ые выпускники свежеиспеченных американских университетов), а его профессиональная хватка была журналистской, а не предпринимательской. С огромным трудом войдя в литературный и журнальный мир, он периодически оказывался на улице из-за своего конфликтного характера, развившегося алкоголизма и опиомании. Один доброжелательный покровитель, пытаясь в очередной раз помочь, писал ему: «…между нами должно быть ясно оговорено, что я буду считать себя свободным от всяких обязательств с той минуты, когда увижу тебя пьяным. Тот, кто пьет до завтрака, идет по опасному пути. Тот, кто может так поступать, не сделает дела, как должно…» Ничего удивительного в таком катастрофическом развитии характера нет, учитывая отчаянное положение По в молодые годы (он даже записывался солдатом в армию, попробовал учиться в военной академии, но нигде долго не задержался). И все же не здесь зарыта собака.
Самый горячий поклонник и переводчик Эдгара По в Европе, другой «проклятый» поэт Шарль Бодлер в своей статье о нем подчеркивал женственные черты во внешности своего кумира – не женоподобность телосложения, а некое чрезмерное для мужчины изящество всего облика, его романтический, меланхолический характер. А это уже «тепло». Так сложилось, что всю жизнь По был окружен женщинами, они тянулись к нему. Но добивался он от них совсем не того, чего обычно хотят от женщин. Он остро нуждался в душевном общении с ними и всячески избегал телесного – его изобретательность в этом отношении не знала пределов. Самый распространенный и мучительный трюк – это идеализировать женщину настолько, чтобы сделать ее недосягаемой по определению (как наш поэт-символист Александр Блок поступил со своей женой, что совсем не мешало ему знаться с «незнакомками»). «Безопасны» в этом смысле мать и тетки, безопасна жена-ребенок (потому По и «женился» на своей 13-летней кузине в 1836 году, а тайно венчался с ней еще годом ранее), хороши также совсем чокнутые оккультистки, спиритки и поклонницы, но и им лучше быть уже замужем или иметь слабое здоровье (как то было с двумя предпоследними пассиями По, за которыми он ухаживал одновременно, поскольку не собирался быть, в действительности, мужем ни для одной из них; причем, с одной он был даже помолвлен, сделав ей брачное предложение… на кладбище). Все они интересны были для него не сами по себе, а лишь как бледные отражения некой «неотмирной» женской сущности – прекрасной, бестелесной, бесполой. Как по существу бесполым стремился быть и сам По, опровергая собственную сексуальность и отменяя разделение полов. Навсегда связавшись в его сознании с опасностью и смертью, сексуальность ужасала его. Как именно это случилось, пусть биографы и профессиональные психологи разбираются. Но что такое океанские водовороты в фантазиях По («Низвержение в Мальстрём», «Рукопись, найденная в бутылке», «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима»), как не устрашающий символ вагины? И откуда столько «расчлененки» в других его рассказах («Береника», «Сердце-обличитель», «Человек, которого изрубили в куски», «Убийства на улице Морг» и др.)? И что кроется за образами бездонного колодца и расчленяющей секиры в темной, раскаленной, сжимающейся камере приговоренного – в гениальном рассказе «Колодец и маятник»? Только не надо, зная уже нрав По, перекладывать с больной головы на здоровую.
Откуда такая странность, такое неприятие устройства живой Природы или замысла Творца?! Надо сказать, судьба немало потрудилась над созданием неповторимой конфигурации психики Эдгара По. Он оказался еще самым удачливым из семьи: его брат спился еще в молодые годы, младшая сестра выросла умственно не совсем полноценной (очень часто дети отвечают на потерю родни задержкой или остановкой в развитии). Возможно, и Эдгар не вышел бы из упомянутого оцепенения, если бы не забота и искренняя любовь бесплодной миссис Аллан и ее сестры. Но похоже, По был носителем вируса повторяющихся несчастий, сеющим вокруг себя смерть. Его юношеская любовь Джейн Стенард – вдвое старше, чем он, мать его товарища – сходит с ума и умирает от внезапного недуга. Через два года после отъезда По из Ричмонда так же скоропостижно умирает заменившая ему мать миссис Аллан, его заступница и помощница. Через все его творчество тянется длинный шлейф вымышленных имен умерших любимых: Елена, Береника, Морелла, Лигейя, Элеонора, Линор, Аннабель Ли. Не удивительно, что смерти и лица самых дорогих людей, накладываясь, слились в сознании По в жутковатый образ, в котором неразрывно соединились мать-женщина-жена-смерть. Уже в ранних стихотворениях и рассказах «Береника» и «Морелла» он запечатлевает этот мучающий его образ, что становится проклятием его жизни, но не творчества. Бодлер проницательно заметил, что «лучезарные и болезненные» женские образы По «сильно напоминают личность их творца». В «Лигейе» и «Элеоноре» этот собирательный образ вырывается на свободу, чтобы погубить его жену-ребенка Вирджинию, когда у той станут рваться при пении кровеносные сосуды в горле, и пять лет спустя она умрет. После чего По запишет чудовищное по откровенности признание: «…Я пил – один Господь знает, сколько и как часто. Разумеется, мои враги приписывали безумие злоупотреблению вином, но отнюдь не наоборот. И право, я уже оставил всякую надежду на исцеление, когда обрел его в смерти моей жены. Кончину ее я смог встретить, как подобает мужчине. Ужасных и бесконечных колебаний между надеждой и отчаянием – вот чего я не в силах был выдержать, полностью не утратив рассудка. С гибелью того, что было моей жизнью, я возродился к новому, но – боже милостивый! – какому же печальному бытию».
Понятно, что все закончилось бы и для Вирджинии, и для ее мужа гораздо раньше, если бы По отчаянно не сопротивлялся. О чем свидетельствуют совершенно другие его рассказы – сатирические и пародийные (как «Черт на колокольне»), авантюрно-психологические (как «Черный кот»), приключенческо-фантастические (как «Необыкновенное приключение некоего Ганса Пфааля»), но главное – детективные (как «Золотой жук» и «Убийства на улице Морг»). Совсем не случайно появляется у По новый герой – тоже романтический, но уже не байронист, не ипохондрик и неврастеник, не мистик, а детектив-любитель, чья логика способна в какой-то мере противостоять темным страстям и страхам (тогда как раньше избежать тихого ужаса кровосмесительных совокуплений помогали только болезненность и ранняя смерть его героинь и помешательство героев). По обладал чрезвычайно высокоразвитым интеллектом – так, создав «Ворона», он написал беспрецедентную статью о том, как удалось ему написать это великое стихотворение. Но существуют вещи непроницаемые для самой изощренной логики – для их постижения нужны другие способности, тем более когда человек опутан страхами с головы до пяток.
Одного только не боялся По: бояться смерти. Напротив, его измученное сознание призывало ее. А это, кстати, дает человеку власть над людьми: кто готов умереть – станет командиром (в данном случае создателем произведений, которые возымеют нередко гипнотическую власть над читателями).
Без сомнения, По стремился быть или стать Человеком Без Пола (как самые фантасмагорические, кстати, писатели в мировой литературе: Свифт, Гоголь, Кафка, Платонов и кое-кто еще). В приземленной и грубо прагматической Америке тех лет он был вынужденно и намеренно утончен и «перегрет» (чтобы собственной повышенной температурой как бы компенсировать пониженную температуру окружающей культурной среды).
Ну, во-первых, чтобы понимать, что нормальность является не врожденным свойством, а результатом усилий и труда – легкое помешательство и скорая смерть в любой момент поджидают нас на расстоянии вытянутой руки.
Во-вторых, По – повелитель древних ужасов и страхов, не чуждых всему живому. Он сумел придать им безупречные визионерские формы: океанский водоворот, маятник-секира, оживающие трупы и пробуждение в могиле, замурованный кот с окровавленным ртом, обезьяна-убийца (образ, докатившийся до Кинг-Конга и диснеевских мультяшек), пугающие маски и помещения и т. д. и т. п.). Кому другому, кроме алкоголика и опиомана По, под силу было вывести все эти пугала на свет? Это – как прививка, самому писателю стоившая горестной жизни и смерти в сорок лет. Кстати, смерть По имеет все приметы сюжета для небольшого рассказа в жанре гротеска, который он так любил.
Собравшись жениться в Ричмонде, как уже говорилось, на своей овдовевшей, обманным образом похищенной у него в юности первой любви, а на ее деньги издавать свой «великий американский журнал», он балансирует на грани принятого решения. Под Нью-Йорком он оставил совершенно без средств свою тетку и тещу в одном лице – одну из тех, что заменяли ему в жизни мать. По его мысли, она должна жить в его новой семье – «невеста» сама написала ей об этом письмо. Перед уже объявленным бракосочетанием По намерен съездить на день в Филадельфию, чтобы отредактировать за сто долларов поэтический сборник знакомой графоманки, оттуда в Нью-Йорк, чтобы, расплатившись с долгами, забрать с собой бывшую тещу, – и тогда уж под венец. Когда вспоминают, что накануне отъезда он был трезв, не учитывают, что он мог находиться под воздействием опия (о чем свидетельствуют некоторые странности поведения, напугавший невесту лихорадочный пульс и внезапное отплытие в четыре часа утра пароходом в Балтимор). По свидетельству друзей, в Балтиморе он был уже пьян и пропал на пять дней.
В день выборов в конгресс и законодательное собрание штата случайно он был обнаружен газетным набойщиком в невменяемом состоянии, в испачканной и рваной одежде в гнусной таверне. Подобран на тротуаре без сознания приятелями и доставлен в местную больницу. Предполагают, что пять предыдущих дней он провел в одном из «курятников» – накопителей, куда организованные шайки «охотников за голосами» сгоняли и сволакивали бродяг и пьяниц, опаивали, а затем тащили на выборы, заставляя голосовать по нескольку раз. В больнице По бредил и буйствовал, кричал, что лучшая услуга, которую могли бы оказать ему друзья – это пустить пулю в его несчастную голову. В минуту просветления жена врача прочла По вслух главу XIV Евангелия от Иоанна и пошла шить ему саван. Бред продолжался. Умер По ночью в больнице на четвертый день, и последними его словами были: «Господи, спаси мою бедную душу».