Шлейф — страница 33 из 63

Бородин должен быть здесь через десять минут. Он прибыл из Уханя в Пекин за два дня до начала слушания дела по поводу ареста его жены Фани. Анатолию Канторовичу, юридическому советнику посольства, предстояло защищать Бородину перед китайским судом.

— Что подать, мистер? — спросил китаец.

— Байцзю, бутылку минеральной воды.

Духоту пекинского лета 1927 года раздувал вентилятор. Его лопасти, как в прошлые лета, двигались с той же скоростью по часовой стрелке, а вот лопасти советской машины, внедрявшей революционный дух в китайские массы, утратили прежний ритм движения, а порой и вовсе крутились впустую. И все — из-за заклятого врага Советов, титулованного бандюги Чжан Цзолиня, возглавившего Армию Умиротворения Страны. Теперь он распоряжался сухопутными и морскими силами, к нему же примкнули и белоэмигранты.

Все усилия СССР, в первую очередь огромные деньги, затраченные Страной Советов на создание аналога в Китае, провалились этим летом. Огромный штат полпредства с агентурной сетью на Юге и Севере оказался неспособным поднять феодальный Китай на революцию. Cвой первый научный труд по истории Китая Анатолий Канторович посвятил особенностям местного феодализма. Он пытался объяснить, почему Китай пока еще не готов совершить решительный прыжок в социализм, минуя капитализм. Предисловие к книжице написал вождь Коминтерна Карл Радек, за что его похвалил Троцкий. В пику Сталину, требовавшему от советского аппарата мобилизовать китайскую армию рабочих и крестьян. Июньский призыв Сталина всполошил левое крыло гоминьдановского правительства, и оно, порвав с коммунистами, пошло на союз с Чан Кайши. Что и привело к провалу нынешнего этапа революции.

Снизу доносился стук костяшек домино, слышались удары гонга и завывания однострунной скрипки. Несогласованный этот шум перекрывали разрывы петард.

Бородин, разумеется, немало постарался для того, чтобы Сталин вверил ему миссию политического советника Китайской национальной народной партии. Выступая на конференции в Кантоне, Сунь Ятсен сказал: «Чтобы учиться у русских революционеров, я пригласил Бородина в советники… Учитесь у него»!

Совместно с Сунь Ятсеном им удалось отразить японскую агрессию и объединить Китай. В 1923 году при содействии Бородина национальная партия получает огромную военную и финансовую поддержку от Коминтерна. Кроме того, страна Советов берет на себя содержание Института подготовки крестьянских кадров. Одним из его директоров был Мао Цзэдун, а Академию военной школы для подготовки революционных офицерских кадров возглавил в 1924-м Чан Кайши. Все было отлажено — и поставки советского вооружения, и график работы полпредства. И тут произошло непредвиденное — Сунь Ятсена постигла смертельная болезнь. Бородин не отходил от постели умирающего. В газетах писали, что великий китаец передал русскому важное духовное послание. Бородин ему внял, но не успел претворить в жизнь. Из-за Чан Кайши. Тот немедля принял на себя политическое руководство партии, и к 1925 году, при финансовой и кадровой поддержке СССР, прибрал к рукам всю страну.

Послышались шаги. Рослый Бородин в кителе и брюках, заправленных в голенища сапог, бодрой походкой следовал за китайцем.

Бородин извинился за опоздание и долго ворочался в плетеном кресле в поисках удобного положения для своего весьма отяжелевшего тела. Облик Михаила Марковича Бородина (на самом деле Грузенберга) хранил в себе черты еврейского подростка из штетла, влюбленного в «Капитал» Маркса. При этом он был по-гитлеровски прилизан, черные, уже начавшие редеть волосы рассекал косой пробор.

От рисовой водки Бородин отказался, но лягушек со змеями откушал бы с радостью.

Анатолий Яковлевич ударил в гонг. Явился китаец.

— Рагу из лягушек, йес. За змеями, мистер, следует спуститься на кухню: клиенты выбирают сами.

— Пока давайте рагу, за змеями спустимся позже.

— Собственно, вы в курсе наших дел, — сказал Бородин, когда китаец ушел. — Из новенького — депеша от маршала. Принес его некий мандарин. Вдобавок к письменному кое-что передал устно…

— Нельзя ли взглянуть на послание? — спросил Анатолий Яковлевич.

Михаил Маркович пошкрябал усы, пригладил волосы и предложил спуститься на кухню.

Свет электрических лампочек, подвешенных под самым потолком дробил темноту. Шумели вентиляторы, тщетно пытаясь разогнать горячий воздух. Китаец подвел их к проволочному ящику с копошащимися в нем змеями разных цветов. Переплетенные между собой, они медленно извивались перед глазами. Повар в зеленом фартуке встал у ящика. В руке у него была специальная вилка.

— Какую желаете?

С трудом преодолевая отвращение, Канторович ждал, когда Бородин выберет себе змею.

— Настоящий гурман, еще на начав есть, смакует удовольствие. Змеи, они ведь тоже разные. Иные как резина… А вот у этой, — ткнул он пальцем в жирный темный бок, — должно быть нежное, сочное мясо. С привкусом судака.

Чуть приоткрыв ящик, повар с молниеносной быстротой выхватил бородинскую избранницу, отсек ей голову и стянул с нее кожу.

— Здесь вкусно стряпают, — сказал Бородин, когда они вернулись наверх. — Прости, Канторович. Я жадничаю. Напоследок хочется до отвала наесться змеями да лягушками. А пока будем Фаню выцарапывать, — вздохнул Бородин и вытащил бумагу из сумки.

«Многоуважаемый высший советник! В то время, когда ваша супруга проезжала Нанкин, в этом районе происходило усиленное передвижение войск. Я был обеспокоен тем, чтобы она не пострадала от какой-либо несчастной случайности, и поэтому пригласил ее сойти на берег. Так как на берегу в Нанкине безопасность вашей супруги не могла быть обеспечена, я просил ее проехать в Цинаньфу. Не беспокойтесь за судьбу вашей супруги — она рассматривается нами, как почетная гостья».

— Надеюсь, устное поручение маршала существует в письменном виде?

— Да.

«Продолжение военных действий между Югом и Севером может повлечь за собой международные осложнения такого порядка, что создастся угроза, в частности, для Китая и Советской России. Тогда супруге г-на Бородина будет угрожать опасность. Если бы г-н Бородин мог употребить свое влияние, чтобы добиться заключения перемирия между Югом и Севером, то тем самым была бы оказана большая услуга делу всеобщего мира, в частности, от этого выиграли бы интересы Китая, Советской России и была бы обеспечена безопасность его супруги».

— То есть Чжан Цзолинь перелагает миссию на вас, и, если вам удастся ее выполнить, отпустит Фаню? Или отпустит вне зависимости от исхода дела?

Принесли лягушек, лежащих кверху лапками в густом коричневом рагу.

Завернув салфетку за ворот кителя, Бородин предложил Канторовичу угоститься.

— Уверяю вас, это очень вкусно, — облизал он лапку, — но с лягушками, так уж и быть, приставать не стану. Вот когда подадут змею…

— Так что же вы ответили?

— Если Чжан Цзолинь полагает, что, задержав мою жену, он принудит меня занять определенную позицию в вопросах войны и мира между Югом и Севером, то, увы, придется его разочаровать. Что же до безопасности моей жены, ее судьба находится в руках китайского народа, который, я уверен, сумеет ее защитить.

— А если не сумеет?

— Выскажись я в нынешней ситуации за мир между Югом и Севером, это навлекло бы на меня справедливые обвинения, — пробормотал Бородин, не подымая головы от блюда с лягушками. — Мол, за жену готов отдать все. Воспротивься же я предложению наладить мир, истолкуют как личную обиду за арест жены.

— Да… После разгрома полпредства мне боязно своих оставлять. Даже при усиленной страже.

Подали змею, нарезанную на кругляшки.

— Непростой период мы переживаем в Китае, — изрек Бородин, наткнув кругляшок на вилку. — Предатели вокруг. Империалисты и белогвардейцы сжимают нас в кольцо. Но мы с тобой, Толя, знаем, как отсечь змее голову. — Кусни, — протянул Бородин вилку.

— В жару мяса не ем, спасибо. Возьму себе лепешку с зеленью, для компании.

— Соблазнительно ты попиваешь байцзю, — дунул в усы Бородин, — пожалуй, придется нарушить сухой закон. Но Фане не скажем!

Он ударил в гонг, китаец принял заказ и вскоре вернулся с графином и лепешкой.

— Тяжело нашим женам приходится, твоя, небось, за тебя и за сына боится, а моя и вовсе в тюрьме сидит. — Бородин отер рот от змеиного соуса и пригубил водку. — За них, за декабристок!

Выпили. Бородин положил перед Канторовичем машинописный лист.

— Нота Литвинова. Косвенно касается Фани, а прямо — всех нас.

«В последнее время в связи с обыском в советском полпредстве в Пекине штаб Чжан Цзолиня начал публиковать списки „документов“, якобы захваченных в канцелярии военного атташе и в квартирах сотрудников полпредства. Кроме того, штаб Чжан Цзолиня включает в число этих документов и те, что якобы были найдены при обыске советских дипломатических курьеров, плывших на пароходе „Память Ленина“ и арестованных полицией в Нанкине. Иностранная пресса публикует тексты этих „документов“, переданных их корреспондентами по телеграфу из Пекина, делая вид, будто она верит в их подлинность, комментируя их вкривь и вкось, делая выводы, нужные и удобные тем правительствам, которые поощряли налет на здание полпредства, если не являлись его инициаторами.

Штаб Чжан Цзолина пока публикует только списки „документов“, не приводя их подробного содержания. Единственный документ, фотография которого пока опубликована в газете „Норт Чайна Стандарт“ в Пекине, носит все признаки подложности. Автор подделки, не зная, очевидно, что в СССР уже десять лет введена новая орфография, пользуется старой орфографией, притом с массой грубейших ошибок».

— Насчет орфографии — пожалуй, единственный аргумент, да и тот жалкий, — вздохнул Бородин. — Что мы с этого имеем? — постучал он острым ногтем указательного пальца в ноту Литвинова.

— Это не по моему департаменту, — ответил Канторович, — я адвокат, но не политик.

— Дело швах, Толя. Если честно, изъято множество документов. Секретные шифры, списки агентуры, документация на поставку оружия компартии Китая, инструкции по оказанию помощи в разведработе. Кое-что уже просочилось в английскую и белогвардейскую прессу. В связи с этим Москва отзывает весь состав полпредства.