Скорее всего, он выполнял задание психолога. Она занималась тем же.
И, кстати, у нее нет никакого страха прожить жизнь по сокращенной программе. Поскольку это не ее жизнь, а кино. Его можно остановить нажатием красной кнопки на черном пульте.
«Ночь
тихо кругом
все спят упитанные зрелищами, которыми насладились на игрищах, а именно мордобитиями которыя происходили на оном собрании…»
Звонит Арон.
— Представь, это кино происходит за ZOOMской решеткой!
— Что за ZOOMская решетка?
— Не знаешь?! Новая интерактивная форма общения. Все — на экране, и каждый в своем квадратике. Сколько людей — столько квадратиков. В данном случае — три. В одном — Мордехай с молодым эфиопом-санитаром, — глаза горят огнем отмщенья, — в двух других — по скафандру — я и тюремный врач Штуклер.
Мордехай бушует. Сдирает с себя маску, плюет в санитара. Он готов подчиняться Путину, но не эфиопам. У этих лжеколен Израиля за всю историю родился лишь один гений, и тот — русский Пушкин! Он, Мордехай, на связи с Уханем, он обязан спасти русский народ! Китайские правозащитники передали ему формулу бациллы! И вакцину. Если через час его не экстрадируют, они с Путиным весь Израиль на колени поставят. Будут жать на все рычаги, включая блокпосты и атомный реактор. Короче, требует от меня рекомендацию на выезд с гуманитарной миссией! Если не дам — заразит уханьской бациллой. Меч мести белых при нем.
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— Захотелось услышать голос.
— Свой?
— Выходит, так. Где ты, что у тебя?
— В Видони. Там тихая ночь…
— Завидую! Все, возвращаюсь в дурдомовский полдень.
«…я был разбужен от сна возвращением с гулянки,
имел терпение выслушать самые свежие события,
как ванюта васюте бил по морде
как сеха грозил всех разогнать на будущий день,
сколько у феодосия волосиков на голове и какие меры должен феодосий принять чтобы он не сделал того же на другой молодой голове».
Отцовские послания Федя читает про себя, но как бы вслух, мозг сам производит пунктуацию.
«я поставил самоварчик (тебе известный), которым я иногда пользуюсь и несвоевременно ввиду услужливости чаепития,
и так все теперь спят довольные во всех отношениях проведенным днем,
а я пользуюсь тишиной и тем, что порядочно отдохнул и выспался.
Мое последнее письмо было несколько скачковато,
письмо нервно настроенного человека, который поразвинтился,
подчас не под силу вести такую важную и ответственную работу,
с одной стороны циркуляры и распоряжения центра, написанные довольно грамотно и дельно, с прибавлением о неисполнении вся ответственность ложится на ВЗЛ,
с другой стороны серая масса, до которой надо довести все эти постановления…»
В том же письме отец просил «составить биографию в пять предложений».
Вышло так: «Петров Петр Петрович, 1875 года рождения, крестьянин-середняк до и после Октябрьской революции. Во время империалистической войны служил в царской армии рядовым солдатом. Вернувшись в деревню в конце 1917 г., принял активное участие в организации советской власти и в организации комитетов бедноты. Член ВКП(б) с 1918 года. Не порывая связь с сельским хозяйством, работает на разных выборных партийных и советских должностях в своей волости».
Но тут вопрос: указывать ли в характеристике, что в юности отец был певчим на клиросе и что до призыва в царскую армию тридцать лет сапожничал? Приводить ли имена жены и шестерых детей? Учитель истории сказал, что подобными деталями можно и даже нужно пренебречь.
Яканье
«Я родился неважно где. Родился совершенно случайно в семье неизвестно кого, но этот случай оказался неплохим, потому что жизнь мне вообще-то понравилась. Особенно все рыжее. Рос я непонятно как и вырос в совершеннейшего балбеса.
Что я уразумел? 1) Взрослые бывают мужского и женского вида (МВ и ЖВ) и делятся на отцов (ОМВ), матерей (МЖВ), дедушек (ДМВ), бабушек (БЖВ), др. родственников обоего пола (ДРМР — ДРЖР). 2) Взрослые подразделяются по росту (низкие — высокие), толщине (толстые — тонкие), специальности (дворники, учителя, милиционеры, министры, научные работники и др.), однако остаются Взрослые и правила обращения с ними не меняются».
Предки Алексея Федоровича жили будущим и посему взрослели стремительно. Одиннадцатилетнего сына и девятилетнюю дочь Владимир Абрамович расценивал по средневековой шкале, где дети — те же взрослые, только в миниатюре. «Ребята, вы стали замечательными писателями. Лялины письма дышат серьезностью, Левка еще сохранил слабые следы иронии и балагурства, но и он страшно обстоятелен».
Алексей Федорович со своими детьми балбесничает: «Пушу это пусьмо, но, к сужалению, зумнкнуляся на букву «у». Ну ничегу, все рувну ту всу пуймушь, прувда? Уй! Кужется утпускает, неужели я смугу писать тебе нормально, без этого дурацкого уканья? Отпустило. Теперь так легко печятать… Мяжду тям стряння, я кяжятся стял якять! Яканья ящя хяжя…»
Ну какая же вы, простите, зараза, Алексей Федорович! На что вы меня подбиваете? Сказать вам, что я… Нет! Молчу.
Страна Великого Молчанья
Я спрашивал моряков, укрепляющих снасти,
Где лежит страна Великого Молчанья.
Иные смотрели на меня, не скрывая участья,
И предсказывали долгие годы скитанья.
Владимиру Абрамовичу давно не снились стихи. Да вот приснились. С тремя звездочками и посвящением Ф.Ф. Линде. Жаль, что сочиненное во сне тускнеет наяву.
А другие смеялись, от них пахло водкой,
Они говорили, что могут отвезти меня за плату.
Какой-то, самый пьяный, уже отвязывал лодку,
Обещая вернуться к солнечному закату.
В Торопце его ждет защита по делу молодого крестьянина. Тот убил жену и бросил ее в колодец. Науськала его женщина, с которой он сожительствовал. Она же и подговорила отравить ее мужа; последний чудом остался жить. Если подзащитный не сможет заплатить, он будет защищать бесплатно.
Я ушел от них безутешный и сел у порога
С закрытыми глазами, чтобы не видеть прохожих.
И думал о любви, что должна быть у Бога,
О любви, примиряющей людей и ложь их.
Прочтение обвинительного акта производит впечатление такое, будто сожительница крестьянина «околдовала». Характерно: когда он ночью убивал свою жену, околдовавшая глаз не спускала с процедуры, сама же и сбросила труп в воду. Свидетелей около 50 человек.
А вечер допевал последнюю из песен
И тихо ронял свои слезы прощанья…
В этом мире, где блеск звезды так чудесен,
Нет страны Великого Молчанья?
Проказы природы
ВИК на нервах. Отправляет Петра Петровича по капризной погоде в Торопецкое лесничество. Насчет распределения леса и дров. Явка обязательна.
Четыре весны ездил он перед Масленицей в Торопец встречать сына, четыре весны ждал с замиранием сердца свистка, возвещающего о приближении поезда. Насколько же хорошо и дорого было видеть лицо, близкое ему по самой природе… А этой весной лицо, обретшее совершеннолетие, прибудет само, да по другому маршруту. Не будь мятежа, он бы и дело сделал, и Федю встретил.
Экскурсия прошла впустую. Налетела пурга на талые воды, начальство по избам попряталось, в лесничестве — один сторож. Угрюмый старик. Когда-то учил приходских парней хором петь. Петровича не памятует. Таких у него на клиросе перебывало несчетно. Новостей про вырубку леса не слыхал. Но есть другая новость: ихний работник по наущению ведьмы собственную бабу забил и в колодец бросил. Был суд. Ведьма та и парня до гадкого дела довела, и зиме когти распустила…
— Проказы природы, — поддержал беседу Петр Петрович.
— Нет, тут действие нечистой силы, — не согласился сторож с представителем ВИКа. — Снега-то таяли дружно, и вдруг метель. Один человек зло содеял, а ненастьем наказал всех.
— Ничего, весна возьмет свое, — утешил Петр Петрович угрюмого старика.
Обратная дорога привлекательной не показалась, а все же доставила удовольствие.
Во-первых, не провалился в присыпанную свежим снежком прорубь, подоспела ель, протянула лапу. Ухватился он за нее и вышел из воды сухим. Не удалось проруби искупать его в ледяной ванне. Во-вторых, сдержал партийное слово, и сторож тому свидетель. В-третьих, мысли о Феде согревали стылую душу. Прибудет сын, привезет из города солнце.
Жалкий месячишко, и тот спрятался за тучи. Ноги вязнут, света Божьего не видно. Морок, а не путь. Идти по нему с тяжелой поклажей было мучительным испытанием.
Но вот вдалеке показались избы. Одна из них, со скошенной набок крышей, принадлежала семье Ванька, однокашника по приходской школе. Если что, он Федю на ночлег примет. Хотя не очень-то они и дружили. Скорее всего, по вине отца. Петр Петрович постоянно ставил Ванька в пример. Из-за голоса. Ванек пел в церкви. Но не хором. Соло. Сам неказистый, а голос, как у соловья. Увез Ванек свой голос в город на обучение, однако на Масленицу возвращал его в деревню и давал ему полный ход на местных супретках. Девки увивались. Не за ним, конечно, за его голосом.
Из-за мятежа Ванек до дому не добрался, но на ночлег пустили, за что Федя уплатил матери Ванька косынкой, которую вез племяннице. Утром он угостился чаем с сушками и отправился на почту, где отбил телеграмму: «отец шли подводу».
Почта и сельсовет
Петр Петрович телеграмму получил, почтальоншу с женским днем поздравил, правда, с пустыми руками. Прибудет сын, они это дело поправят.
— На Масленицу отродясь такой погоды не было, — вздохнула завпочтой, пребывая в относительном тепле и полном безветрии. — Чего в дверях-то стоишь, проходи.