокал почти черного напитка.
— Почти чифир!
Я с наслаждением сделал глоток, другой. Терпкий, вяжущий, сладкий напиток прекрасно восстанавливал силу.
Сразу после чаепития я засобирался домой. Отец пошел вслед за мной.
— Ну, что? — спросил он, как только мы вышли из подъезда.
— Всё хорошо, — ответил я. — У неё немного болел желудок, да на пояснице что-то неприятное было. Я исправил. Должно быть нормально.
— А с ребенком что? — поинтересовался он.
— Па, — я посмотрел на него, усмехнулся. — Я ж не врач. Я не знаю. Вроде всё хорошо…
Отец облегченно кивнул.
Глава 33Неотложные следственные действия в отдельно взятом таборе
— Я утречком пришел к ним, — рассказывал мелкий чернявый мужичонка в растянутой майке-алкоголичке и в трикотажных трениках с пузырями на коленях. — Мне тетка Зара или Рузанка иногда соточку наливали, здоровье подлечить. А тут…
Он сидел на колченогом самодельном табурете за видавшим виды древним столом, сложив руки на коленях, как примерный школьник перед учителем. Напротив него за столом на таких же табуретах (другого в квартире не нашлось) сидели два милиционера — майор и капитан. Майор разложил перед собой бумаги, бланки, внимательно слушал рассказ, делал записи. Капитан, в основном, в свою очередь задавал вопросы, морщась, когда мужичок дышал в его сторону устойчивым густым перегаром.
Периодически на кухню квартиры, где они расположились, заходили другие сотрудники милиции. Беседа, больше походящая на допрос, прекращалась. Капитан выслушивал доклады, давал указание. Майор в оперативный процесс не вмешивался, заполняя бланки протоколов.
— Гражданин Зюпа, расскажи, пожалуйста, вот с какого хрена тетка Зара с Рузанкой тебя всё время похмеляли? — язвительно удивился капитан. — Ты им кто, сват? Брат? А, может, — он ехидно ухмыльнулся, — любовник, а?
— Да не, гражданин начальник, — замотал головой мужичонка. — Я им помогаю. Там по хозяйству чего-нибудь или еще что…
— Понятно, — отрезал капитан. — Давай дальше.
— Захожу я, стало быть, в дом, — продолжил тот. — А тут кругом тишина.
Он оглядел собеседников. Оба милиционера молчали.
— Вы понимаете? Тишина! — подчеркнул мужичонка. — В цыганских домах постоянно шум и гам стоит. Круглые сутки! А здесь — тишина.
Он вздохнул.
— Я к Рузанке сначала зашел. Думал, постучу, откроют мне. А дверь-то уже открыта! Зашел, а в квартире никого, пусто. Я к соседям ихним. Там Пешта живет. Он сейчас у них вместо барона. И там дверь открыта и никого. Ну, тут уж я по всем хатам пробежался. А наверху, где тетка Зара живет, увидел это…
— И что вы сделали? — подал голос майор.
— Я на улицу выбежал…
— Сначала ты сблеванул, — перебил его капитан. — Прямо на пороге.
— Ну, да, — согласился мужичок. — Тут такое увидишь… Вон ваши тоже, как увидели, блевать начали.
— Ладно, излагай дальше.
— Я сразу в опорный пункт побежал. Привел ваших. Они наверх пошли, в квартиру. А я на лавочке остался их ждать. Вот и всё.
Майор заполнил бланк, протянул мужику:
— Подписывай.
Тот, не глядя, подписал.
— Всё? Я могу идти?
— Можешь, — ответил капитан. — Только язычок не распускай, прикуси! Понял?
И пошутил:
— Ты в протоколе расписался? Почему не прочел? А там обязательство о неразглашении. Если скажешь кому, «пятерик» получишь, как здрасьте!
— Да я — могила, товарищ капитан!
— Смотри…
Мужичонка ушел. Тут же в комнату ввалился милиционер с погонами сержанта:
— Разрешите, ваше благородие?
Майор удивленно поднял брови. Капитан выругался:
— Блин! Шутник! Нарвёшься ты когда-нибудь, Кислов! Заходи, рассказывай.
Сержант коротко хохотнул, уселся на табурет:
— Короче, нету никого из местных. Здесь цыгане жили. Чуть ли не табор. А сейчас в обоих домах во всех хатах пусто. Шаром покати. Одно тряпье осталось, которое на помойку только и выкинуть. Куда подевались, никто не знает. Перевозчиков соседей опрашивает.
Он ухмыльнулся, глядя на капитана, и глубокомысленно сообщил:
— Загадка природы. Люди говорят, еще вчера вечером они здесь были. А утром их уже нет.
— Какие люди, Кислов⁈ — взорвался капитан. — Хватит юродствовать! Иди, труп осмотри!
— Не могу, товарищ капитан, — вставая с табурета, картинно развел руками сержант. — Я ж не эксперт какой. Моё дело маленькое…
— Клоун, блин! — опять выругался капитан и пояснил изумленному майору. — Его из школы милиции выгнали за эти шуточки. Вот теперь в ППС службу тащит, кровь пьет.
Майор аккуратно сложил документы в кожаную папку, сунул туда же ручку, застегнул замок-молнию.
— Что же всё-таки произошло?
— Эксперты сейчас расскажут, — отмахнулся капитан.
— Надеюсь…
Артём Зюпа, работавший дворником в поселковом ЖЭКе, после вчерашнего застолья страдал жутким похмельем. Организм требовал срочного лечения, а денег, увы, не было ни копейки, несмотря на вчерашний аванс. Зюпа с тоской оглядел свою служебную квартирку в надежде на чудо — вдруг осталось что-нибудь от вчерашнего застолья? Хоть полбутылки пива. Или недопитая, забытая всеми рюмка водки.