— Бабло есть? — глядя на меня из-под бровей, спросил Гоголь.
Его нахмуренный вид начинал раздражать. Ладно бы он на всех так реагировал, но за время патрулирования мы несколько раз пересекались с коллегами, и с ними он вёл себя вполне нормально. Похоже, он только на меня смотрит недовольной букой.
— Если ты насчёт прописки…
— В жопу твою прописку! По статусу тебе положена коричневая майка. Несоответствие внешнему виду влечёт наказание до трёх дней принудиловки. Хочешь в яму? Ради бога. Только из-за тебя и мне прилетит. Топай в магазин. Я до старосты, через двадцать минут вернусь.
Магазин находился возле помывочной. Ни витрин, ни рекламных плакатов, только доска над входом с надписью «Магазин».
Я зашёл. Народу никого, лишь двое подростков прилипли к прилавку со сладостями. Продавец с заспанными глазами дежурно улыбнулся.
— Чем могу услужить гражданину охраннику?
Магазины в жилых блоках чем-то напоминали универмаги: длинное узкое помещение с прилавками, стеллажами и услужливыми продавцами. Ассортимент достаточно широкий, основная составляющая — продукты питания и одежда. Цены тоже широкие. Подростки, пускавшие слюни над сладостями, взяли пачку печенья за двенадцать статов, и это было не дорого.
— Футболку, — потребовал я.
— О, это сюда, — продавец указал на гардеробную систему в центре магазина.
Футболки и женские платья висели на плечиках. Зелёные, синие, коричневые, чёрно-белые, с длинным рукавом, с коротким, с открытым горлом, с отложным воротником, косоворотки. Тут же брюки однотипно чёрные, зауженные, клёш, свободного кроя, в обтяжку. Рядом на стенде туфли-лодочки, берцы, ботинки, полусапожки, кеды.
Я взял ценник и тут же одёрнул руку. Кусается. Обычная хлопковая футболка с наружным карманом под планшет — триста десять статов. Хотелось бы знать, кто их покупает, если средняя оплата сорок статов в день. Понятно, почему у тёщи бизнес процветает. Рубашки стоили дороже. Я приглядел себе коричневую безрукавку на выпуск, приталенная. На мне бы она смотрелась идеально. Цена восемь сотен.
— Подобрали что-нибудь? — влез под руку продавец. — У нас самый большой выбор и самые низкие…
Я посмотрел на него, и он заткнулся.
— А что-то более приемлемое имеется?
— Могу предложить б/у. Бывшее в употреблении, так сказать. Но всё чистое, заштопанное.
Он снял со стеллажа картонную коробку, в которой кучей была свалена одежда. Я перебрал половину и выбрал более-менее подходящую рубашку, почти один в один с той, что мне понравилась.
Продавец кивнул:
— У вас хороший вкус, гражданин. Триста сорок статов, пожалуйста. Но если пожелаете, то за дополнительные пять статов наша швея вышьет ваше имя на закрылке кармана.
Вышивать всё равно придётся, правда, в помывочной это обойдётся на три стата дешевле, но гулять так гулять.
— Желаю.
— И ещё: если старая рубашка вам больше не нужна, то наш магазин готов выкупить её по цене, скажем, — продавец сделал задумчивый вид, — двадцать статов. Сами понимаете, рубашка не новая, имеются следы починки, одной пуговицы не хватает, обшлага потёрты. Двадцать статов очень хорошая цена.
Я бы отдал её и бесплатно, ибо таскать старую рубаху с собой неудобно, а выкинуть жаль. В общем, покупка обновы обошлась в триста двадцать пять статов. Накладно, учитывая, что всю предыдущую одежду выдавали бесплатно.
Я расплатился и вышел. Вовремя. Гоголь подходил ко входу.
— Готов? — он осмотрел меня критически. — Потянет. Всё, идём на обход.
Гоголь вкратце набросал общую схему сотрудничества внутренней охраны. Развод в шесть тридцать утра, потом либо двенадцатичасовое патрулирование, либо сидишь на базе в ожидании приказа. На следующий день меняешься. Приказать могут что угодно, чаще всего конвоирование осуждённых на ферму. Периодически возникают форс-мажоры в виде облав и разборок с обнаглевшими глаголами. До открытой поножовщины не доходит, потому что и глаголы, и охрана в той или иной степени работают на Контору, но спуску давать нельзя, да и форму держать надо. Для этой цели на базе создали уголок, где можно потягать железо и побуцкать друг друга боксёрскими перчатками. Ночью на базе дежурит бригада из пяти-шести человек на случай какого-либо чрезвычайного происшествия.
За всё это полагались талоны на бесплатное питание, шестьдесят статов в день и премиальные за рейды.
— Что за рейды? — спросил я.
— Сегодня увидишь, — не стал вдаваться в подробности Гоголь.
Задачи патрульных заключались в том, чтобы бродить меж комплексов, реагировать на устные заявления граждан и пресекать любые бытовые склоки, при необходимости проводить следствие и суд. Гоголь показательно разобрал передо мной несколько дел, сводившихся к банальному воровству постельного белья и продуктов питания. Во всех случаях наказание ограничилось предупреждением.
Совершив пару кругов, мы отправились в столовую. По бесплатным талонам получили хлеб, зелёную кашу, масло и чай. Я рассчитывал на большее, как минимум на макароны и сосиску, на раздаче всё это было, но исключительно за статы.
— Ремонтников на ТЭЦ лучше кормят, — присаживаясь за стол, сказал я.
— Это стандартный завтрак по всем бесплатным талонам для жилых блоков, — пережёвывая кашу, резко ответил Гоголь. — Чему ты удивляешься?
— Да я не удивляюсь. Просто констатирую.
— Констатирует он… Не нравится, иди назад к ремонтникам.
Я прожевал ком каши, одновременно языком сковыривая остатки с зубов, и сглотнул.
— Что ж ты злой-то такой? Рычишь на меня с самого начала, словно я у тебя жену увёл.
Он поперхнулся, побагровел. Что, действительно увёл? Так вроде у меня здесь ещё ни с кем не было. Белая с Малкой пытались, да я отказался.
— Ты… Ты вообще нехера не помнишь?
— Что я должен помнить?
— Сука, — он ударил кулаком по столу, я едва успел кружку подхватить, чтоб не опрокинулась. — Ты меня подстрелил на шоу! Тебе мало?
Подстрелил? На шоу? Вот так встреча. Он, оказывается, один из тех охотников, которые пытались завалить меня в Развале. Только который конкретно?
— Я там до хрена кого подстрелил. Можешь место уточнить?
— Возле киоска. Ты засел, а мы…
—…из калашей меня выкуривали, — продолжил я. — Помню, помню. Трое против одного. А получили дырку от бублика.
— Ты в меня попал!
— Ты тоже мог в меня попасть. И чё теперь, предъявы друг другу кидать будем? Ты хотел не за хрен собачий премиальных срубить. Выбрался такой смелый с калашом на безоружных, а теперь обиженного корчишь.
Гоголь запыхтел, но крыть ему было нечем. Он, конечно, молодец против овец, но против молодца сам овца. Так что пускай злобу свою усмиряет.
— Ладно, проехали, — доедая кашу, выдохнул он и протянул руку. — Мир.
— Мир, — согласился я.
Пока пили чай, прилетело сообщение:
Управление внутренней охраны: патрулю шестого блока пройти к месту Ч-19. Заявитель с места Ч-16, заявлена пропажа одной дозы нюхача.
Отдельной ссылкой было прикреплено видео. Я посмотрел. Соплюшка лет десяти-двенадцати что-то толкает глаголам. Те довольные вручают ей предмет. Что конкретно, не ясно, картинка всё время дёргалась, словно снимали из-под полы, хорошо различимы только лица и сам факт передачи.
— Вот и первое преступление, — усмехнулся я.
Гоголь, посмотрев видео, скривил губы:
— Мелочёвка. Девчуха что-нибудь стащила у соседей или родителей и поменяла у глаголов на безделушку, а добрая душа стуканула. Надо проверить. Если родителей обокрала, погрозим пальцем, они ей и без нас неплохо всыпят, если у соседей…
Он не договорил и, дожёвывая на ходу хлеб, поспешил к выходу.
Комплексные места «Ч» находились за помывочной. Блочные трущобы. Вентиляция не работала, вонь шла такая, что в пору задохнуться. Жили здесь нюхачи да подёнщики, перебивающиеся обычным ежедневным сотрудничеством, либо воровством. Дети с малых лет приучались к тому же. На каждом месте по реестру числилось минимум двое, а то и четверо. Ч-19 располагалось внизу, одноместные нары, но проживали трое: мать, отец и дочь. Родители нюхачи. Молодые, меньше тридцатника, но глаза уже замыленные. Если не остановятся, то год-два — и в яму.
Всё семейство сидело, забившись на нары, и пробитыми глазами смотрело на жирного мужика. Тот пыхтел, тряс кулаком, но им было абсолютно плевать все его потуги. У отца семейства под глазом набухал свежий синяк.
— Ты его? — тут же наехал Гоголь на жирного.
— Сам он, начальник. Они уже с утра нюхнули, вон, соседи подтвердят. Сидят, смотрят на мир сычами. А дочка ихняя, эта тварь, воровка…
Он долбанул кулаком по стойке, сотрясая нары.
— Ладно, спокойно. Разберёмся. — Гоголь оттеснил мужика от нар. — Конкретно, что пропало?
— Как что? Я в заявлении указал: пакетик с нюхачом. Доза целая. Эта прошмандовка!..
Он снова занёс кулак над головой, и Гоголю пришлось хватать его за майку.
— Успокойся уже. Ещё раз дёрнешься, я тебе променад до ямы устрою за неподчинение.
Толстяк скрипнул зубами, но напор снизил.
Я стоял за плечом Гоголя, следил за его действиями. Он вывел на экран планшета форму «Протокол», начал заносить данные: имена, номера. Вся ситуация сильно смахивала на полицейский сериал, с той лишь разницей, что в нашем сериале наркотики разрешены, а продавцы наркоты преступниками не являются. Опрос свидетелей показал, что девчонка стащила у соседа пакетик с нюхачом и сдала его глаголам за тюбик дешёвой губной помады. Тюбик был изъят, девочка, как бы странно это не звучало, арестована. Тут же на месте состоялся суд. Гоголь назначил ребёнку три дня принудиловки и вызвал конвоиров. Вот и вся судебная система Загона.
— Начальник, и чё? — взвыл толстяк. — Кто мне нюхач вернёт?
— Вот тебе тюбик, — Гоголь отдал ему помаду, — иди, договаривайся с глаголами. Захотят они сделку назад провернуть, ради бога. Не захотят — твои проблемы.
— Чё? Да эта хрень столько не стоит. На пакетик десяток таких надо.