— Санька Прохор сказал, что, если братана посадят, он вас на перо поставит, — буркнул Мишка, опуская глаза. — И тебя, и мать.
М-да. А вот это было уже серьезно.
Цыгане в нашем поселке жили уже лет десять. Сначала они поселились в двух квартирах на первом этаже двухэтажного 16-квартирного шлакоблочного дома «сталинской» постройки. Месяца через три они заняли подъезд, оба этажа, а еще через год и весь дом.
Каждый день ближе к обеду их детишки оккупировали конечную остановку автобуса и клянчили мелочь. Цыганские бабы от 16-и и старше выезжали в город, в основном, на центральный рынок на промысел — «погадать», украсть.
Около полугода назад брат Саньки Прохора Гришка, шебутной, как и вся цыганская шпана, где-то в центре города ввязался в драку, помахал ножом, кого-то даже зацепив. Потом был пойман, опознан и препровожден в КПЗ. Затем получил условный срок с обязательным условием трудоустроиться.
Конечно, если бы драка произошла в нашем поселке, где лет 15 царствовал толстомясый местный участковый майор милиции Дубовицкий, относившийся к цыганам крайне лояльно, может быть, Гришку бы и отмазали. Но в самом городе к этой этнической шпане относились по-другому.
— Ирку Ерёмину помнишь? — буркнул Мишка.
Я вздохнул. С Иркой, которая училась в параллельном классе, год назад произошла темная история. Вечером она с подружкой возвращалась из местного клуба с дискотеки. По дороге к ним пристали три молодых цыгана. Подружка убежала, а Ирка не успела. Утром ее истерзанное тело нашли возле дачного кооператива. В числе подозреваемых был Санька Прохор. Виновных так и не нашли. А Иркиным родителям, которые стали жаловаться во все инстанции, кто-то ночью бросил в окно квартиры бутылку с бензином.
— Как же они достали! — в сердцах бросил я и посмотрел на Мишку. Тот сидел за столом, отхлебывал из бокала чай и молчал.
— Ты что, Миш? — удивился я и догадался. — Ты с Прохором уже успел «пообщаться»?
Он вздохнул и мрачно кивнул.
— Прохор тебя вчера с матерью на остановке срисовал, — сообщил Мишка.
— М-да! — деланно испуганно пожал плечами я. — А я думал, вы меня просто пришли проведать, навестить! А вы вон как…
И шутливо добавил:
— Положь сгуху!
— Нет, нет! — с серьезным видом запротестовал Андрей. — Именно проведать! У тебя ж сгущенка есть!
Мы все засмеялись, включая Мишку. Тут я обратил внимание, что у Андрюха на голове какая-то едва заметная серенькая дымка в районе затылка в полсантиметра толщиной, похожая чем-тона еврейскую «кипу».
— Что это у тебя?
— Где?
— На голове!
Андрей провел ладонью по волосам. Рука свободно прошла сквозь дымку. Та даже не тронулась, не сместилась никуда. Так и осталась.
— Видишь, нет? — поинтересовался я у Мишки, показывая на затылок. — На затылке?
Андрей повернулся к нему спиной, нагнул голову. Мишка пожал плечами:
— Что? Ну, постригся Андрюха вчера покороче. На лето.
Я задумался. Похоже, это видел только я. И почему-то совсем этому не удивился.
— А что, неровно что ли? — Андрей хихикнул. — В нашей парикмахерской за 20 копеек по-другому не постригут!
— Ты как себя чувствуешь? — внезапно спросил я.
— Нормально, — Андрей пожал плечами. — С утра, правда, голова трещала, не выспался. Сейчас вроде ничего. Разве что чуть-чуть побаливает, самую малость.
Неожиданно для самого себя левой рукой я потянулся к его затылку, провел над волосами, наблюдая, как «дымка» втянулась в мою ладонь. Ладонь сразу закололо иголками, как будто я её отлежал. Повинуясь непонятному порыву, я сунул руку под кран на кухне, включил холодную воду. Покалывание сразу же пропало, как будто его смыло водой.
— А сейчас?
Андрей замер, посмотрел на меня, на Мишку и воскликнул:
— Блин! Реально всё прошло. Ну, ты — Хоттабыч! А что там было?
— Да нитка к волосам прилипла, — соврал я и пошутил. — С иголкой. А иголка в мозг зашла.
— Через нитку, волос и иголку можно сглаз навести, — подхватил Мишка.
— Ладно, забей, — буркнул я. — Что там в школе нового?
— Да всё так же, — начал Андрей. — Учёба закончилась. Народ к поездке в лагерь труда и отдыха готовится. Пятая трудовая четверть. В этот раз на четыре недели поедем свеклу полоть, потому как выпускной класс. Из нашего класса из ребят только я да Щеглов не поедем, остаемся отрабатывать в школе. Парты со стульями красить. Из девчонок Майка и Верка остаются. Верку, сам догадываешься, мать к себе в библиотеку заберет, типа, работать, порядок наводить, а за Майку родители приходили просить — они путевку на юг взяли в санаторий.
— А ты, значит, едешь? — поинтересовался я у Мишки.
— А куда деваться? — тот только уныло вздохнул. — В этот раз «закосить» не удалось. А у тебя какие планы?
— Завтра в поликлинику собираюсь. Я ж на больничном. Думаю, мне освобождение должны дать.
Я помолчал, собираясь с мыслями, чем заняться летом в сложившихся условиях.
— Может, в деревню поеду? — неуверенно предположил я и отмахнулся. — Там видно будет!
— А мы себе штаны сшили! — похвастался Андрей. — В Дом быта ткань привезли. Успели взять. Настоящий «деним».
Он встал, крутанулся, оттопырил задницу, демонстрируя карманы. Задрал ногу, показывая швы.
— Ну как? Всё по выкройкам шили, как положено. И заклепки с этикетками подобрали.
— Да вижу. Сразу заметил!
Штаны были сшиты добротно, аккуратно. Строчки прошиты ровно. Прямо даже завидно стало.
— Вдвоём? Сами?
— Практически всё сами, — откликнулся Мишка. — Тетя Лида чуть-чуть помогла. Да и то, в основном, «зингер» настроить, нитки подобрать. Даже молнии сами вшивали.
— Здорово! — согласился я и похвастался. — А я вчера в Центральном универмаге болгарскую «Рилу» взял.
— Покажи! — потребовал Мишка. Андрюха его поддержал.
Я принес джинсы. Мишка развернул их, послюнявил спичку, долго тер ею ткань отвороте штанины. Потом отдал мне штаны обратно и разочарованно протянул:
— Нетрущиеся…
— Нормально! — усмехнулся Андрей. — На дискотеке в темноте никто и не заметит!
И заливисто засмеялся. Вот гад!
— А что тебе твои «райфлы» уже не нравятся?
Буквально месяца за два до аварии для меня мы сшили штаны по лекалам итальянских «Райфл».
— «Райфлы» — это парадно-выходные, — ответил я. — А «Рила» для повседневной носки.
Глава 5Снова врачи
Наутро в понедельник после завтрака maman, пользуясь тем, что я умывался и чистил зубы в ванной, переодевалась на работу.
— Вот незадача-то! — услышал я её восклицание.
— Что случилось? — я заглянул в комнату и, смутившись, поспешно ретировался на кухню: maman стояла перед зеркалом в одном белье. Неудобно как-то…
— Да я, кажется, поправилась, Антош, — громко пояснила она.
— Ма, тебе это только кажется! — крикнул я с кухни. — У вас, женщин, это общий бзик…
— Я серьезно, Антош! — хмыкнула maman. — Ни лифчик, ни трусы не налезают… Зайди, я в халате.
С maman у меня с детства сложились доверительные дружеские отношения. Я её считал прогрессивно мыслящей женщиной. Мы с ней могли потрепаться, посплетничать, поговорить «по душам» на такие темы, какие порой и с закадычным другом не обсудишь. И она тоже, в свою очередь, могла мне «поплакаться в жилетку». Мы вместе слушали и обсуждали «Битллов» и «Машину времени», спорили о всяких смыслах в стихах Визбора и Окуджавы. Периодически maman таскала меня то в театр, то в консерваторию. Мне совершенно не понравились фильмы Тарковского, но я стоически вытерпел их просмотр в кинотеатре. Она приносила мне «самиздатовскую литературу», типа «Мастера и Маргариты» и «Джин Грина». А я иногда «отыгрывался», приглашая её в кино на фильмы, интересные мне.
Вздохнув, я зашел в комнату. Maman крутилась перед зеркалом в халате, тесно обтягивающем рельеф фигуры.
— Ну? — она повернулась ко мне. — Что скажешь?
— Ма, если честно, — ответил я, — то всё у тебя нормально.
И добавил:
— Поправилась чуток, но в нужных местах!
— Уйди с моих глаз на кухню! — кажется, maman рассердилась. — Не зли меня!
В поликлинику я пошел один. Выстоял часовую очередь в регистратуру, а потом еще час стоял в коридоре у кабинета, пока подошла моя очередь к хирургу.
От скуки (взять какую-нибудь книгу я, увы, не догадался) я стал наблюдать за окружающими, стоявшими сначала в очереди в регистратуру, потом в кабинеты по профилю, высматривая так называемую «серую дымку», аналогичную обнаруженной вчера у Андрея. Но, как ни всматривался, ничего подобного не заметил. Зато пару раз нарвался на вопросительно-укоризненные взгляды и одну реплику от какой-то нервной бабульки «Чего вытаращился, а⁈», после чего поспешно оставил свое занятие.
Врач-хирург, пожилой старик в возрасте за 60, не меньше, тщательно прочел два листа выписки из истории болезни, осмотрел мой шрам на голове, хмыкнул:
— Быстро у тебя всё зажило. Как на собаке.
И заметил:
— Это по молодости.
Расписал рекомендаций на целых полтора листа в карточке, которую вручил мне, и сказал:
— А теперь дуй к невропатологу. Там вроде очередь маленькая, быстро примет.
Очередь действительно оказалась небольшой, всего два человека. Невропатолог, полная тетенька средних лет, в ослепительно белом тщательно отглаженном халате и шапочке-косынке, тоже прочитала выписку, глянула, что написал в карточку хирург, нахмурилась.
— Как себя чувствуешь? Ходить не больно? Ноги, поясница болит? Ноги в коленях не подкашиваются?
Потом постучала меня резиновым молоточком по коленкам, по пяткам, покрутила им перед глазами.
— В общем, побудешь пока дома. В школу не ходить две недели…
— Да у меня и так каникулы, — вставил я. — Мне бы освобождение от отработки. А то в лагерь, в колхоз, отсылают от школы.
— А, это «Алые паруса», — понимающе кивнула врач. — У меня дочка с тобой вместе в школе учится. Только ты постарше её будешь. Ни в какой тебе лагерь нельзя! Я тебе справку выпишу на освобождение от любого физического труда и физкультуры на три месяца. Понял? Тяжести не поднимать, сумки не таскать! Максимум 3 килограмма в руке. Раз в две недели будешь приходить ко мне на осмотр.