ы эту шлюшку, и спросит: где украл?
— Не понимаю, что тут страшного? Расскажем.
— Пока мы рассказывать будем, наши караты уйдут в банк, а оттуда их уже не достать. Пойми, Дон, просто так прийти и выложить наногранды нельзя. Нужно иметь лицензию. У тебя она есть? Нет. У меня тоже. Лицензия была только у Старшины. Поэтому и приходится действовать в обход существующих правил. Дешевле, зато надёжно.
— Насколько дешевле?
— На треть.
Да уж. Но, в принципе, наногранды халявные, мне без разницы почём их толкать, хотя на будущее надо учесть момент про лицензию.
— Ладно, до Анклава так до Анклава. Иди первым, показывай дорогу.
— Да тут одна дорога, не промахнёшься. Кстати, как насчёт пакетика? Для поднятия духа, так сказать, и улучшения физического состояния.
— Я же сказал: когда выберемся.
Грызун оскалился, и хотя было видно, что нюхнуть ему не терпится, настаивать не стал.
К рассвету мы преодолели ещё километров восемь. Малка совсем выдохлась, и в какой-то момент я закинул её на плечо и потащил на себе. Не лучшее решение; пусть усталости не было, наногранды восполняли потерю сил, но и расход наверняка шёл не хилый. Четверть дозы должно хватить на три-четыре дня, а мне надо продержаться суток двое. За это время по любому доберусь до Загона. А там видно будет.
Солнце начало припекать. Деревья как-то незаметно разошлись и отступили, открывая расчерченную суходолами равнину. Далеко впереди виднелись серые строения Анклава. Часа полтора — и будем на месте.
Чем дальше мы отходили от линии деревьев, тем чаще я оглядывался. Казалось, на опушке вот-вот появятся люди в чёрных плащах, и тогда придётся играть с ними в салки. С Малкой на плече сделать это будет не просто. Далеко не убегу, а бросать её…
— Поставь девчонку на землю!
Приказ прозвучал от края заросшей орешником лощины. Из кустов поднялись люди в песочного цвета полевой форме, в пилотках, в кирзачах. Десять-двенадцать справа, столько же слева, у всех трёхлинейки. Я вновь увидел протянувшиеся ко мне кровавые потоки. Они несли то же зло, что и в случае с миссионерскими дозорными. Если проводить параллели, то это новое явление означало опасность. Интуиция проявлялась не только в виде мысленного толчка, но и начала принимать визуальный эффект. Жаль только, что произошёл он, когда сопротивляться уже поздно.
Я спустил Малку с плеча, она испугано всхлипнула, не понимая, кого бояться больше, меня или этих неизвестно откуда взявшихся солдат. Внешне они ничем не отличались от тех редбулей, которых я видел рядом с Наташкой Куманцевой.
— Хай, парни! — приветственно поднял руку Грызун. — А мы до вас. Мы из артели Старшины…
— Что-то я его среди вас не вижу, — перебил старателя редбуль с изъеденным оспой лицом.
Он единственный из всех носил портупею. Погон нет, но на левом предплечье одна жёлтая годичка. Наверняка это обозначение звания, а не срока службы.
— Старшина в Приюте остался.
— Что так?
— Людоеды гранатой угостили, мы только вдвоём уцелели. И вот ещё людоедку по дороге прихватили. Хотите, можем подарить.
Редбуль брезгливо поморщился. Измазанная синей краской и бритая наголо Малка выглядела не очень. А вот если бы он видел её голой, как я…
— Что нам понравится, мы сами возьмём, а пока что оружие аккуратненько на землю и пять шагов вперёд. И не надо судьбу испытывать. У меня половина солдат новобранцы, любое неловкое движение могут неправильно истолковать и открыть стрельбу на поражение. Мы-то вас тут прикопаем, не сложно, но рапорт о происшествии мне всё равно писать, а потом ещё разборки с товарищем комиссаром. Ну его нахер этот геморрой.
Испытывать судьбу, когда на тебя направлено два десятка стволов, затея не из лучших. Я положил калаш, двумя пальцами вытащил пистолет, поднял руки, показывая, что больше ничего нет, и сделал положенное число шагов в обозначенном направлении. Редбуль заглянул нам в глаза.
— Да вы заряжены, ребятки.
— А чё бы нет? — ответил Грызун. — Мы с сушки, нам положено быть заряженными.
— Разберёмся.
— Из леса людоеды могут набежать, — на всякий случай предупредил я. — Как бы беды не случилось.
— Это вряд ли, — покачал головой редбуль. — Здесь территория Красного анклава, людоеды к нам не полезут.
— Вот как? А я думал, здесь всё Загону принадлежит.
— Анклав не Загон! — повысил голос редбуль. Похоже, моё замечание пришлось ему не по вкусу, да и другим редбулям тоже.
— Ну, нет, так нет, я просто предположил.
Связывать нас не стали, невелика проблема два старателя, пусть даже под дозой. Да и не враги мы для редбулей, они сами показывали это своим отношением. Пока шли, я попробовал снова прочувствовать те потоки, которые начали тянуться ко мне с Приюта. Да, это реакция на опасность, очевидно, одно из преимуществ, получаемых человеком от нанограндов наравне с регенерацией и выносливостью. Только это не всегда срабатывает, или я ещё не научился им пользоваться. Чем шире и ярче поток, тем сильнее угроза, может быть, поэтому я выбрал направление, где сидела Малка. От неё исходили маловыразительные бледные пунктиры. Они и сейчас продолжали исходить. Я видел их даже с закрытыми глазами.
— Грызун, ты когда заряжен, опасность чувствуешь?
— Чувствую. Её всегда под нанограндами чувствуешь, интуиция-то усиливается… Чё там насчёт пакетика? Дай хотя бы один. Мы вроде как выбрались.
— Да погоди ты со своими пакетиками. У тебя как интуиция проявляется? Виденья есть?
— Виденья, это когда перенюхаешь, а когда интуиция, то это просто понимаешь, что туда идти не надо или наоборот надо. Я сейчас понимаю, что в Анклаве безопаснее. Я бы и шаг прибавил, да боюсь редбули за нами не поспеют.
А вот у меня Анклав доверия не вызывал. Слишком мрачно всё. Кирпичные стены зданий над серым забором, широкий ров перед ним, вышки, колючая проволока. Возле проходной нас заставили поднять руки и обыскали. С меня сняли плащ, разгрузочный жилет, забрали вещмешок, и только после этого разрешили войти. Я так и не смог понять свой статус: пленник или гость?
За забором всё было упрощено и безукоризненно: чистые дорожки, белёные бордюры, подстриженные газоны. Чистота вообще была показательна, и на фоне общей серости зданий и однотонности транспарантов выгодно выделялась. Вдоль дороги были установлены инструктивно-методические и учебные плакаты в стиле социалистического реализма с предостерегающими надписями вроде «Враг не дремлет!» и «Ты не забыл выключить лампочку?».
На мой скромный художественный взгляд это являлось издевательством над изобразительным искусством. Но с другой стороны, Пикассо мне тоже не нравится, да и Сальвадор Дали где-то далеко за гранью понимания, так что грех пенять на зеркало, коль рожа крива.
Но что мне однозначно пришлось по душе, это равенство. Оно проявлялось во всём: в одежде, во взглядах, в обращении. Людей было много, одни занимались уборкой, другие шли по делам. На плацу бойцы обоих полов отрабатывали строевые приёмы. Существовало различие в деталях, например, как та портупея на командире редбулей, доставивших нас в Анклав, или в количестве годичек на рукавах, во всём остальном отличить одного человека от другого и определить его положение в местной иерархии, было сложно.
А ещё дисциплина. Её я ненавижу с самого рождения. Мама рассказывала, что в младенчестве я кушал кашу исключительно под столом, в знак протеста к общепринятым правилам, и долгое время отказывался признавать авторитет бабушки. Та же тенденция просматривалась в школе с учителями, в институте, с представителями власти. Однако в мире, где опасность подстерегает тебя на каждом шагу, дисциплина очень важная составляющая общественного выживания. В Загоне присутствовали лишь её зачатки, в миссии она проявлялась в беспрекословном послушании примасу. В Анклаве это была обязанность, причём не уставная, не навязанная, хотя вокруг всё так и смердело военщиной, а добровольная.
Особенно чётко это проявилось в столовой. Нас отвели сначала туда. Небольшие столики на четверых, сиреневые занавески на окнах, всё те же транспаранты, раздача. Людей было мало, завтрак заканчивался. За крайним столом сидел полный мужчина в очках. По количеству годичек на рукаве он относился к высшему составу Анклава. Каждый проходивший мимо считал своим долгом поздороваться с ним, и он отвечал неизменно вежливым и терпеливым голосом. В миске зелёная каша, чай в кружке. Никаких привилегий и отдельных кабинетов.
Я взял поднос. Повар подал тарелочку с морковным салатом, щедро навалил в миску зелёной каши, пожелал приятного аппетита. Чаю я налил сам. На вид настоящий, попробовал, действительно настоящий, только горьковатый и терпкий. Тут же в лотке нарезанный кусками ржаной хлеб. Я взял два, посмотрел на сопровождающего, тот не отреагировал, значит, можно.
Для меня такое меню не эксклюзив, бывало и лучше, но в любом случае привычное. Есть можно. Для Грызуна явно малосъедобное. Он пожевал хлеба, запил чаем, к остальному не притронулся. Малка накинулась на кашу так, будто никогда не едала. Она орудовала ложкой с такой поспешностью и так громко чавкала, что на нас начали оборачиваться. Я понимал её, в миссии подобный завтрак вряд ли подают даже примасу, но всё равно постучал пальцем по столешнице и губами показал: помедленнее.
Из столовой нас отвели в штаб. Вся инфраструктура Анклава создавалась по типу военного лагеря. По краям казармы и жилые строения, внутри служебные здания. Штаб в центре. На флагштоке красное полотнище, на карауле боец в парадной форме, с автоматом, в начищенных сапогах отражается солнце. Проходя мимо, сопровождающий отдал честь.
В прохладном вестибюле нас встретила милая женщина с четырьмя годичками. Представилась как штаб-звеньевая Голикова. В руках планшет. Сколько бы ни говорили редбули, что Анклав не Загон, но живут они именно по законам Загона.
Голикова улыбнулась, глядя на Малку:
— Как тебе у нас? Не обижали? Покормили?
Людоедка закивала. От переизбытка чувств она даже не могла правильно выразить мысль: