— Случайно наткнулся на его пьесу «Эликсир молодости», но прочесть не успел. Срочно нужны были материалы для политзанятий о смерти Куйбышева, который так таинственно и скоропостижно скончался, и именно в «Звезде» нашел толковый, политически выверенный некролог.
Опять Берзин… Еще на странице 317 он был окончательно осужден как враг народа. Кроме того, Федор Петрович «Звезду» на дом не брал. Кто же тогда уничтожит «Эликсир молодости»? Работники библиотеки.
— В смерти Куйбышева партия тайны не усматривает, — возразила Ляля. — Он отдал последние силы на борьбу с байско-кулацкими врагами и умер от разрыва сердца в своем кабинете.
— Чижуля, я прибыл домой перевести дух. Разговоры на повышенных тонах не по мне. В Пушкине идут партчистки. Раньше достаточно было одного собрания и протокола с подписью трех начальников, теперь каждый член партии проходит чистку в три приема. На мне лежит большая ответственность.
— Прости, я больше не буду курить в квартире… Тебе нужен чистый воздух…
— Да, Чижуля… Но и после чисток двурушники плодятся со страшной силой.
— Потому что партия взяла курс на очищение лишь после гибели Кирова. Поздно опомнились.
— Не думаю. Врагу надо дать созреть. Чтобы чистить не по одному, а скопом. Слой за слоем. Сейчас черед тем, кто в 20-е годы состоял в преступной связи с троцкистской или правой оппозицией. В преддверии широкомасштабного наступления Сталин укрепляет ключевые позиции. Нас, ленинградцев, поведет за собой Жданов.
Слезы туманили Лялин взор. Зерцало и омут.
— Зажжется новое солнце от двух метеоров-сердец!
— Это чье, Феденька?!
— Мое. Когда-то и я стишками баловался.
Корректоры
Очерк о доярке Расторгуевой, повысившей надои молока в полтора раза по сравнению с прошлым годом (руки у Расторгуевой были скрюченные от тяжелой работы, зато глаза веселые, но о таких частностях Ляля упоминать не стала) — вышел кратким и броским. Осталось решить про эпиграф — и Расторгуева уйдет в набор.
В «Смене» кипела работа. Звонили телефоны, стрекотали пишущие машинки, из кабинета корректоров то и дело выбегали авторы с вычеркнутыми из статей словами, а то и целыми абзацами… В такой атмосфере невозможно было притронуться к чему-то, от дела не зависящего. Новая книга Левы, которую Ляля прихватила с собой в редакцию, успеет состариться, пока до нее руки дойдут. И все же она открыла книгу наугад, выхватила взглядом фразу про махорочный дым: «Очень захотелось курить. Вспомнились горький запах махорочного дыма и неуклюжие козьи ножки…» Крепко пишет! И рисунки выразительные.
В качестве эпиграфа подходят обе цитаты из Сталина. Какую выбрать?
1) «От вас требуется только одно — трудиться честно, делить колхозные доходы по труду, беречь колхозное добро, беречь тракторы и машины, установить хороший уход за конем, выполнять задания нашего рабоче-крестьянского государства, укреплять колхозы…»
2) «В течение 8–10 лет мы осуществили в сельском хозяйстве нашей страны переход от буржуазного индивидуально-крестьянского строя к социалистическому, колхозному строю. Это была революция, ликвидировавшая старый буржуазный хозяйственный строй в деревне и создавшая новый социалистический строй. Однако этот переворот совершился не путем взрыва, т. е. не путем свержения существующей власти и создания новой власти, а путем постепенного перехода от старого буржуазного строя в деревне к новому. А удалось это проделать потому, что это была революция сверху, что переворот был совершен по инициативе существующей власти при поддержке основных масс крестьянства».
Первая короче, вторая — ударнее.
Все же для очерка на четверть полосы лучше взять первую. Перепечатав ее из тетради «Умных мыслей», Ляля пошла в корректорскую, где с недавнего времени работали весьма странные люди.
Импозантный очеркист Юрий Павлович Полетика из журнала «Наши достижения», закрытого после недавней смерти Горького, и его друг Сергей Михайлович Долматов, с виду явно попроще. Пользуясь своим возрастом, — обоим лет по сорок, — они любили подтрунивать над погрешностями стиля неотесанных газетчиков. Правят жестко. Юрий Павлович сторонник прямой речи и знака тире, а Сергей Михайлович, напротив, все закавычивает.
Сюда бы Федя и ногой не ступил — табачный дым струился изо всех щелей.
Подойдя к двери, Ляля замерла и прислушалась. Корректоры обсуждали что-то, связанное с недавно завершившимся процессом «троцкистско-зиновьевского центра».
«С чего бы эти злодеи так долго гуляли на свободе?» — звучал голос Юрия Павловича.
Ляля вошла, и все стихло.
Положив на стол очерк про доярку Расторгуеву, она угостилась папироской из портсигара Юрия Петровича. Тот достал из-за уха красный карандаш, пробежался по строчкам. Ни одной поправки. Единственное замечание вызвал эпиграф. В спешке Ляля забыла указать источник. Вот он: «И. В. Сталин. Речь на Первом Всесоюзном съезде колхозников-ударников. 19 февраля 1933 г.»
— А посвежее не нашлось? — спросил Юрий Павлович с издевкой в голосе.
Перчатка брошена.
— Как вы думаете, почему эти злодеи так долго могли быть на свободе, строить заговоры и заниматься шпионажем? — спросила Ляля, усевшись за стол. — Почему Ягода, тогдашний глава НКВД, своевременно не арестовал и не обезвредил их?
— Да потому, что он из той же шайки, — объяснил Юрий Павлович.
— Не будь Ягода заодно со злодеями, они давно были бы арестованы и казнены, — подтвердил Сергей Михайлович.
И в эту секунду в корректорскую вошли двое: противный замсекретаря парткома Эшман и приличный, как она тогда считала, секретарь парткома Жигалов. Им, видите ли, позарез нужен материал, который был сдан на вычитку час тому назад.
— «Подготовим стране отважных летчиков и парашютистов»?
— Нет, он вылетел из номера. Оставили фотографию.
— «Второе всесоюзное совещание по вопросам детской литературы при ЦК ВЛКСМ»?
Эшман кивнул и глянул на страницы:
— Ни единой поправки. Как это может быть?
— Товарищ Канторович — опытный автор. Явление редкое, но случается.
— Подписывай в набор и пошли, — торопил Эшмана Жигалов.
Они подслушивали. Но она их опередит. «Разоблачить корректоров и тем самым обезопасить себя». Предложение возникло и, испугавшись, заключило само себя в кавычки.
Началось дело
Все произошло быстро. По воспоминаниям Николая Полeтика, брата-близнеца Юрия, очеркисты (то бишь Ляля) немедленно донесли в органы. Редакция «Смены» уволила корректоров и предупредила их, что они будут преданы суду.
В тот же день в 10 часов Юрий и Сергей явились на квартиру к Николаю Полетика, как впоследствии выяснилось на суде, под присмотром агентов из НКВД.
Они спрашивали Николая, что с ними будет.
По его мнению, все зависело от того, отнесется ли НКВД к их мнению о Ягоде сквозь пальцы или вопрос очеркистов (то бишь Ляли) был задан по заданию НКВД.
Ляля действовала по личной инициативе: «Произведенное мною разоблачение двух фашистских подголосков, работавших в редакции и осужденных Спецкомиссией Областного Суда — Полетика и Долматова! — парткомовцы «Смены» сочли карьеризмом, — писала она тов. Жданову 15 августа 1937 года. — Договорились до того, что ее «инициатива и активность в этом разоблачении» не имели «воспитательной цели и комсомольцев бдительными не сделали».
По свидетельству Николая Полетика его брат и Долматов провели под следствием два месяца.
Полетика и Долматов провели под следствием два месяца. На суде они отказались от показаний, данных ими прежде, ибо показания были получены силой, и это ужесточило приговор. По статье 58.10 Уголовного кодекса (клевета и агитация против советской власти) они получили по пять лет лагерей Дальнего Севера с поражением в правах и запретом проживания в больших городах.
«Юрий оставался в пересыльной тюрьме Ленинграда до весны и тепла, чтобы часть этапа на Колыму (отрезок Охотск — Магадан) проехать морем с остальными ссыльными. И тут произошло нечто невообразимое: 3 апреля 1937 года Ягода был арестован и присужден к смерти за соучастие в преступлениях Зиновьева, Каменева и др. Юрий, сам того не зная, оказался «провидцем».
Адвокат, защищавший брата и Долматова в ленинградском суде, поехал в Москву, чтобы подать апелляцию в Верховный суд о пересмотре решения: за что же карать их, если они сказали правду, Ягода действительно оказался соучастником «троцкистско-зиновьевского центра» и несет ответственность за его преступления?
Верховный суд ответил на прошение об апелляции потрясающим юридическим изыском. «Да, ленинградский суд не знал, что Ягода был соучастником Зиновьева и Каменева, но и Полетика и Долматов также этого не знали, а Ягода в 1936 году еще был наркомом связи, и осужденные оскорбили в его лице члена правительства СССР.
Исходя из этой аргументации решение ленинградского суда оставалось в силе».
Через два месяца после отправки Юрия на Колыму его жена и десятилетняя дочь были высланы из Ленинграда «на постоянное жительство» в глухую деревню в Башкирии.
Юрий провел на Колыме восемь лет. Добывал уголь в шахтах, прокладывал и мостил «Млечный путь» к золотым приискам, а после окончания срока служил складским сторожем. Несколько раз был на краю могилы, но все же выжил… В 1947 году он вернулся в Конотоп, где умер в 1965 году».
Про Сергея Михайловича Долматова 1897 г. р. не нашлось ничего. Центр «Возвращенные имена» пообещал упомянуть репрессированных корректоров в 14 томе «Ленинградского мартиролога».
Перепады
Укутанная в шаль и застегнутая на все пуговицы, Ляля вышла в февральскую стужу 1937 года. От Красноармейского до Советского переулка ровным шагом десять минут ходу, быстрым — восемь. Ляля плелась. Недомогание не имело никаких видимых причин, может, нервы, может, усталость, может страх, в конце-то концов. Или Левин рассказ, до которого она все же добралась? Хотя вряд ли литература способна тормозить шаг и вызывать в теле ощущение тяжести, тем более что рассказ суров и духоподъемен. Главный его герой, выходец из местечка, примыкает в 17-м году к красногвардейскому отряду, отца его убили во время погрома, жену-коммунистку — махновцы. Вскоре этот еврей становится комиссаром роты, воюет на многих фронтах, заболевает после ранения то ли тифом, то ли туберкулезом, лечится в Крыму, и, видя страдания чахоточных, решает стать врачом. Окончив институт, о