— Дон, как впечатления? — раздалось за спиной.
— Прекрасно, — опуская биту, ответил я. — Вторая серия будет?
— Не сомневайся.
— Рад этому.
Я сел, прислонившись спиной к столбу и обхватив колени руками. Биту положил рядом.
— Зря ты их злишь, — прохрипел Гавриил. Лицо его казалось вымученным, губы искусаны в кровь. Тоже нелегко далось представление.
— Кого? — не сразу сообразил я.
— Штаб-звеньевую и комиссара нашего Наталью Аркадьевну. Они хорошие. Много добра людям делают.
Не знаю, для кого они хорошие, по мне так циничные тётки с комплексами тургеневских девушек и замашками дев-воительниц. Не дай бог на такой жениться.
— По-твоему, я за всё это благодарить их должен?
— Должен, не должен… Может, и не должен. Но раз до этого дошло, значит виноват. Терпи и надейся.
— Терпи. Замечательное слово. Ты сам-то за что терпишь?
Он сжал кулаки, на скулах заиграли желваки. Отвечать Гавриил не хотел, но и держать в себе, видимо, устал.
— За трусость в бою.
— О как, в бою, — иронично протянул я. — Прям в настоящем? И с кем воевали, если не секрет?
— С Загоном.
А вот это уже интересней. Я развернулся к нему. Гук говорил, что у загонщиков с редбулями были тёрки на заре Разворота, полегло немало народу, и Анклав вынужден был подчиниться Конторе, правда, на правах автономии. Однако было это о-го-го как давно, а Гавриил старым не выглядел, от силы тридцатник, и участвовать в тех событиях не мог. Значит, Анклав восставал ещё как минимум раз, и не так давно.
— Подробности можно?
Гавриил скосился на конвоиров, те были заняты сушкой, и заговорил, понизив голос:
— Два года назад зашлакованные зажали нашу связистку в Петлюровке и пустили по кругу. Что она там делала, не знаю, у нас об этом не говорят, но точно не собой торговала. Вырвалась каким-то чудом, добралась до Анклава и уже здесь умерла. Наши подали протест, потребовали наказать насильников. Контора четверых отправила в яму, а один оказался положенцем, сыночком начальника производства Битумных озёр. Я видел его, гондон ещё тот. Его оправдали, типа, просто стоял и смотрел, и запрятали в Золотую зону. Наталья Аркадьевна приказала перекрыть Обводное шоссе и обрезать провода в Квартирник. Это наше обычное проявление недовольства. Квартирник пару дней покукует без электричества, караваны постоят, ничего страшного. А Контора уступит, не любит она конфликтовать. Но на этот раз не уступила. Подъехали штурмовики Мёрзлого, раскатали наши баррикады, человек двадцать увезли на ферму, да ещё пригрозили, что в следующий раз отправят туда всех редбулей. Для нас это оскорбление, мы радикал-социалисты, а не псы. Комиссар объявила всеобщую мобилизацию, на шоссе установили блокпост, заняли позиции в Развале. К резервной электростанции и к троллейбусному депо отправили гвардейцев, перекрыли рельсы на Полынник. Меня мобилизовали, дали трёхлинейку…
— Тормозни на секунду, — остановил его я. — Сколько народу в Анклаве?
— Точно не знаю. Тысячи четыре, наверное.
Четыре. Ха. В одном только третьем блоке столько же, а их у нас восемь. Плюс положенцы, квартиранты, наёмники из дикарей.
— Четыре тысячи не серьёзно.
— В каком смысле?
— В прямом. Мы вас одной только численностью задавим.
— Не в численности дело. У загонщиков руки из жопы растут, не знают, как автомат разбирается. Из профессионалов только штурмовики да внешники, остальные — шлак, клетчатые. Всё строится на сплошном сотрудничестве, подготовка нулевая. А у нас всеобщая воинская повинность и учения на регулярной основе. При необходимости каждый под ружьё встанет. Любые конфликты Контора за наш счёт решает. Мы её основная военная сила!
— Почему же тогда вы под Конторой сидите, а не она под вами?
Гавриил поморщился.
— Ресурсы-то у вас.
— Так забрали бы их. Смелый наскок на Восточный въезд. Полсотни хорошо подготовленных бойцов, фактор внезапности. В Загоне только периметр охраняют, а внутри патрули с дубинками да глаголы с заточками.
— Мы и попытались. Когда штурмовики подъехали снова, мы против них пушечку выкатили и предложили сдаться. Они сдались, куда деваться-то? Обложили из грамотно, смысла подыхать просто так не было. Мы на их броневики сели и к въезду. Только охрана у вас всё равно прошаренная. Мы едва подъехали, по нам сразу из гранатомёта влупили. Из двух звеньев я один остался.
— Так ты трус, потому что выжил? Интересная политика. И сколько тебе за это дали?
— Половину отсидел… Да я не жалуюсь. Тела ребят на ферму отправили, тварей кормить, а я вот…
— Тоже кормишь, ха-ха, — мне стало смешно. — Сослуживцы твои в бою погибли, а тебя в качестве живца используют. Часто сюда привозят?
Гавриил пожал плечами.
— Раз в неделю, иногда два раза. От лишних нанограндов Анклав не отказывается. У нас тоже старатели есть, но всю добычу мы обязаны в Контору сдавать. А это неучтёнка. Для внутренних запасов.
Нормальная такая неучтёнка. С трёх язычников конвоиры не меньше сотни карат скачали, это шесть полноценных доз с хвостиком. А Голикова ещё и вторую серию обещала. Да тут настоящий Эльдорадо.
— Понятно. Ну а чем война закончилась?
— А ты как думаешь?
— Накрячили вас.
— По полной программе. Подключили Квартирник, внешние посты, свободные поселения, даже рейдеров наняли, предложения по особому сотрудничеству разослали. Короче, обложили как волков. Пока штурмовики с особистами Развал от гвардейцев зачищали, эти здесь никому высунуться не давали. Рейдеры пробили периметр с южной стороны, взяли семейную казарму, устроили показательные казни. Вопли стояли похлеще, чем в Квартирнике. Рейдеры конченные отморозки… Потом Мёрзлый подоспел со своими. Рейдеров, конечно, остудил, но мёртвых-то уже не воскресить. В общем, сдались мы. Мёрзлому сдались. Он та ещё сука, но по беспределу замечен не был. Обещал всем жизнь, правда, нелёгкую, и слово своё сдержал. Опустошил под чистую наши склады с боеприпасом и оружием. Потом приехали люди от Конторы. Наталью Аркадьевну не тронули, а двоих её замов отправили в яму на трансформацию, и вдогонку ещё человек сорок, которых посчитали неблагонадёжными. Право автономии оставили, но теперь это лишь видимость, на самом деле Анклав полностью подчиняется Конторе, у многих уже штрих-код на запястье. Жена рассказывала, когда на свиданку приходила, скоро цветовой статус введут…
Из зарослей выскочил багет и попёр на нас. Я кувырком ушёл за столб, Гавриил подпрыгнул и заметался, напрочь позабыв о собственных советах не бояться. Багет почувствовал страх, ускорился. С лабаза одиночными ударил калаш: один выстрел, второй, третий. Пули попали в грудь. Я видел, как проминается кожа и тут же стягивается, одна пуля отрикошетила. Боль разозлила багета сильнее. Он захрипел, взмахнул штыками. Двадцать шагов! Глаза пиявками присосались к Гавриилу, а тот застыл, словно зачарованный, только голова качалась, отрицая действительность: нет, нет. Я ухватил за цепь, дёрнул, пытаясь уронить его, крикнул:
— Ложись!
С лабаза били уже три калаша. Пули впивались в багета, рвали грудные мышцы, живот, пах. Кровь брызгами разлеталась вокруг него. Из разорванного живота вывалились кишки. Багет наступил на них, споткнулся и, не чувствуя боли, пополз на коленях. Новая очередь угодила в голову. Вылетел глаз, располовинило челюсть. Но тварь ещё жила. Мутант тянулся штыками к Гавриилу. Два шага, один. Я схватил биту, ударил его по расколотой пулями голове, снова, снова. Сука, да когда же ты сдохнешь⁈
Он сдох. По телу прокатилась волна конвульсий и электрическим зарядом ушла в землю. Я провёл ладонью по лбу. Поверх подсохшей свинячьей крови, на кожу лёг свежий слой — от багета. Несколько капель попало на губы, на язык. Я брезгливо сплюнул, утёрся рукавом.
Возле трупа орудовал конвоир с нанокубом. Вряд ли он много насушит, пули калибра семь шестьдесят два превратили багета в дуршлаг, половина крови расплескалась по округе.
Я отбросил биту, встряхнул руками, расслабляя плечи, как будто после тяжёлого трудового дня, и посмотрел на Гавриила. Редбуля трясло. Он сжал пальцы в кулаки и не мог отвести взгляд от штыков.
С лабаза спустилась Голикова и приказала конвоирам:
— Этих на платформу. Возвращаемся.
Кто-то из гвардейцев со смехом проговорил:
— А ничё так получилось, да? Красиво. Я думал, этот хрен до него доберётся. Как его колотило, обосрался бедный. Штаны ему поменяйте, а то весь штаб провоняет.
— А чё ты ржёшь, Коновалов? Я выиграл, с тебя пиво.
— Да не боись, проставлюсь. Посмотрим, кто в следующий раз проставляться будет.
Вот как, они ещё и ставки делают, ублюдки. Поставить бы их всех перед багетом с битой в руках, и посмотреть, обосрутся или нет.
На нас снова надели наручники, посадили на платформу. Гавриил склонил голову. Мне показалось, он плачет. Я придвинулся ближе. Так и есть. По щекам текли слёзы, губы вздрагивали. Мужчина плакал, потому что мужчина зае… устал. Я съездил на эту охоту один лишь раз, и то чувствовал себя опустошённым, а он дважды в неделю. Дважды в неделю стоять, прикованным цепью к столбу, смотреть в глаза бегущей твари и думать: добежит, не добежит? Никакие нервы не выдержат.
— Часто кто-то погибает? — спросил я.
Он хлюпнул носом.
— Не… Суть в том, чтобы подпустить тварь как можно ближе, но чтобы подсадной остался цел. При мне только один погиб. Тоже загонщик. Он капусту воровал, его поймали и вместе со мной отправили на поле. Заметался, как я сегодня, — Гавриил вздохнул. — Спасибо, что спас.
— Ни в моих руках автомат был.
— Багет до меня не дотянулся, потому что ты меня отдёрнул. Если бы не это…
Он расстегнул рубаху и показал на груди две свежих ранки от штыков.
Заскрежетали, открываясь, ворота, мелькнули кусты акаций. Платформа повернула и остановилась напротив штаба. Спрыгнув на дорожку, я увидел два броневика. Один тот, на котором ездила штаб-звеньевая, второй… Я едва не расплылся в улыбке.