Гитлеровские приемы — удушение газом, сталинские — битье и костоломство.
Бессонницы включены в общее меню.
— Слышишь шум?
Арон торчит в дурдоме, ждет, когда снимут оцепление с Французской площади.
— Без наушников слышу.
— Народ сходит с ума. Все ж привыкли путешествовать, особенно в августе. Вместе с паломниками исчез и Иерусалимский синдром. А жаль. Психозы экзальтированных не сравнить с психозами депрессивных. То были личности яркие, а эти — тусклятина. Страх смерти. Моют руки до кровавых ссадин, боятся дышать, шарахаются от любого прохожего, не едят, чтобы не заразиться, хотя все им дается в закрытых упаковках… Ощущение, что снимается какой-то фильм. Или наступает новая эра…
— Мы с Федором Петровичем в «Смене».
Щелкоперы
«В чем конкретно обвиняется моя жена?» — спросил он Жигалова напрямую, и тот ответил: «Товарищ Канторович виновата и будет наказана за умышленное сокрытие своих отношений с врагами народа». Не помог Федору Петрову двенадцатилетний стаж политической службы. За оскорбление чести своей жены Федор Петрович объявит дуэль Жигалову. Как Пушкин — Дантесу. Но без применения огнестрельного оружия, хотя оно при нем, а через парторганизацию управления воинской части 6136 города Пушкина.
В поезде сжалось сердце. Боль прихватила лопатку, бешеное колотье не давало свободы вдоху и выдоху. А ведь нужно было все писать заново, и так, чтобы в уме его парторганизации сложилась верная картина.
Жил он теперь в казарме. Из квартиры в Пушкине его выселили под предлогом ленинградской прописки. Садясь за стол и держась левой рукой за грудь, он обмакнул перо в чернильницу.
1) Обстоятельства дела Канторович Эльги Владимировны (все данные).
2) Волкита. Дело тянется с середины июля месяца сего года, несмотря на то, что в июне я обращался в парторганизацию при Военно-политической Академии имени Толмачева. Проверка, произведенная парторганизацией «Смены», никаких связей моей жены с врагами народа не установила и установить не могла, ибо их не было. Как член партии, хорошо знающий свою жену и ее партийное лицо, за свои слова ручаюсь.
Перед тем, как перейти к Васильеву, Федор Петрович прилег на кровать и проделал дыхательные упражнения. С этим дело ясное. Его уже нет. Канторовича пока лучше не трогать.
3) Моя жена, работая до 1933 г. в Красногвардейске в райкоме Комсомола, по молодости не разглядела в Васильеве врага. Он хитро и подло обманывал поначалу красногвардейскую партийную организацию, а в 1937 году и областную партийную конференцию, где пролез в члены пленума Облисполкома. Она действительно допускала ошибку, полагаясь на те впечатления, которые сложились у нее в 1933 году. До момента разоблачения она считала этого двурушника и предателя честным старым партийцем.
4) Мнение. Исключение из кандидатов партии женщины, которой сейчас 24 года (когда она была в Красногвардейске, ей было 19 лет), — мера суровая, несправедливая, не имеет под собой доказательной основы.
5) Требование. Восстановить мою жену в кандидаты ВКП (б).
И подпись. Со всеми регалиями.
Наутро, с ясной головой, Федор Петрович придал письму надлежащую форму.
Парторганизация управления воинской части 6136 гор. Пушкина переправила его письмо во Фрунзенский ВКП(б) г. Ленинграда. Там разобрались, отменили решение парткома и парторганизации редакции газеты «Смена» об исключении тов. Канторович из кандидатов ВКП(б) и утвердили ее на пост ответственного редактора газеты «Большевистское Слово» машиностроительного завода имени 2-й Пятилетки.
Победа! Но не тут-то было.
9 сентября Жигалов собрал вторичное заседание газеты «Смена». Постановление об исключении Ляли из кандидатов ВКП(б) осталось в силе.
Протокол и заключение Жигалов переслал в ПУЛВО. С припиской в конце:
«Федор Петров, старший политрук РККА ЛВО, в беседах с некоторыми членами парткома «Смены», старался доказать якобы несостоятельность материалов, имеющихся в парторганизации, и тем самым занял в деле своей жены совершенно неправильную линию».
Месть Жигалова рикошетом ударила по Федору Петрову.
Сентябрьское обвинение выглядело страшней июньского. Горячим утюгом Жигалов прошелся по делу врага народа Ан. Канторовича, ко всем его мерзостям (работа в газете «Известия», разоблачение и арест органами НКВД) добавил в скобочках еще одну — «являлся ставленником Радека».
Навел мосты — и хрясть по Ляле.
«Эльга Канторович, по ее заявлению, с Ан. Канторовичем не имела связи с 1926 г. Однако при разборе этого дела на парткоме она заявила, что совершенно не удивлена арестом ее двоюродного брата, т. к. он долгое время работал в Советском посольстве в Китае, которое, по ее словам, кишело японскими шпионами, где он, возможно, и был завербован. Этого она никогда парторганизации не рассказывала».
Плохо дело. Получается, что и он, Федор Петрович, не упомянувший Ан. Канторовича в своем письме, является причастным к умышленному сокрытию врага.
«Однако в разговоре с работниками газеты „Смена“ тов. Канторович хвасталась своим двоюродным братом. Вот, мол, какой, заведует Иностранным отделом в „Известиях“. В июле 37 г. по заданию редакции она ездила в Москву и перед отъездом говорила, что зайдет к нему в „Известия“ за помощью».
Возмутительная ложь! Но и отличная зацепка для контрудара: к тому моменту Ан. Канторович уже был арестован.
Далее Жигалов отвратительно пишет об отношениях Ляли с Васильевым. Много вымыслов, — Федор Петрович выписал их в столбик, — но есть и правда. Ляля действительно называла Васильева «политическим отцом» и считала, что он выдвинут «самим Кировым».
Затем возникает новая фигура. Некий комсомолец Рамо, обнаруживший в 1935 году «целый ряд безобразий в Красногвардейском районе, граничащих с вредительством». Ляля, якобы, заявляла, что никакого вредительства там нет, а комсомольца Рамо обозвала склочником и демагогом. Таким образом, по ее вине вражеские дела своевременно не были вскрыты, за что Ляля должна нести ответственность. Тут же Жигаловым говорится, что Рамо выступал одним из главных свидетелей на процессе врагов народа в Красногвардейском РК. Проверить!
Видимо, все дело в Рамо. Недаром Жигалов выставил его первым пунктом.
Ляля исключается: «1) за дачу заведомо неверной характеристики комсомольцу Кр-ого р-на Рамо, сигнализировавшему о враждебной работе Васильева и других врагов народа; 2) за пассивное отношение к фактам развала комсомольской работы в Кр-ом р-не и области; 3) за отсутствие должной остроты и политической бдительности, в результате которой она проглядела подрывную вражескую работу Васильева и других».
Подозрительный факт:: в вердикте Ан. Канторович не упомянут. Удивительно и другое: после зачетного трехступенчатого прохождения чистки Федору Петровичу так и не выдали аттестационного удостоверения. В соответствии с графиком, этой осенью его должны были назначить на новую должность и повысить в воинском звании.
И когда его вызвали в управление, где пригрозили страшно сказать чем, он на глазах политсостава схватился за сердце.
В санчасти ему выдали валидол под язык.
Отпор врагу
Приближался новый, 1938 год. Ударникам «Большевистского слова» начали выдавать пригласительные билеты на Кремлевскую елку. Ляле пока что не выдали, хотя 23 декабря Бюро Фрунзенского РК ВКП(б) вторично рассмотрело ее дело, и, как и на первом рассмотрении, она была полностью реабилитирована.
Из-за пригласительного билета — дадут не дадут? — Ляля вытрепала мужу последние нервы. Если б знала, чего ему стоило собрать по крупицам аргументы для контрудара, не приставала бы с билетами на елку.
Таблетка под языком, нервы в кулаке.
Наступление начинается!
«В парторганизацию управления воинской части 6136 города Пушкина:
Теперь, когда я ознакомился с документом, который сочинил Жигалов в Политуправление ЛВО, для меня ясно стало, что он не только перестраховщик, который готов исключить из партии человека «на всякий случай», но еще и клеветник, который, согласно постановлению январского Пленума ЦК ВКП(б), подлежит к привлечению к партийной ответственности.
С целью дискредитировать меня как члена партии, Жигалов не постеснялся напустить пасквильного тумана на дело моей жены. Сей „документ“ не содержит ни одной ссылки на действительные документы, кроме ссылки на некоего Рамо, который к 19 сентября 1937 года вовсе не являлся комсомольцем и который, вопреки утверждению Жигалова, вовсе не выступал „одним из главных свидетелей на процессе в Красногвардейском р-не над врагами народа“. В этом нетрудно убедиться всякому, кто посмотрит материалы процесса (см. Ленингр. „Правду“ от 28 и 30 августа и 1 и 2 сентября 1937 гг.). „Один из главных“ среди свидетелей даже не упомянут.
Такой подход к составлению ответственного партийного документа со стороны Жигалова не случаен. Он журналист, человек грамотный. Однако, желая во что бы то ни стало опорочить человека и при этом не имея ни документов, ни свидетелей, ни фактов, он пользуется слухами, догадками, высасывает из пальца ложные подозрения.
Ограничусь парой примеров:
А) Басни о Советском посольстве в Китае. Якобы моя жена знала, что оно кишело японскими шпионами и якобы догадывалась, что ее двоюродный брат — японский шпион, и не сообщала в парторганизацию «Смены». Наглая бездоказательная ложь. Потому Жигалов и не решился включить ее в решение парткома, приведенное в данном документе.
Б) «Э. Канторович работала в РК ВЛКСМ Красногвардейского района Ленинградской области и была в тесной дружбе с разоблаченным ныне и приговоренным к расстрелу врагом народа Васильевым». Жигалов мог бы установить правду. Есть и свидетели, и документы. Правда же состоит в том, что в связи с моим переводом по службе Э. Канторович с 1933 года не жила и не работала в Красногвардейске. Зная это, Жигалов не стесняется писать в ПУЛВО, что моя жена проглядела подрывную вражескую работу Васильева и других. Кого других?!