Я полоснул ещё, целясь по открытому горлу. На этот раз Музыкант успел подставить автомат, и нож прошёлся по цевью. Боец слева ударил меня прикладом. Удар так себе. Я видел его, но даже не пытался отбить. Шагнул вперёд, довернул корпус, и боец по инерции пролетел мимо и с головой ушёл под воду.
Стоявший справа варан махать прикладом не стал, направил ствол мне в живот, надавил спуск. Короткая очередь в закрытом пространстве тупика прозвучала лишь немногим тише взрыва свето-шумовой гранаты.
Музыкант выкрикнул:
— Не стрелять, дебилы!
Ну а мне было похер, пусть бы и стреляли. Я как никогда чётко воспринимал исходящую от варанов опасность и заранее уходил с её пути. Стрелок едва только направил автомат, а я уже стоял с боку. Нож легко вошёл ему в шею, разрубил гортань, перерезал артерию. Кровь брызнула мне в лицо. Тёплая. Она раззадорила силу, и я ощутил внутри себя всплеск первобытной жажды убийства. Они добыча! Моя добыча! И не важно сколько их — каждым станет трофеем.
Теперь я понял, что чувствует багет, когда начинает рубиться с язычниками. Он не воспринимает боль, не ведает страха, просто двигается. И я тоже двигался: влево, вправо, прыжок. Нож вошёл Музыканту под мышку. Я намеренно целил туда, да ещё довернул, проворачивая клинок в ране. В отличие от меня он воспринимал боль во всех её проявлениях, и когда болевая волна достигла сознания даже не смог закричать. Вылупился на меня, надул щёки и упал на колени.
Музыкант на коленях передо мной — приятное зрелище.
Но почивать на лаврах рано, впереди ещё полторы сотни противников. Колонна варанов сплотилась, раздался одинокий гневный крик:
— По ногам!..
Вода в ручье вскипела от пуль. Я видел движение каждой из них и уворачивался. Стремительно скакал от стены к стене, совершая в воздухе кульбиты и рубил, рубил, рубил! Бо́льшая часть ударов приходилась по бронежилетам, по каскам, а то и вовсе в пустоту. Вараны не мальчики для битья, на полигоне Передовой базы они тренировались не ради галочки, их подготовка изначально была настроена на борьбу с такими, как я. Но кого-то задеть удалось.
А потом движения мои стали вялыми. Холод, скорость, интуиция требовали повышенного расхода нанограндов. Слишком повышенного. Что-то ещё оставалось в жилах, но это были крохи. Уповая на них, я попытался взобраться вверх по скале. Уцепился пальцами за выступ, подтянулся и сорвался в ручей. Мне надавили коленом на грудь, зажали голову, в лёгкие потекла вода, зазвенели кандалы. Меня опутали тонкими цепями, и только после этого поставили на ноги. Ударили несколько раз по животу, взяли под руки и поволокли на выход.
Проводник стоял слева у стены и, разглядывая текущую под ногами красную воду, произнёс:
— Раненых заберите, — длинная пауза, совсем не театральная. — И тела тоже.
Последняя фраза была произнесена со злостью, но меня она порадовала. Не все вараны вернуться в тёплые казармы, кто-то прямиком отправится в холодный морг.
Перед тупиком стоял вертолёт. Не особо церемонясь, меня швырнули на площадку, рядом положили четыре трупа. Я понадеялся, что один из них Музыкант, уж очень хотелось порадовать души Гука и Мёрзлого достойным подарком. Однако не случилось. Рожи незнакомые, тот, что ближе был похож на Желатина, только более молодой вариант и с волосами. Не родственник ли?
В вертолёт забрались двое варанов, один сел прямо на меня, хлопнул по фюзеляжу и крикнул:
— Полный комплект. Поехали.
Закрутились лопасти, раскручивая пыль и сухую траву; вертолёт поднялся, заложил вираж. Куда летим я не видел, а жаль, неплохо было бы взглянуть на красоты Кавказских гор. Кто знает, удастся ли увидеть их ещё раз когда-либо. Я заелозил, пытаясь хоть немого извернуться, и тут же получил кулаком по затылку.
— Но, шлак, не балуй! Будешь дёргаться, ссажу.
— Ссади, я не против.
Я действительно был не против. Падение с большой высоты на камни, быстрая смерть — вполне себе достойное окончание земной жизни. А что ждёт меня у Толкунова, знает только Великий Невидимый.
[1] Владимир Высоцкий. Конец «Охоты на волков», или Охота с вертолётов
Глава 19
Разумеется, он меня не ссадил. Не для того ловили. Куда летели — хрен знает, куда прилетели — та же фигня. Приземлились где-то недалеко от места взлёта. Вместе с трупами меня загрузили в буханку и повезли к границе. Трупы не беда, к ним я привык быстро и даже научился общаться с ними, поглядывал в окно и рассказывал, что вижу: горы, серпантин, встречный рефрижератор. Сука, как он в пропасть не сваливается… Им похоже, было не очень интересно. У одного рот застыл в вечном зевке, остальные лежали лицами в пол и не слушали. Ну что поделаешь, вот такой я бестолковый рассказчик.
Охранники крутили пальцами у виска:
— Ты больной, шлак. У тебя в башке пурга. С мертвяками разговариваешь.
— Не так давно это были ваши товарищи.
— Кто? Эти? Да я вижу их в первый раз. Ну, может вон того встречал на полигоне. А тех точно не знаю.
В ответ я лишь пожал плечами. Я тоже никого из них не знал, а разговаривать начал, чтобы хоть немного приглушить жажду. Наногранды утекли, сушь в горле стояла страшная, обезвоженный организм корёжило. Пока я валялся в ручье, удалось сделать несколько глотков, но это капля в море, да и пить тогда не хотелось. Жажда появилась позже, в вертолёте, а сейчас только усиливалась. Охранники, словно издеваясь, бросили на пол бутылку боржоми, и она покатывалась от борта к борту. Я косился на неё и свирепел как бык перед матадором. Вот только броситься на неё не мог, цепи не позволяли, поэтому и приходилось успокаивать себя разговором с трупами.
Проехали Верхний Ларс, добрались до Владикавказа. Бутылка боржоми по-прежнему каталась от борта к борту, и я никак не мог отвести от неё глаз. Охранники видели это и издевались:
— Горло промочить не желаешь, шлак? Водички подать? Извиняй, дотянуться не получается.
Глумливый смех метался по кабине, как и вода, но он не раздражал. Наоборот, настраивал на ответную язвительность.
— Ребятки, а представьте себе, что в один прекрасный день мне удастся снять эти цепи и заполучить хотя бы четверть дозы. Слышали что-нибудь про мстительность проводников? Доза её не только усиливает, но и даёт такой простор для воображения, что самому страшно становится. Ну так что, сами решите, кто из вас станет первым, или позволите сделать выбор мне?
Смех стих, а старший, до этого момента сидевший молча, сказал:
— Кончайте базлать. А ты, зашлакованный, осторожно с обещаниями. Воду давать тебе Толкунов запретил, ему и предъявляй.
— Наступит время, всем предъявлю. Долго ещё ехать?
— Не долго.
Буханка свернула с автострады, проехала около километра и остановилась. Хлопнула дверца, меня вытащили и поволокли к длинному двухэтажному зданию. Строения и обстановка вокруг походили на фешенебельный спортивно-оздоровительный комплекс, некий закрытый клуб для особо обеспеченных граждан. Я успел заметить озеро с пустыми лежанками на песчаном берегу, теннисный корт и стрельбище. Серьёзных ограждений, типа забор и вышки с пулемётами, не наблюдалось, но частная охрана с дубинками и наручниками присутствовала. Меня провели мимо парочки таких. Они выглядели набыченными; присутствие на территории клуба вооружённых до зубов варанов их не радовало, да и пленники в цепях выходили за рамки приличия, отдыхающему контингенту такое вряд ли понравится. Я усмехнулся: это они ещё дохлятину в буханке не видели.
Мы прошли по длинному светлому фойе и по лесенке спустились в бар в стиле а-ля девяностых. Сам я это время не помню, ибо следить за эпохой из детской коляски не очень удобно, да и похер мне было в том возрасте на всякие стили и эпохи. Однако многочисленные сериалы регулярно возвращают народ в прошлое, рисуя его каждый на свой лад.
Столиков было штук семь. Вокруг полумрак, длинная барная стойка, непринуждённая музыка великого Морриконе — «Плач ветра», обожаю эту мелодию. На столиках лампы под свечи, в воздухе лёгкий запах лаванды. Идиллия. Бармен в белой безрукавке с бабочкой на шее молчаливо созерцал потолок.
Вход перегораживала цепочка, на которой висел золотистый шильдик с надписью: Закрыто на спецобслуживание. Перед нами цепочку сняли, пропуская в зал. Все столики были пусты, только один посетитель сидел с края стойки. Толкунов. Перед ним стоял стакан виски, в котором таяли кубики льда. Глянув на меня, он пальцем указал на кресло напротив и усталым голосом проговорил:
— Выпьешь со мной?
— Кофе, — незамедлительно согласился я. — И воды. Побольше.
Толкунов кивнул бармену:
— Налей.
Охрана сняла с меняя цепи и отошла. Я растёт запястья, опустошил стакан воды и жестом показал бармену, чтоб налил ещё.
— Смелый ты, — опустошив второй стакан, сказал я. — Не боишься, что восстановлю водный баланс и шею тебе сверну?
— А смысл? — не поворачивая головы, спросил Толкунов. — Жизнь твоя от этого лучше не станет. И не поможешь этим никому. Неужели не надоело щи лаптем хлебать?
— Странный ты сегодня. Обычно улыбаешься, подбородок на уровне горизонта держишь, а сейчас чуть ли не носом стойку протираешь. Предложить чего-то хочешь? Погоди, не отвечай, сам угадаю. Хочешь спросить, где Алиса, верно? Зря стараешься, не отвечу.
Толкунов приложился к стакану и выдохнул:
— Не всё так просто, клетчатый. Не поверишь, но где находится Алиса, мне совсем не интересно. Искать её, а тем более гоняться — это как пиранью голыми руками ловить, занятие бестолковое и кровавое. Когда придёт время, она сама объявится. Так что ответы твои мне без надобности.
Меня такое признание обескуражило.
— Нахрена тогда за мной бегали? Столько народу потеряли. Грохнули бы сразу и вернулись к себе чай пить. Ну или виски как в твоём случае.
— Я же говорю, всё не так просто, — он помолчал, посмотрел в стакан и отодвинул. — Пройдёт время, и Алиса даст о себе знать. Завтра, послезавтра, через неделю — не важно. У неё есть то, что нужно нам, а у нас — что нужно ей.