После Арона идут: 100 — полиция, 101 — скорая помощь, 102 — пожарная служба…
«Бред вполне примечательный, кое-что записал: «Юстинианова чума! Восемнадцать лет беспощадного мора. 18 — счастливое число для иудеев. 18 лет морили мы еретиков… ведьмы и колдуны были на нашей стороне…»
«Это не бред. Царь сведущ в истории. Потому и лежит в «Эйтаним». Он-то знает, что иудеи с древних времен производили амулеты и повсюду ими торговали. Нечистая сила была на их стороне».
Улица Заколдованных Штанов
— Будь осторожна, мир захватывают плохие.
Голос, словно молью проеденный бархат.
— Алексей Федорович, вы простужены?
— Нет. Видимо, попал в зону дырчатости. Временные помехи.
— Ау!
Ответа нет. Но ведь сказал — временные. Надо подождать.
Добравшись до камеры, Владимир Абрамович выудил содержимое из кальсон. Страницы 105 и 106, выдранные из какого-то журнала, повествовали о последних днях Федора Линде. Устами генерала Краснова.
Того самого Краснова, который эмигрировал из России в 20-м году и в 1943-м был поставлен немцами управлять казачьим станом. В мае 1945 года англичане взяли «стан» в плен и передали Стране Советов. Краснова повесили. Было ему в ту пору 78 лет. Жуткая смерть для старика. Ну он, положим, был фашистом и антисемитом, а Хасан Халид, 82-летний сирийский археолог, был ангелом-спасителем античной Пальмиры… Обезглавлен исламистами. Отсеченная голова катится по ступенькам музея… Тело, подвешенное к античной колонне на центральной площади Пальмиры, клюют хищные птицы…
— Нынешние огурцы утратили бесстрашие. Прежние исламистов бы слопали… Ты меня слышишь?
— Слышу!
— Тогда не забудь прислать ссылку на книгу моего дядюшки! Адрес на чемодане. Если я не запамятовал, это улица Заколдованных Штанов, будка номер шесть. Звонок не работает, поэтому прошу стучать, кричать, реветь, мяукать или крякать, пока не услышу.
Тревожное сообщение, полученное из Луцка от генерала Краснова, оборвало связь.
Произошло это в ночь на 24 августа не по сегодняшнему календарю.
Комиссар
«Полки пехотной дивизии отказываются исполнять боевые приказы по укреплению позиции. На требование командующих лиц выдать агитаторов солдаты 444-го пехотного полка ответили отказом. Начальник пехотной дивизии генерал Гиршфельдт предупрежден. Линде выразил желание личным вмешательством ликвидировать этот случай.
Когда Линде с Гиршфельдтом подъезжали к позиции, казаки уже окончили окружение бивака 444-го полка. Они выставили заставу с пулеметами, сидели на лошадях с обнаженными шашками и, казалось, готовы были по первому приказанию броситься в атаку на пехоту.
Линде с Гиршфельдтом вышли из автомобиля.
Был очень жаркий полдень. Солнце высоко стояло на синем небе. В лесу пахло хвоей, можжевельником. У землянок раздавались крики офицеров, приказывавших выходить всем до одного и строиться поротно.
Линде вышел вперед. Лицо его было бледно, но выдавало сильное возбуждение. Он оглянул роту гневными глазами и сильным негодующим голосом заговорил: „Я комиссар юго-западного фронта. Я, который вывел солдат свергнуть царское правительство, чтобы дать вам свободу, равной которой не имеет ни один народ в мире, требую, чтобы вы сейчас же мне выдали тех, кто подговаривал вас не исполнять приказа начальника! Иначе вы ответите все. Я не пощажу вас!..“»
Биваки, заставы, шашки… Все есть в интернете. Но пока она рассмотрит картинки и прочтет то, что знать необходимо, Линде успеет еще пуще разъярить солдат.
„Ну что ж!“ — рыкнул Линде и пошел вдоль фронта.
Краснов знал зачинщиков и стал выкликать их по фамилиям. Их набралось двадцать два. Линде уточнил — все ли это, Краснов кивнул. Один из вызванных начал что-то говорить. Линде бросился к нему: «Молчать! После поговоришь… Негодяй! Взять их, — скомандовал он сопровождавшему его казачьему офицеру».
«Не выдадим!.. Товарищи! Что же это!..» — раздалось из роты, и несколько рук, сжатых в кулаки, поднялось над фронтом».
Арестованные были выведены из строя и, окруженные казаками, направились в ближайший сборный пункт.
Ослепленный успехом и упоенный собственной властью, Линде выступил перед вторым полком. «Говорил страстно, сильно, местами красиво, воодушевлялся сам и был уверен, что воодушевляет других. Строгость тона уступила место убеждению, приказ — призыву».
К Краснову то и дело подходили офицеры 2-го Уманского полка с просьбой увести Линде: «Дело плохо кончится. Солдаты сговариваются его убить. Они говорят, что он вовсе не комиссар, а немецкий шпион».
Краснов сообщил об этом Линде напрямую.
«Глупости, — отвечал тот. Глаза его горели восторгом воодушевления. — Поверьте мне, это все прекрасные люди».
«Из темной солдатской массы выступили определенные лица, которые неотступно следовали за Линде. Толпа наседала, все теснее замыкала круг. Линде ничего не замечал. Он продолжал верить в свою силу, в силу слова».
Краснов строго предупредил Линде, что ему надо немедленно уезжать, что он боится за его жизнь: «Злоба направлена именно против вас. Меня, быть может, и не тронут, побоятся казаков, но вам сделают худо. Уезжайте»!
Линде согласился. Но в ту секунду, как он взялся за дверцу автомобиля, пришло сообщение: «443-й полк идет сюда с оружием».
«Как?! — воскликнул Линде. — Самовольно сошел с позиции? Еду к ним. Я сумею убедить их, заставлю выдать зачинщиков этого гнусного дела. Я комиссар. Это мой долг. Ведь вы знаете, — обратился он к окружающим, — они обвиняют генерала Гиршфельдта в том, что он продал немцам за 40.000 р. свою позицию. Как это глупо! За сорок тысяч! Вечно нелепая басня об измене генералов!»
И Линде поехал навстречу смерти.
Поехал, встретился… Договор подписан изначально. Торговаться возможно лишь о сроках. Разве ж младенцы понимают, что подписывают? Некоторые — да. Те не остаются…
«В ружье! Шесть тысяч солдат, а может быть, и больше разом открыли беглый огонь из винтовок. Лесное эхо удесятеряло эти звуки. Казаки бросились врассыпную. Пули тучей свистали около автомобиля. Линде стал мишенью. Шофер остановил машину, выскочил из нее и бросился в лес. За ним — Линде и Гиршфельдт. Гиршфельдта нагнали, раздели, привязали к дереву, истязали и, надругавшись, убили.
Линде бросился вперед к землянке. На спуске в землянку какой-то солдат ударил его прикладом в висок. Линде побледнел, но остался стоять. Тогда другой выстрелил ему в шею. Линде упал, обливаясь кровью. И все с дикими криками бросились на мертвого…»
Смерть кумира. Военный комиссар убил Линде в Линде.
«Тесная группа почитателей и друзей проводила гроб в Финляндию, откуда вихрь революции унес Линде навстречу слепой судьбе, жестокой и расточительной».
Тук-тук-тук
Патетика заразна. В отличие от ковида, ее распространению не препятствуют полиция и войска, введенные в красные зоны. По магистральной дороге от нее не убежишь, только в обход. Узкие гористые улочки Рехавии выводят на тупиковую Митуделу, откуда по тропинке можно пробраться к склону, что напротив Монастыря Креста. «Ми» на иврите — «из». В XII веке из испанского города Туделы на Святую землю прибыл рабби Вениамин.
Завидев человека в форме, Анна спряталась в пещеру Маккиавеев. Она существовала и во времена рабби, возможно, и он прятался в ней, только не от стражей порядка, а от грабителей. В Иерусалиме того времени евреи боялись выходить за пределы Старого города. Но, скорее всего, эту улицу назвали Митуделой без привязки к посещаемым рабби местам. Во всяком случае, в его книге путешествий эта пещера не значится. Известно, что высадился рабби в Акко, оттуда двинулся в Хайфу, Кармель, Кейсарию, Лод. В Шомроне встречался с самаритянами. Они, кстати, до сих пор там живут. Расстояния в ту пору измерялись парасангами; одна парасанга — около шести верст. От Шомрона до Иерусалима — двадцать парасанг… В Святом городе рабби поразили многолюдье и богатое собрание всевозможных народностей, заполнивших небольшой, по мнению рабби, город. Жителей Иерусалима мусульмане называли «якобитами, сирийцами, греками, грузинами и франками, а также людьми всех языков». Рабби обращал равное внимание на важное и неважное. Описание красильной мастерской и Башни Давида занимает в его путевых заметках одинаковое по объему место. «За красильную мастерскую евреи ежегодно платят царю небольшую арендную плату, но при условии, что, кроме евреев, в Иерусалиме не будет никаких других красильщиков». Или: «Около 200 евреев живут в подножье Башни Давида. Стена ее, протяженностью около десяти локтей, является частью древнего фундамента, заложенного нашими предками, остальное построено мусульманами. Во всем городе нет сооружения мощнее Башни Давида…»
Далее следуют мифы. Сначала византийские христиане придумали, что в этой башне жил царь Давид, хотя построена она была для обороны Старого города, и теперь туристам рассказывают, что именно здесь он впервые увидел Вирсавию.
В мифическом городе сомнительно все — и ее происхождение, и происхождение пещеры. А книга рабби реальна. Читая ее, понимаешь, что так все и было. В остальном стоит доверять лишь тому, что видят глаза.
Человек в форме исчез.
Людей не слышно не видно. Они — за стенами обветшалых баухаузовских строений, оплетенных бугенвиллией с сухими на ощупь и яркими на вид цветами. Выйдя на тропинку, она увидела перед собой шершавые стволы сосен. По ним ползли голубые вьюны. Спустившись со склона, она перешла дорогу, по которой в былые времена ездили к автостанции зеленые автобусы, а теперь — полицейские мигалки.
Все обошлось. Перелетев через дорогу, она оказалась у монастыря Креста. За ним — очередной подъем в гору с оливковыми деревьями, которые расходятся ярусами по обе стороны асфальтированной дорожки. На самом верху белеет Израильский музей с томящимися внутри него курчавыми ассирийцами и гладкими египтянами. В человеческие времена она проводила там много времени. Бессловесная мощь, заключенная в вековых пластах искусства, вызывала экстаз сродни галлюцинаторному. Теперь ключи от музея лежат на тюремном полу, рядом с апостолом Петром. Как, наверное, одиноко рембрандтовскому апостолу в музейном безлюдье. Разве что фокусник Босха развлекает его своими выходками… А уличных ротозеев, пялившихся на фокусника во все глаза, небось и след простыл…