Хозяйка велела буфетчику обслужить коротышку и отправилась отдавать важные распоряжения касательно трапезы мистера Кэрилла.
— Жаркий нынче денек, сэр, — заметил круглолицый незнакомец.
Мистер Кэрилл вежливо согласился и, пока тот прихлебывал эль, осушил свой бокал.
— Прекрасное пиво, сэр, — сказал круглолицый. — На диво доброе пиво! Со всем уважением, сэр, советую вашей милости отведать освежающего английского эля.
Мистер Кэрилл поставил свой бокал и покосился на незнакомца.
— Что заставляет вас думать, сэр, будто я чужак среди людей, придумавших этот напиток? — осведомился он.
На круглой физиономии появилось выражение удивления:
— Так вы англичанин, сэр! Бог мой! А я-то думал, француз.
— То, что вы вообще думали обо мне, — большая честь для меня, сэр.
Незнакомец смутился.
— Черт возьми, я просто брякнул наобум! Надеюсь, ваша милость извинит меня за это.
Он снова улыбнулся, и его маленькие глазки весело блеснули.
— Осмелюсь утверждать, что ваша милость простит меня, если отведает эля. Я знаю в нем толк, Богом клянусь. Сам пивовар. Меня зовут Грин, сэр, Том Грин, ваш покорный слуга.
Сказав это, он испил эля с таким видом, будто поднимал бокал за всех пивоваров на свете. Мистер Кэрилл взирал на него совершенно невозмутимо и чуть пренебрежительно.
— Похоже, вы твердо намерены воздать мне почести, — проговорил он. — Должен признать, что ваши рассуждения об освежающих напитках весьма грамотны, но я не любитель эля, сэр, и не смогу пристраститься к нему, доколе во Франции не засохнет виноградная лоза.
— О! — восхищенно выдохнул мистер Грин. — Франция — великая страна, не правда ли, сэр?
— Сейчас здесь мало кто так думает, но не сомневаюсь, что Франция вполне заслуживает вашего лестного мнения.
— А Париж! — не унимался мистер Грин. — Говорят, это роскошный город, чудо всех веков. Кое-кто, черт возьми, даже считает, что Лондон — горстка лачуг в сравнении с ним.
— Неужели? — безразличным тоном отозвался мистер Кэрилл.
— Так вы не согласны? — с жаром спросил мистер Грин.
— Фи! Чего только не болтают люди, — проворчал мистер Кэрилл и вышел из питейного зала, мурлыча себе под нос какую-то французскую песенку.
Мистер Грин угрюмо посмотрел ему вслед, потом повернулся к стоявшему неподалеку буфетчику.
— Какой неразговорчивый человек, — заметил он. — Бирюк, да и только.
— Может, ему просто не по нраву ваше общество? — простодушно предположил буфетчик.
Мистер Грин смерил его взглядом.
— Похоже на то, — прошипел он. — Долго ли он здесь пробудет?
— Вы упустили прекрасную возможность узнать это от него самого, — ответил буфетчик.
Круглая физиономия мистера Грина слегка вытянулась, и он задал свой следующий вопрос:
— Когда вы намерены жениться на хозяйке?
Буфетчик вытаращил глаза.
— Господи! — вскричал он. — Жениться на… Вы что, спятили?
Мистер Грин скорчил удивленную мину.
— Наверное, я что-то путаю. Вы сбили меня с толку своей дерзостью. Налейте-ка еще кружечку.
Мистер Кэрилл, между тем, поднялся в отведенную ему комнату. Он с удовольствием отобедал, а потом развалился в кресле, уперев ноги в подставку и расстегнув кафтан. В одной руке он держал трубку, в другой — томик стихов Гея[8], рядом на столе стоял графин с вишневой наливкой. Но в неге и спокойствии пребывало только тело, о чем свидетельствовали и потухшая трубка, и почти непочатый графин, и полное невнимание к изящным рифмам и причудливым образам мистера Гея. Легкий игривый нрав, которым наградили молодого человека природа и его несчастная мать и который он сумел сохранить, несмотря на суровое воспитание, данное приемным отцом, сейчас был скован, будто путами.
Легкая усталость после жаркого дня, проведенного в дороге, навела мистера Кэрилла на мысль, что неплохо бы понежиться часок после обеда в блаженной праздности, с трубочкой, книгой и бокалом вина. Но когда этот час настал, предаться праздности он не мог и блаженства не испытывал. При мысли о том, что предстояло ему совершить, Жюстен начинал загодя терзаться раскаянием. Оно довлело над его душой, как кошмар над разумом больного, назойливо вторгалось в непрерывные размышления, и чем больше молодой человек ломал голову, тем хуже он себя чувствовал.
Три недели назад в Париже Жюстен на какое-то время заразился лихорадочной одержимостью приемного, отца и в угаре страстного воодушевления взялся за выполнение своей нелегкой задачи. Но вскоре душевный подъем сошел на нет, и молодой человек впал в хандру. Тем не менее» у него недостало духу пойти на попятный: слишком долго и усердно приучал его Эверард считать месть за мать своим долгом. Уверовав, что это и впрямь его предназначение, Жюстен, с одной стороны, жаждал исполнить его, но в то же время содрогался от ужаса при мысли о том, что человек, на которого он должен был обрушить карающую десницу судьбы — его отец, — пусть они и не знакомы, пусть ни разу в жизни не встречались, пусть он даже не подозревает о существований своего сына.
Мистер Кэрилл взял книгу Гея, стремясь забыться. Наделенный от рождения тонким поэтическим вкусом, умением чутко улавливать музыку слов, свойственным эстетам пристрастием к красоте вообще и красиво построенной фразе в частности, впоследствии он научился острому восприятию и сделался истинным ценителем. В десятый раз подозвав к себе Ледюка, чтобы тот вновь зажег потухшую трубку, Жюстен опять вперил взор в страницу, но глаза его были сродни запряженным в телегу волам, которые плетутся, не разбирая дороги. Он вяло скользил взглядом по строчкам и, когда пришла пора переворачивать страницу, вдруг поймал себя на том, что совершенно не понимает прочитанного.
С досадой отшвырнув книгу, мистер Кэрилл пнул скамеечку для ног и вскочил. Подойдя к открытому окну, он устремил невидящий взор в пустоту. Молодой человек не чувствовал ничего — ни благоухания цветника, ни свежих запахов фруктового сада, ни дивных ароматов сочного зеленого луга.
Лишь стук копыт и пыльное облако, приближавшееся с севера, отвлекли его от навязчивых мыслей. Жюстен принялся следить за бешено мчащейся четверкой лошадей, запряженных в желтый экипаж. Они неслись галопом, подгоняемые увесистыми ударами бича и громкими криками форейтора, а за каретой тянулся длинный шлейф пыли, которая оседала на пестрящих цветами живых изгородях вдоль дороги и поблескивавших золотыми искорками пастбищ. Экипаж остановился прямо перед входом в «Адама и Еву».
Облокотившись о подоконник, мистер Кэрилл с любопытством посмотрел вниз, желая узнать, кому это пришло в голову путешествовать с такой сумасшедшей скоростью. С облучка на грубый булыжник двора спрыгнул слуга. Из гостиницы вновь вышли хозяйка и управляющий, а из конюшни — сам конюх и его подручный. Всю эту подобострастную компанию мистер Кэрилл уже видел и не проявил к ней никакого интереса.
Затем открылась дверца кареты, показалась складная лесенка, и по ней, опираясь рукой на плечо слуги, спустился очень похожий на хорька человечек в черном, с белыми нашивками священника на воротнике, в шейном платке, угольно-черном пышном парике, обрамлявшем бледное, вытянутое, изможденное лицо; тонкие губы, растянутые в застывшей усмешке, обнажали два ряда непомерно крупных желтых зубов.
Следом за этим человеком появился другой, совсем не похожий на первого и оттого еще более примечательный. Высокий, смуглый, в кричащем густо-желтом парчовом одеянии с витиеватыми кружевами на манжетах и вороте и обильно напудренном парике.
Слуга, управляющий гостиницей и священник помогли этому господину выйти из кареты, а он, в свою очередь, зажав под мышкой шляпу, принялся вместе с остальными извлекать из нее третьего (и последнего) странного путешественника.
Мистер Кэрилл наблюдал за ними с растущим любопытством. Он чувствовал, что вот-вот увидит самое интересное, а посему перегнулся через подоконник и высунулся из окна, чтобы получше рассмотреть новое действующее лицо, выходившее на сцену. В наступившей тишине слух его уловил шуршание шелка, потом появился подол пестрой расшитой цветами юбки, из-под которого показалась изящнейшая из ножек. Она опустилась на ступеньку, а мгновение спустя из кареты вышла девушка.
Надо сказать, что, когда дело касалось женщин, глаз у мистера Кэрилла был на удивление острый, ведь по материнской линии он происходил из народа, способного оценить женскую красоту. Он сразу заметил, что роста она среднего, изящна и нежеманна. Оглядев ее и оставшись довольным, мистер Кэрилл стал молить провидение, чтобы женщина хоть на миг показала ему лицо, скрытое шелковым капюшоном. И вот она робким испуганным движением вскинула голову, будто человек, озирающийся по сторонам, дабы убедиться, что его никто не заметил. Жюстен мельком увидел нежный овал лица, бледного, но теплого, будто персик, на мысль о котором наводили тронутые легким румянцем щеки. Глаза были большие, карие и ласковые. Жюстен перехватил их взгляд и-тотчас осознал, что девушка прекрасна. И еще ему сразу же подумалось: как было бы приятно увидеть эти глаза поближе.
Заметив Жюстена, девушка тихо вскрикнула, торопливо отвернулась и заспешила в гостиницу. Расфуфыренный господин поднял глаза и нахмурился, а церковник, в свою очередь посмотрев вверх, задрожал. Конюх и его подручный тоже задрали головы и заулыбались. Потом все двинулись к гостинице, и навес крыльца скрыл их от любопытных глаз мистера Кэрилла.
Он со вздохом отвернулся от окна и подошел к столу, где стояла трутница, чтобы в одиннадцатый раз раскурить свою трубку. Жюстен сел, выпустил к потолку облако дыма и задумался. Недавняя рассеянность исчезла, и сейчас ему больше всего в жизни хотелось узнать, какие отношения связывают эту причудливую троицу. Молодой человек предположил, что причудливость эта объясняется, скорее всего, присутствием священника, и задался вопросом, какая такая напасть могла заставить, очевидно, весьма знатного господина избрать своим попутчиком церковника. И почему они примчались сюда сломя голову?