Как и многих писателей, Марка Твена воспитывали женщины. Сурового и черствого отца он не любил еще и как неудачника. Десятки тысяч гектаров приобретенных им земель невозможно было продать и за пару долларов. А вот от матери он позаимствовал самое главное – радостное и здравомысленное отношение к жизни, остроумие и манеру шутить с невозмутимым видом, лениво растягивая слова. Образец ее юмора уже в старости приводит внук Марка Твена. Вмешавшись в спор случайных попутчиков о месте рождения Марка Твена, она заявила: «Я его мать. Мне полагается знать, где он родился. Я была при этом».
Твен в этом отношении матери не уступал. Однажды в Лондоне его посетил журналист американского таблоида, получивший из редакции две телеграммы: «Если Марк Твен умирает в нищете, шлите пятьсот слов» и «Если Марк Твен умер в нищете, шлите тысячу слов». Писатель сам ответил редакции знаменитой остротой: «Слух о моей смерти преувеличен».
Он много путешествовал по свету, много об этом писал (в Швейцарии, например, Марк Твен и сегодня совершенно культовый писатель благодаря своей книге очерков «Пешком по Европе»), много выступал (в том числе и как юморист в разговорном жанре), никто лучше него не выступал на банкетах – это был его конек. С годами характер у него стал портиться, и Твен увлекся политической публицистикой. Жил в Нью-Йорке на 5-й авеню, тянущейся вдоль Централ-Парка. В 1906 году встречался с Максимом Горьким, прибывшим в Америку с гражданской женой. Твен хвалил русскую революцию и Горького, но от газетной травли за «аморальность» защищать его не посмел, заявив: «Обычаи – это обычаи, они делаются из твердой бронзы, котельного железа, гранита».
По Миссисипи уже плавал большой пароход, названный его именем.
А в рабочей записной книжке им была сделана следующая запись: «Том возвращается домой после шестидесяти лет скитаний по свету. Находит Гека; оба они говорят о старых временах; оба они покинуты, жизнь не удалась, все, что было мило, все, что было прекрасно, в могиле. Они умирают вместе».
Это уж точно не для детей.
«Былое и думы» рейхсканцлера Бисмарка
Название мемуаров «Мысли и воспоминания» учредителя объединенной Германии, реакционера и государственника Бисмарка выглядит неточным переводом на русский названия идейно противоположных им воспоминаний «Былое и думы» нашего революционера и политэмигранта Герцена, незаконнорожденного бунтаря с квазинемецкой фамилией (herz – сердце).
О чем же мыслил и что вспоминал отставной «железный канцлер» в преддверии XX века?
Термин «реальная политика» в середине XIX века носился в воздухе и Бисмарк просто подхватил его и с чисто прусской последовательностью реализовал.
Но что такое «политика» вообще – как таковая? Принято считать, что это технология управления государством. Хотя изначально это понятие возникло в древнегреческих полисах – в самоуправляемых свободными и равноправными гражданами городах-государствах, где все знали друг друга в лицо и сообща обсуждали и решали насущные проблемы на центральной площади этих самых полисов (типа «вече», парламента для всех). Позднее философы выделяли четыре основополагающих типа государственного устройства: никогда не существовавшую анархию (свобода и закон без насилия), все виды варварства (насилие без свободы и закона), деспотизм (насилие и закон без свободы) и республиканское правление (насилие при наличии свободы и закона). Увы, слона-то они и не приметили – тоталитарное теократическое или идеологическое государство, самое бесчеловечное из всех.
Собственно, «реальная политика» Бисмарка была удачной попыткой масштабного государственного строительства за вычетом и поверх идеологий. Хотя можно сказать и так: была попыткой создания гигантского безмозглого тела – сродни опыту доктора Франкенштейна, как показало время.
Бисмарк решил построить в центре Европы огромную страну на немецкоязычной территории, напоминавшей лоскутное одело после упадка и упразднения так называемой Священной Римской империи германских императоров. Эту свою утопию он также назвал империей – рейхом – и почти чудом сумел осуществить задуманное. Но об этом ниже.
«Реальная политика», которой следовал и которую исповедовал Бисмарк, предполагала не только отказ от идеологии в качестве основы государственного курса, но и отказ от моральных принципов, что вполне отвечало приоритету государственных интересов в политологии итальянца Макиавелли и британца Гоббса, однако шло теперь вразрез с новомодным поветрием выдавать черное за белое. Совсем недавно француз Талейран строго придерживался принципа «это хуже, чем преступление, это ошибка». Ровно так же действовали все геополитические «тяжеловесы» – в Австрии Меттерних, в Британии Дизраэли. Но в европейских парламентах набирал силу популизм, и органическое лицемерие сделалось второй натурой публичных политиков и дипломатов. И вот в первой же своей «тронной» речи в прусском парламенте Бисмарк всех их «сдал», безапелляционно заявив: «Не речами и высочайшими постановлениями решаются важные вопросы современности – это была крупная ошибка 1848 и 1849 годов, – а железом и кровью».
Бисмарк лично общался с одним из создателей антинаполеоновской коалиции и ветераном европейской дипломатии Меттернихом, с последышем Наполеона Бонапарта и таким же узурпатором трона императором Наполеоном III, со стратегами британской и российской внешней политики Дизраэли и Горчаковым и многому у них научился, однако не пожелал им уподобиться. Многоопытный Дизраэли так предостерегал своих коллег и подчиненных: «Надо быть осторожнее с этим человеком – он говорит то, что думает».
Напористый и неукротимый прусский помещик Бисмарк, ровесник Венского «конгресса победителей» 1815 года, стал могильщиком марионеточного Германского союза под эгидой Австрии в 1866 году и создателем единого немецкого рейха под эгидой Пруссии в 1871 году. Его опасались и его уважали даже непримиримые политические противники. Даже враждовавшие с ним социалисты и марксисты скрепя сердце признавали за Бисмарком «исторически прогрессивную» роль объединителя Германии и редкую персональную порядочность. По той простой причине, что депутат/посланник/премьер-министр/ рейхсканцлер Бисмарк проводил принципиальную и, что не менее важно, успешную политику в интересах немецкого народа и государства, как он их понимал.
Еще на заре своей политической карьеры, он писал тогдашнему прусскому канцлеру (премьер-министру и министру иностранных дел в одном лице): «Если мы не возьмем на себя роль молота, то легко может случиться, что нам останется лишь роль наковальни».
Отношения между политической практикой и моральными требованиями более чем непросты. Представлять собственную выгоду морально оправданной и справедливой – давнее излюбленное занятие всех правителей, политиков, а иногда и целых народов. Многие знайки-политологи уверяют нас сегодня, что в политике руководствоваться надлежит исключительно государственными и национальными интересами, а не идеалами и принципами, и единственным критерием ее оценки является целесообразность. Тогда как это широкая дорога всемирной истории, усеянная останками сошедших на нет государств, впавших в историческое ничтожество народов и сгинувших, «аки обры», племен кочевников.
Зачастую Бисмарк выглядит образцовым сторонником хищнической политики, особенно в начале своей политической карьеры, о чем свидетельствует множество его высказываний. Однако это не совсем так. Крепкие выражения – лучшие друзья политика. Бисмарк их любил и умело ими пользовался для достижения политических целей и приобретения харизмы. Вершиной его искусства стало виртуозное редактирование (а фактически, незначительное сокращение) знаменитой «Эмсской депеши» прусского короля, увенчавшееся победоносной франко-прусской войной и учреждением пятой главной политической силы на континенте – немецкого Рейха, которым он будет почти безраздельно править на протяжении без малого двадцати лет.
Вот некоторые примеры брутальных афоризмов будущего «железного канцлера».
Горе политику, если он не найдет такой причины для начала войны, которая останется веской и после последнего выстрела…
Единственной здравой основой крупного государства, и этим оно существенным образом отличается от малого, является государственный эгоизм, а не романтика…
Я постоянно слышал слово «Европа» из уст тех политиков, которые просили у других держав то, что не осмеливались требовать от собственного имени…
Угроза другим государствам с помощью революции – это сегодня, по прошествии ряда лет, излюбленное занятие Англии…
Уже в XXI веке ничего это вам не напоминает?!
Имеются высказывания и покровожаднее, как в письме к любимой сестре Мальвине в 1861 году:
Бейте же поляков, чтобы они потеряли веру в жизнь; я полностью сочувствую их положению, но нам, если мы хотим существовать, не остается ничего другого, кроме как истреблять их; волк не виноват в том, что Бог создал его таким, каков он есть, но его за это и убивают, если смогут…
Легко представить после этого, какое отношение может быть у поляков к Бисмарку! И если бы он был именно таков, как в этом письме, можно было бы только разделить чувства поляков.
Но Бисмарк крупнее, глубже и мудрее самого себя в ранний период – интенсивная политическая деятельность за пару десятилетий существенно его «переформатировала».
Бисмарком владели настоящая страсть и великая цель. Он не смел и надеяться, что объединение четырех десятков немецких карликовых земель с такими же монархами сможет произойти при его жизни. Очень похожая ситуация была в раздробленной Италии. Континентом правили, по существу, четыре соперничающих игрока-кукловода: сильно обескровленная внутренними и внешними войнами, однако сохранявшая мощь и влияние Франция, и три ее победителя – Британская, Австрийская и Российская империи. Сбоку нависала еще Оттоманская империя, но ее сферой влияния были только Балканы, и сама она являлась таким же пережитком, как почти тысячелетняя и безболезненно упраздненная Наполеоном Священная Римская Империя германских императоров. Суверенитет, сохранность и само существование стран поменьше в Европе и остальном мире в очень большой степени зависели от воли, согласия или рассогласованности этих четырех игроков.