Желатин пригнул голову, прижал ладонь к губам. Прилетело ему хорошо, по подбородку стекала кровь. А по-другому и быть не могло, я свою силу знаю. Желатин отныне её тоже знать будет, а заодно запомнит, что за словом моим обязательно последует кулак, или что посерьёзнее.
Двигатель взревел, заставив всех вздрогнуть, и заурчал ровно, как котёнок. Я взглянул на часы. Через пять минут должен начаться обещанный Гуком концерт, который поможет нам незамеченными выйти на позицию позади Пожарища.
— Разворачивайся, — приказал я.
Желатин потянул рукоять на себя, танк развернулся и медленно двинулся вдоль забора к окраине.
— Алиса, как там десант себя чувствует?
— Нормально.
Лицо её горело — она едет в танке! В настоящем танке! А если бы она ещё им управляла, было бы вообще замечательно. Что ж, если всё сложится так, как я задумал, то скоро и за рычагами посидеть сможет.
Она наклонилась ближе и крикнула почти в самое ухо:
— Дон, Гук через Дворника рацию передал, она настроена на общую волну. Следи за переговорами. Наш позывной — Мыльница.
Я усмехнулся: надо ж так обозвать. Мыльница. Ну пусть будет Мыльница, хорошо, что не Унитаз-на-гусеницах. Гук, человек неплохо знакомый с сарказмом, мог и такое придумать.
Рация захрипела голосом коменданта:
Внимание всему личному составу гарнизона Полынника. Начинаем концерт по заявкам наших слушателей из противоположного лагеря. Ровно сутки прошло с тех пор, как они выставили нас из любимого опорника, а потому мы не имеем права оставить их без поздравления. Итак, музыка Калашникова, слова Тульского патронного завода, исполняет сводный ансамбль диких загонщиков под управлением Автола: А не пошла бы ты нахер, Прихожая!
Едва хрип стих, заиграла автоматно-пулемётная трель, слышимая даже сквозь тридцатимиллиметровую броню.
Глава 14
На позицию мы вышли одновременно с финальными аккордами. Хорошая песня, всем понравилась. Едва стихли последние ноты, рация зашипела вновь:
А теперь главный номер нашего концерта. Сводно-хореографический экипаж бронетанковых войск Загона представит вам лёгкую кадриль с последствиями на чудо технике прошлого века. Дон! Твой выход, крестник!
Я скомандовал:
— Вперёд!
Желатин раскочегарил двигатель и пулей выскочил из ложбины. На срезе обрыва танк подпрыгнул как на трамплине, завис в воздухе на мгновенье и всей двадцатитонной массой грохнулся об землю. Экипаж встряхнуло, Харитон взматерился, меня не сладко приложило макушкой о крышу, в общем, досталось всем равно. Шум двинул водилу локтем:
— Ты чё творишь, лыжник?
Я обернулся к Алисе:
— Глянь, десант не растеряли?
— Держаться. Но ругаются, — задорно ответила девчонка.
— Понятно. Желатин, давай чуть правее, и без рывков.
Панцер на низких оборотах двинулся по диагонали к чёрному входу.
Концерт бригады Гука настроил прихожан на позитив. Из-за угла одноэтажки навстречу нам выползли два проходчика и плеяда разномастных рейдеров. Похоже, они рассчитывали увидеть парочку тяжёлых броневиков. В центре недалеко от памятника я видел останки обшитых железом коробочек загоновского производства, и этот корм им был уже привычен. Однако столкнуться нос к носу с натуральным танком в их планы не входило. Сдуру они решили, что это реплика. Мало ли чего загонщики не придумают; навешают на электроплатформу фанерных щитов, выкрасят в нужный цвет — и вот вам Панцеркампфваген собственной персоной. Издалека не разберёшь, настоящий или подделка.
Проходчики продвинулись вперёд метров на десять, встали под углом и открыли огонь из пулемётов. Крупнокалиберные пули застучали по броне как град по шиферу.
Я закрутил маховик, наводя орудие на дальнюю машину.
— Желатин, стоп. Харитон — подкалиберный.
Рейдеры встали как мишени в тире: ровненько и красиво. Расстояние — метров сто пятьдесят от силы, самое то для начинающего наводчика. Я поймал перекрестием вражеский борт, выдохнул и нажал спуск. На Pz.Kpfw.III он электрический, никаких педалей, главное, чтоб мотор не заглох.
Выстрел, толчок, звон выброшенной гильзы.
Признаться, когда давил на спуск, сердечко ёкало. До последнего ждал подвоха. Кто его знает, может, пушка неисправна или спусковой механизм коротнёт. Мы же ничего не проверяли, не сделали ни одного предварительного выстрела, только наводились. Вдруг не сработает?
Пушка не подвела. Снаряд насквозь пробил бортовую броню. Секунда — из смотровых щелей потёк дым, сначала тонкими струйками, потом всё шире, шире. Пулемёт, высекающий искры из нашей брони, смолк и уткнулся рылом в небо.
— Харитон…
Заряжающий потянул на себя рукоять затвора, уложил снаряд в лоток и толчком дослал в казённик. Металлический лязг — затвор защёлкнулся.
Я прокрутил маховик, навёлся на второго проходчика. Расстояние то же, бить приходилось практически в упор, никаких упреждений или поправок — красота. К тому же, экипаж второй коробки словно и не понял, что случилось с первой. Они даже не заметили, что та чадит густым чёрным дымом. Пулемётчик продолжал долбить по нам из крупного калибра. Надеюсь, десантура догадалась пасть на землю, иначе я останусь без пехоты.
— Заряжено! — крикнул Харитон.
— Выстрел!
Второй толчок, и второй проходчик пустил дым из щелей.
Остаются ещё два. Где они? Когда осматривал позиции с высоты птичьего полёта, видел только эти, словно гиены, притаившиеся в засаде за одноэтажкой. Остальных не нашёл, хотя Малка говорила, что штурмовали опорник четыре машины. Прихожане либо отвели их на позиции в центр, либо замаскировали где-то поблизости.
Это опасно. Чертовски опасно. Не для меня, для Дворника и его группы. Теперь прихожане убедились, что танк настоящий, вражеская пехота отступила назад за одноэтажку, но это не значит, что штурмовому отряду ничего не угрожает. Проходчик — техника неповоротливая, однако попортить кровь бойцам сможет.
По броне снова застучали пули.
— На крыше гнездо! — крикнула Алиса.
Я довернул башню, в смотровой лючок разглядел мешки, из-за которых выглядывал ствол. Снаряд на такое тратить жалко.
— Шум, достать сможешь?
— Высоко. Если только откатимся метров на триста.
Не вариант. Придётся самому.
— Харитон, осколочно-фугасный…
Лязгнул затвор, я почти сразу нажал спуск.
Снаряд угодил в угол здания чуть ниже ската. Брызнул фонтан кирпичей и пыли, балки перекрытия вздыбились и опали внутрь вместе с частью кровли. В образовавшуюся дыру посыпались мешки и сломанное тело стрелка.
— Желатин, малый вперёд. Обходи развалины справа, дай мне увидеть, что за стенкой. Алиса, как там десант?
Девчонка по пояс высунулась из люка, осмотрелась и нырнула обратно.
— Целы, держаться с правого борта.
Я показал ей кулак.
— Не высовывайся во время боя.
— Волнуешься за меня?
Да, я волновался, и не потому, что Мёрзлый с меня шкуру спустит, если на его дочь хотя бы просто пыль осядет, а потому что… гхм… Я переживаю за всех членов экипажа в равной степени. Не хочу, чтобы с кем-то случилась беда.
— Можешь быть осторожной? Это что, так сложно? Рисковать совсем не обязательно.
— Хорошо, буду осторожной.
Панцер обошёл подбитый проходчик и встал. Сквозь триплекс я разглядел несколько фигур, бежавших вдоль стены к монолиту. Шум ударил им вслед из MG. Один упал, остальные успели свернуть за угол.
Пока всё складывалось, как я и рассчитывал. Никаких серьёзных препятствий и средств противотанковой борьбы не наблюдалось. Ответить прихожанам на наш танковый удар оказалось нечем, они и представить не могли, что подобное возможно.
Мыльница — Дворнику. Начинайте зачистку чёрного хода.
Терять инициативу нельзя. Пока прихожане пребывают в замешательстве, необходимо продолжать давить. Давить и давить! Задачу Гук поставил серьёзную: освободить северную часть Полынника. Светлого времени суток осталось не так уж много, следовало торопиться. К завтрашнему дню они соберутся с силами, подготовятся, шок от встречи с танком пройдёт…
В смотровой люк я видел чёрный ход и угол монолита. От одного до другого метров восемьдесят. Люди Дворника уже начали зачистку. Трое, среди них и Звездун, поднялись на крышу, остальные вошли внутрь. Рация загудела от позывных и приказов, слева от нас готовилась атака. Несколько раз прозвучало имя Автола, потом какой-то Плашкин начал отдавать резкие команды.
Плашкин, Плашкин… Знакомая фамилия. Где я её слышал?
Разобраться в мешанине слов и разноголосицы общей волны не просто. Вычленить из неё то, что имеет отношение к тебе, бесперспективное занятие. Но я вычленил.
Комендант — Мыльнице. Слева от монолита ещё один проходчик. Жги его, Дон!
Заявку принял, приступаем к выполнению.
— Желатин, полный вперёд.
Харитон, не дожидаясь команды, зарядил пушку подкалиберным. Я вытер о брюки вспотевшие ладони и взялся за рукояти маховиков.
— Желатин, держись подальше от стены, не жмись вплотную. Когда выскочим на площадь, сразу стоп. Шум, пулемёт у нас только курсовой, так что держи фронт, реагируй на каждое движение.
Ответственность хлестала через край. Не доверяя никому, кроме себя, я старался держать под контролем каждого члена экипажа. Казалось, если я перестану это делать, ослаблю поводки, то кто-нибудь обязательно накосячит. И тогда всем трындец.
— Дон, — моего плеча коснулась Алиса. — Всё хорошо.
Ага, конечно. Лучше некуда. Желатин, не смотря на моё предупреждение, всё равно жмётся к одноэтажке, а её до конца не зачистили. Дворник лается по рации с кем-то из бойцов, того едва не накрыли, и теперь приходилось сдавать назад. Продвижение застопорилось, а слева полились лозунги и протяжное «урр-а-а-а!». Если не сжечь проходчик на площади, атака захлебнётся.
Панцер выскочил за монолит и встал.
— Проходчик за памятником! — крикнула Алиса.
Мне пришлось в ожесточении крутить маховик, пока в смотровом лючке на показался памятник. Ильич в революционном порыве протягивал руку, словно спрашивая каждого, кто его видел: Ты с кем? Из-за пьедестала выглядывала бронированная корма. Я навёл целик, примерился. Нет, слишком мало, не попаду, я ещё не настолько меткий.