«Неразумное существо все чует, — шептала ребенку на ухо Иринья. — Не плачь, а то и я буду плакать, ведь и сына моего на фронт заберут».
И ребенок смотрит на нее, как боженька с небес, обнимает за шею ручонками.
— Наконец-то о фашистах и их зверской роже сказано в полный голос! — воскликнула Ляля. — Почему раньше в официальных выступлениях о них говорили вежливо?
— Из соображений тайной дипломатии, Чижуля. Теперь война объявлена открыто. Завеса пала. Социализм пойдет на бой с капитализмом в его самой изуверской форме. Фашистская диктатура…
— Погоди, Федя!
От волнения или нечеткой работы репродуктора не все слова удавалось расслышать. Однако завершение речи наркоминдела прозвучало ясно: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».
— В жизни народа и в личной жизни каждого человека сегодня произошел величайший перелом, — сказал Федор Петрович и обнял Лялю за плечи. — Будем держаться вместе.
— Сегодняшний день — день величайшей исторической важности, — ласково и доходчиво объяснила Ляля испуганной дочери.
Но Тане все равно было страшно, хотелось взобраться к отцу на плечи, поиграть с ним во всадника и коня, а тут и Алеша: «на учки, на учки»…
Федор Петрович встал на четвереньки, посадил детей на себя-коня, и они поскакали. На этот раз он с чувством выполнял родительский долг. Мало ли что… Война — дело такое. Когда и где им придется свидеться? Да и придется ли?
Ясно одно. Хищники германского фашизма сломят себе шею.
Прощание вышло трудным. «Папа уйдет на войну, я боюсь войны», — плакала Таня. Глядя на нее, и у Алеши заиграла нижняя губа. Уходить, не тянуть резину. Иринья с бабкой Леной быстро им зубы заговорят.
Белые ночи
«В парке много гуляющих. Здесь нет радио. Люди загорают, не подозревая о событиях дня. На платформе вокзала, залитой солнцем, мало народа. Только что ушла электричка. Следующая — через 15 минут.
Появляется красноармейский патруль. Прибывают пассажиры. Тихо и торжественно передается новость из уст в уста. Настроение нервно-приподнятое и в то же время спокойное. Не верится, ну никак не верится, что при благодетельных лучах солнца, в великолепии начала лета будет литься русская кровь».
Ляля курит в тамбуре. Федор Петрович пишет карандашом в блокноте, подаренном ему коллективом издательства Старорусской районной газеты «Трибуна». На твердой красной корочке пропечатано обращение к «герою и борцу доблестной Красной армии», то есть к нему. Жаль пачкать бумагу, но день, который несомненно войдет в историю, важно запечатлеть.
«Ленинград с виду спокоен. Разве что походка у многих торопливее, чем обычно. Несмотря на выходной, люди идут на фабрики и в учреждения, требуют немедленно поставить их на работу. Раз война — значит, надо больше работать и хорошо воевать.
Много людей с противогазами. Враг готов одурманить народ. Ничего, у нашего народа много выдержки».
Народ, к которому она, видимо, принадлежит, потерял выдержку. Опять трещат водометы, опять кричит площадь, требуя отставки главы правительства.
Sleep. Справка при ней.
Анна дворами пробралась к бульвару Ротшильда. Несмолкаемый гул стоял и здесь. Ни Розы, ни кошек. По сложившимся обстоятельствам она кормит их в полночь. Рано еще. Думала расспросить про белые ночи. В Израиле не как у Пушкина, одна заря спешит сменить другую, «дав ночи полчаса». Стоит зайти солнцу, наступает тьма. Как выглядит небо в белые ночи? Видны ли звезды и луна? Можно было бы узнать у Арона. Но он пропал.
Нет. Идет навстречу. Но не один. С Шулей. Они держатся за руки.
— На демонстрацию?
Оба согласно кивают.
— Как дела?
— Все хорошо.
«Была чудная ночь, такая ночь, которая разве только и может быть тогда, когда мы молоды, любезный читатель. Небо было такое звездное, такое светлое небо, что, взглянув на него, невольно нужно было спросить себя, неужели же могут жить под таким небом разные сердитые и капризные люди?»
Если обличитель Скотопригоньевска и вспоминался Ляле, то не «Белыми ночами», а мемориальной доской, так и не снятой с дома, да библиотекаршей Седовой, исчезнувшей после публикации очерка, подписанного ею и Бложисом в рамках честного дележа партийной ответственности.
Карамультук и Зоровавель
Арон вернулся под утро. Взъерошенный. Предложил отметить две даты одновременно: пакт Молотова — Риббентропа: сегодня, 23 августа 2020 года, ему исполняется 81 год, и день памяти жертв сталинизма и нацизма.
— Твоего Леву куда причислим — к захватчикам чужих территорий или к жертвам режима? Понимал ли он, что происходило в Западной Белоруссии и Польше в то время, когда он «путешествовал» по ней в составе погранвойск НКВД?
— Что происходит?
— Просветить? 1 сентября 1939 года Германия начала вторжение в Польшу. А 17 сентября в нее вошли советские войска. 28 сентября был подписан договор «о дружбе и границе» между СССР и Германией. Таким образом в 1940 году в состав СССР вошли страны Прибалтики, Бессарабия и Северная Буковина.
— Сегодня 23 августа?
— Да.
— А у меня 22 июня 1941 года, четыре часа дня.
Федор Петрович прямо с вокзала отправился в партшколу взвешивать перспективы. Готовить ли, как и раньше, боевые кадры командиров Воздушного флота или отправиться на линию фронта? Пришли к решению: наша задача — быть в боевой готовности и выполнять любое приказание партии. Ни у кого нет сомнений в конечной победе при любых условиях.
Разбирали позицию Англии. Решили, что классово чуждое правительство Черчилля доверия не заслуживает. Социалистическая Россия и капиталистическая Англия — разве это союз? Черчилль заверил, что его страна будет воевать с Германией. Но ведь английские буржуа будут делать это в своих интересах! Небось боятся, что немцы завоюют СССР и за Англию примутся. Полагаться на верность буржуа нельзя. Решено: рассчитывать на сознание английских рабочих.
В Зимнем торжественная тишина. У Ляли совещание в верхах.
Как быть с июньским номером журнала «Работница и крестьянка»? Он в типографии. В нем мирное содержание… Сделать вкладыш? Пустить под нож?
В ожидании Ляли Федор Петрович вспоминал свой первый приезд в Петроград. Прибыл на учебу, а попал в революцию. В Видони было тихо, а тут — взятие Зимнего! Революция — это город, а деревня — ее слабое эхо.
До дому добрались поздно. Радио передавало боевые бравурные марши. Обычно они вызывали в Федоре Петровиче известное возбуждение. Да день выдался необычный. Волнение за судьбу родины, за детей, за успех в бою…
Уснули. В полвторого — воздушная тревога. Оделись наскоро — и на улицу. Людей полно, кто в чем. Огней нигде нет, но светло. Белые ночи — все на виду — кто в пижаме, кто в банном халате, а кто чуть ли не в пеньюаре… К войне надо привыкать, держать одежду наготове.
Арон: «Министерство обороны Беларуси заявило о готовности применить силы армии против протестующих…»
Анна: «Население Москвы героически борется с пожарами и тушит все очаги. Великий Сталин — нарком обороны — в приказе объявляет благодарность героям. Москва, за каждую каплю твоей крови отомстит народ-богатырь…»
Арон: «Свыше 50 % госпитализированных пациентов с COVID-19 после выписки страдают от психического расстройства. К такому печальному выводу пришли исследователи из Италии».
— Дурацкая пьеса, хватит!
Сам начал, и сам же злится.
— Арон, давай примем пилюли, изменяющие личность.
— ЛСД?!
— Не знаю названия, но у Алексея Федоровича есть два чудака по имени Карамультук и Зоровавель. Они приняли. Хочешь узнать, что произошло?
— Хочу.
— Тогда слушай.
«Личность Карамультука перешла к Михаил Михайловичу, а Зоровавеля — к щенку Авдотию. Щенок Авдотий стал Зоровавель Авдотьевич — измененная личность. А в Михаиле Михайловиче тоже появилось что-то карамультузианское. Справедливости ради следует заметить, что в ходе морского путешествия им повстречалось множество закарамультузенных личностей. Упомянем об одной, измененной до неузнаваемости. Это некто Закрой Степанович Поддувалов-на-Волге из близкого круга покойной вдовы Рычаловой-Полуштраух-на-Оби.
Никто не предупреждал Закроя Семеновича Поддувалова-на-Волге, что у него родится дочь, Оригена Закроевна Брык. Извлекая Оригену Закроевну из чрева Роксаны Полугусевны Соловьев-Седой-на-клизме, повивал ругался: «Здоровавель твою в душу, Карамультук твою в мать! И так далее, по числу твоих родственников!
Натужно и хрипло гудела баржа Голожопа Крапивовна-на-Енисее: «Кофе нет…». Поскольку жили они в период развитого и зрелого социализма.
В мире капитала миллионы людей были лишены права на пилюли, изменяющие личность. А нашим — давали. Например, Филимону Филимоновичу Семенюку. Достойный человек. Наставник молодежи. 50 рацпредложений. „Обязательно о нем напишу, — пообещала Петрова. — Для того и приехала“».
— Твой Алексей Федорович и мертвого рассмешит.
— Знаю! Для того и приехала.
— Откуда?
— Из Ишима. Сибирь, Томская область.
— Никогда там не был.
— Туда эвакуировали училище Федора Петровича. В конце июля 1941 года Государственный Комитет Обороны СССР принял решение пере дисло циро вать 2-е Ленинградское военное авиационное техническое училище в глубокий тыл. Таким надежным местом оказался Ишим. — Нам крупно повезло. Иначе Алексей Федорович помер бы в блокаду со всеми измененными от голода личностями.
Нам. Мы снова вместе.
Лежим в одной постели.
Только уснули — тревога. Оделись наскоро и на улицу.
Город пустынен.
Ни людей, ни брандспойтов.
На бульваре Ротшильда Роза кормит котов сухим кормом.
Обрадовалась за Анну — не одна гуляет, с кавалером. Не смеет задерживать.
Расходимся. Подушкин переулок —
вот наш удел на склоне тусклых лет.
Те, кто сажал, и те, кого сажали,