Полковник успел шепнуть своим, чтобы не пили, но Слащов буркнул, что никогда не пьянеет, а Датиев пробормотал что-то не очень понятное. Девушка обеспокоила — не специально ли подсадили? Взглянул на нее резко, и на чудесной — так и хочется дотронуться — бело-розовой щеке выступил румянец.
— Я вам не помешала? — спросила соседка робко, и он понял: с кем же еще ей рядом садиться такой чистой, нежной, юной, как не с ним, с красавцем казаком? Другие женщины — обыкновенные видавшие виды бабы. Им нужен мужик попроще, поразвязнее, а он в раздумьях о сложном своем положении выглядит настоящим мужчиной, которому можно довериться.
— Давайте знакомиться, Елена Аркадьевна, — сказал он, улыбаясь.
— Откуда вы меня знаете?
— Полковник Шкуранский. Андрей Григорьевич всегда знает все, что ему надо.
Автономов произнес первый тост «за нашу родную Кубань», и долгий обед начался. Андрей ухаживал за соседкой, наливая в ее бокал легкое вино и подавал закуски, его рюмка стояла в стороне. Лена удивилась, что он не пьет.
— Один вы не пьете, — сказала она. — Даже мальчик рюмку за рюмкой опрокидывает. Эта брат Автономова.
— Вы тоже все знаете?
— Я же почти здешняя.
— А в Пятигорск когда?
— Ну, Андрей Григорьевич! Вы правда волшебник. Все видите насквозь. В Пятигорск завтра утром.
— До утра еще времени много.
— Да, — согласилась Лена и покраснела.
Тем временем Автономов говорил о делах на Кубани:
— Назвали станичных атаманов комиссарами — так и установили советскую власть. Потом решили создать Красную Армию, а разве бывает армия без офицеров? Вот с нами сидят офицеры. Пусть нам объяснят, куда же это офицеры подевались? Не знаете, Андрей Григорьевич?
— Вы не хуже меня знаете, Алексей Иваныч. Не любит советская власть офицеров.
— А можно без офицеров армию создать? Сможет такая армия воевать? А если немцы на нас пойдут? Они ведь уже на Дону…
Спутники Шкуро напомнили, как расправлялись с офицерами солдаты-большевики, им заметили, что офицеры-корниловцы так же расправлялись с красными бойцами.
— Товарищи! — воскликнула одна из «сестер милосердия». — Хватит о войне! Надоело! Давайте споем.
— Споем, Андрей Григорьевич? — спросил Автономов.
— Кубанскую, — предложил полковник.
Эту песню знали все и запели дружно, но лучше всех получалось у Шкуро:
Ты, Кубань, ты наша Родина
Вековой наш богатырь.
Многоводная, раздольная
Разлилась ты вдаль и вширь…
Лена пела, не фальшивя, слова знала, но оставалась серьезной, словно работу выполняла. Не наливались глаза хмельными слезами, как у некоторых кубанцев за столом.
Закончилась песня, и Автономов поднялся — знак, что пора расходиться. Андрей удивился: где же разговор по душам? Если так, то надо с Леной в парк, в тень — барышня чистая, скромная, пожалуй, нетронутая… Но Автономов остановил его:
— Вы, Андрей Григорьевич, и полковник Слащов останьтесь.
С Датиевым попрощался.
Лена взглянула на Андрея печально — совсем девочка: прямодушная, не кокетничает.
— С вами, Лена» мы обязательно встретимся, — сказал Шкуро ей на прощанье и поцеловал в щеку. Она приняла это как должное.
— Приезжайте в Пятигорск, — сказала в ответ.
Автономов пригласил гостей в свой кабинет, расположенный в другом конце вагона. Конечно, Гуменный тоже оказался здесь. Слащов, по-видимому, крепко выпил — был красен, угрюм и молчалив. Когда все уселись, главнокомандующий начал серьезный разговор.
— Я поставил себе главную задачу — примирить офицерство с советской властью для того, чтобы вместе с прежними союзниками начать борьбу против немецких империалистов и добиться отмены позорного Брест-Литовского мира. Если немцы теперь доберутся до Кубани, а у нас, вы знаете, имеются громадные запасы продовольствия и многих полезных материалов, то это чрезвычайно усилит германскую армию. Немцы могут победить в войне. Я прошу вас, господа, помочь мне. Если удастся создать армию с офицерами, я не собираюсь сохранить за собой должность главкома. Хорошо бы пригласить на этот пост генерала Рузского или Радко-Дмитриева. Я с удовольствием откажусь от всякой политики и по-прежнему готов служить младшим офицером. Как вы считаете, господа, можно мне рассчитывать на поддержку офицеров в этом деле?
— Что ему ответить? — думал Шкуро. — Что нам не нужны ни генералы, ни советские главкомы — сами управимся? Нет. С властью надо считаться, пробовать использовать ее на благо себе и Кубани. Пока она, конечно, власть».
— Хорошая у вас задумка, Алексей Иваныч, — произнес он, наконец, — но офицеры боятся довериться советской власти. Они даже не имеют возможности собраться, чтобы обсудить такое сложное дело, которое вы задумали, их же сразу арестуют и расстреляют. Офицерство обезглавлено, обескровлено и вынуждено терпеть и ждать момента, когда придется восстать вместе с казачеством против советской власти.
— Да, привлечь офицеров — трудная задача, — согласился Автономов. — Трудная не только из-за того, что офицеры не доверяют Советам, но и потому, что после Корниловского похода солдаты смотрят на всех офицеров как на контрреволюционеров и совершенно им не доверяют. Дело осложняет еще и атаман Краснов: поддерживает Добровольческую армию Деникина и дружит с немцами. Но представьте, что Рузский или Радко-Дмитриев возглавили Красную Армию! Разве генерал Алексеев[9] или Деникин[10] пойдут против нее?
— У добровольцев главная сила не генералы, а офицеры. Они воюют и бьют ваших.
— Да. Воевать они умеют. В апреле, когда Корнилов[11] подошел к Екатеринодару, у меня и моего помощника Сорокина[12] было превосходство раза в четыре. И в людях и в артиллерии. Я уже отдал приказ об эвакуации, когда получил известие, что убит Корнилов. Без него добровольцы не стали штурмовать город и отошли. Ночью генерал Казанович вошел в город, проник до Сенного базара, и мне пришлось хватать, вооружать и гнать в бой первых попавшихся встреченных на улице. Разве такой сброд может противостоять добровольцам? Они отступали, а наши войска были настолько деморализованы, что я не мог организовать преследование. На что хватило у наших сил, так это на то, чтобы выместить злобу на городской буржуазии и на трупе генерала Корнилова. Почти три дня я не мог остановить это безобразие. Таскали голый труп по улицам и в конце концов сожгли. Я за оборону Екатеринодара получил свою нынешнюю должность, но большевистские воротилы не считаются со мной и себя считают единственной властью. У них план: объединить Кубанскую республику с Черноморской и назначить диктатором Абрама Рубина. Сорокин во всем согласен со мной. Он тоже считает, что надо вновь организовать настоящую русскую армию. А вы, полковник Слащов, насколько мне известно, для этого и приехали сюда, в Кисловодск?
Слащов действительно не пьянел, но становился молчалив, угрюм и резок в выражениях, и на вопрос ответил без задержки:
— Надо перебить всех большевиков. Остальных — повесить.
— Кого же в армию будем брать? — усмехнулся Автономов.
— Тех, кто пойдет с нами и с вами, — поспешил вмешаться Шкуро. — Но мы, Алексей Иваныч, здесь прячемся. Нам бы документы.
— Сделаем, — согласился Автономов и обратился к начальнику штаба: — Срочно сделай бумаги всем трем полковникам, напишите, что они выполняют задания главнокомандующего.
Гуменный вышел и вскоре вернулся с удостоверениями и командировочными предписаниями. На бумагах — штампы с советским гербом: звезда, серп и молот… «До чего ты дослужился, Андрей Григорьевич», — подумал Шкуро, но вслух поблагодарил Автономова, сказал, что с этими документами они могут открыто жить в гостинице, мол, надоело прятаться в хате, прямо сейчас бы и в «Гранд-отель».
— Попросим господина Слащова, чтобы он пошел сейчас в гостиницу и выбрал комнаты, — предложил Автономов. — Я дам в помощь человека из своей охраны. Нет комнат — выселим кого-нибудь. А с вами, Андрей Григорьевич, еще поговорим.
После ухода Слащова разговор стал деловым. Автономов сказал:
— Господин полковник, прошу вас немедленно начать вербовку офицеров и казаков и приступить к формированию партизанских отрядов на Кубани и Тереке для предстоящей борьбы с немцами. На это мы с начальником штаба заготовили вам мандат. Вот он, — Гуменный подал документ Автономову. — Здесь написано, что все Совдепы, комиссары и местные власти должны оказывать вам полное содействие и во всем идти вам навстречу. Удовлетворяет вас такой документ, Андрей Григорьевич? Соберете людей — это будет костяк нашей новой русской армии.
— Документ хороший, Алексей Иваныч, но армии требуется оружие.
— Будет оружие. Мы с Сорокиным решили разогнать партийную власть и не отдавать Кубань Рубину. На днях я возвращаюсь в Екатеринодар, мы арестуем местный ЦИК и станем полновластными хозяевами в городе и области. Сразу пришлю вам сюда бронепоездом десять тысяч винтовок, пулеметы, миллион патронов, ну и деньги. А вы должны гарантировать мне, Сорокину и моему начальнику штаба Гуменному жизнь и полное прощение со стороны белых войск.
— Алексей Иваныч! Слово казачьего офицера. Неужели бумагу потребуете?
— Нет. Я вам верю и сам уже действую. Недавно мы с Гуменным передали на станции Тихорецкой несколько Составов с оружием для Деникина. Его армия состоит из трех бригад: Маркова, Богаевского и Эрдели[13]. Всего девять тысяч штыков и сабель. Сейчас она располагается на линии Егорлыцкая — Новочеркасск. Готовится повторить поход на Екатеринодар.
— Хорошо у вас разведка поставлена. Неужели у Деникина всего девять тысяч?
— Да. У нас в несколько раз больше, но они нас побьют. Население ненавидит большевиков, а белых пока не знает и считает их лучше советской власти. Потом, возможно, казаки в них разочаруются, а вдруг и советский режим окажется не таким уж плохим. — Автономов вздохнул. Этот тяжелый вздох Шкуро воспринял как знак того, что собеседник не уверен в своих действиях, а в бою надо как в Бога верить в то дело, за которое сражаешься. С неуверенными надо быть осторожным. Документы сделал — хорошо, а дальше — посмотрим. Он с нетерпением ждал, когда кончится разговор и можно будет идти к Татьяне, занимать номер в гостинице…