Поэтому нам сегодня особенно интересно вспомнить прошлое археологии. Среди русских археологов есть немало выдающихся имен – таких, как Хвойко (В. В. Хвойко – крупный русский ученый (умер в 1914 году), открыл под Киевом так называемую трипольскую (от села Триполье) культуру эпохи неолита), Марр (Н. Я. Марр (1864-1934) – советский языковед, академик. Основатель Государственной Академии истории материальной культуры), Тураев (Б. А. Тураев (1868-1920) – выдающийся русский историк Древнего Востока, академик). Им должны быть посвящены отдельные книги.
В этой книге рассказано об эпизоде из прошлого археологии. Во времена Шлимана археологией действительно занимались лишь отдельные «чудаки» – энтузиасты. Самыми неожиданными путями приходили они к науке, и лишь немногие из них становились настоящими учеными.
Жизненный путь Шлимана богат приключениями. Он был одним из крупнейших деятелей «первоначального накопления» археологических знаний об одном из самых интересных – и до сих пор не окончательно освещенном – периоде древнейшей истории Греции. Он положил начало изучению так называемой эгейской (крито-микенской) культуры.
Шлиман был археологом-самоучкой. Многие ученые до сих пор не могут простить Шлиману его ошибок и заблуждений, хотя эти ошибки были свойственны тогдашнему состоянию науки. Цель этой книги – показать, как Шлиман прошел путь от хищничества и дилетантизма к углубленной и осмысленной научной работе.
Окруженный недоверием специалистов, осмеянный немецкими профессорами-чиновниками, он работал упорно и самоотверженно. Смерть оборвала его работу и научный рост на полпути.
После Шлимана археология развивалась стремительно. Она стала серьезной и важной научной дисциплиной. На основании собранных ею фактов мы делаем заключения об уровне культуры и о состоянии общества в древнейшие времена. Археология расчищает дорогу самой живой из наук – истории.
Карл Маркс в своем бессмертном творении «Капитал» указывал, что «такую же важность, как строение останков костей имеет для изучения организации исчезнувших животных видов, останки средств труда имеют для изучения исчезнувших общественно-экономических формаций. Экономические эпохи различаются не тем, что производится, а тем, как производится… Средства труда не только мерило развития человеческой рабочей силы, но и показатель тех общественных отношений, при которых совершается труд» (Карл Маркс, «Капитал», т. I, 1936).
Буржуазная наука подходит к археологическому материалу формально, «типологически», рассматривая добытые в результате раскопок отдельные вещи и комплексы их как предметы, имеющие какое-то самостоятельное историческое развитие. На основании этого буржуазные ученые создают произвольные логические конструкции, различные антиисторические, реакционные фальсификации. А в наши дни «археологи» из шайки фашистских каннибалов пытаются даже вопросы эгейской культуры «осветить» в духе пресловутого расизма…
«Для марксиста археология как вспомогательная историческая дисциплина служит важнейшим средством при анализе материальных общественных отношений для того, чтобы установить общую закономерность исторического развития. Нельзя ограничиваться добыванием, простым накоплением и описанием археологического материала. Необходимо – и это составляет главнейшую задачу – объяснить вещественные памятники, рассматривая их как исторические документы, созданные людьми, находившимися между собой в определенных производственных отношениях» (Б. Л. Богаевский, гл. III книги «История древнего мира», т. II. ч. I, Соцэкгиз. 1937).
Вот почему наряду с археологией историк привлекает этнографический, лингвистический, антропологический материалы, чтобы получить всестороннее представление об изучаемой древней исторической эпохе.
К сожалению, для восстановления древнейшего этапа истории Греции только археология добыла существенный материал. Ее данные позволили уже к началу XX века вполне уверенно говорить о реальности того далекого мира – Трои, Крита, Микен, – о котором лишь смутно повествовали нам древняя легенда и гомеровский эпос.
О том, как эти данные были собраны, рассказано ниже.
Глубокой благодарностью за помощь и ценнейшие указания в работе над этой книгой я обязан профессорам Б. В. Казанскому, Н. А. Куну, а также М. А. Гершензону.
Автор
Кимры купить цветы розы купить цветы розы
Детские сказки
Муза внушила певцу возгласить о вождях знаменитых,
Выбрав из песни, в то время везде до небес возносимой.
Повесть о храбром Ахилле и мудром царе Одиссее…
«Одиссея». VIII. 73-75
(Стихи из «Одиссеи» даны всюду в переводе В. А. Жуковского, а из «Илиады» – в переводе Н. И. Гнедича.)
Заслышав голос отца, Генрих спешил убраться с глаз долой. Он удирал в сад, что тянулся от пасторского дома к ручью, забирался в беседку и сидел притаившись. Но раскатистый бас пастора доносился и сюда. Отец был вечно недоволен. Он жаловался на судьбу, которая закинула его в эту мекленбургскую дыру (Мекленбург – отсталая сельскохозяйственная область в северо-восточной Германии у побережья Балтийского моря), проклинал жадных кредиторов и неблагодарных прихожан, ругал жену за то, что она не умеет экономить и плохо воспитывает детей. Потом он накидывался с бранью на Доротею – на Дютц, как звал свою старшую сестру Генрих, – за ошибки в ее диктанте. Дютц тоненьким голоском беспомощно оправдывалась, от этого отец злился еще больше.
Накричавшись, отец усаживался у окна и принимался во весь голос распевать «God save the King» («Боже, спаси короля» – английский национальный гимн) в собственном переводе на древнееврейский язык. Перевод был посредственный, но в деревне Анкерсгаген некому было указать пастору Эрнсту Шлиману на ошибки в древнееврейском стихе.
У пастора Шлимана были причины жаловаться на судьбу. Молодость провел он в богатом и шумном Гамбурге. Будучи молодым учителем, он стал прилежно изучать богословие. Честолюбивый, он мечтал достигнуть великой учености, поразить мир своими проповедями, а если не удастся – то стихами. В то время каждый немецкий студент писал стихи. Молодые поэты до хрипоты спорили в винных погребках о французской революции и Наполеоне, о разуме и свободе. Они позволяли себе непочтительно подтрунивать над великим, в то время уже порядочно одряхлевшим Гёте.
Подчиняясь общему увлечению, Эрнст Шлиман тоже написал пародию на песню Миньоны (Миньона – одно из действующих лиц в сочинении Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера»). Напечатать ее не удалось.
…Что помешало ему стать поэтом или проповедником? Он и сам в точности не знал. Может быть, всему причиной бедность: и отец его и дед были деревенскими пасторами, от богатства прадеда – любекского купца – осталось лишь семейное предание.
Эрнсту Шлиману предложили место пастора в местечке Нейбукове, в герцогстве Мекленбург-Шверинском. Он согласился, уговорив себя, что это временно. Через несколько лет он женился на шестнадцатилетней Луизе, дочери местного бургомистра, тихой, робкой и задумчивой девушке. Пошли дети – сначала дочери, Элиза и Доротея. 6 января 1822 года родился сын Генрих. Жить становилось труднее. Гамбург вспоминался все реже. Шлиманы перебрались в Анкерсгаген, глухую деревушку между Пенцлином и Вареном, в том же Мекленбург-Шверине. Здесь пастор надеялся поправить свои дела.
Крепостное право, формально отмененное в 1820 году, в Анкерсгагене оставалось фактически незыблемым (В действительности феодальная власть помещиков в мекленбургских деревнях сохранялась еще столетие). Хозяйство в деревне велось чуть ли не натуральное, и, по расчетам Шлимана, доброхотные даяния паствы должны были сделать пасторскую жизнь беспечальной.
Но деревенская идиллия не удалась. Крестьяне оказались нищими поденщиками, с них взять было нечего. Многие разбегались из Анкерсгагена куда глаза глядят – кто в большие города, на фабрики, а кто за границу, в Америку. Местный помещик и два-три богатых фермера были довольно скупы.
Семейство все увеличивалось. Детей было уже шестеро – три сына и три дочери. Жизнь становилась все дороже. Росли долги. Приближалась старость, пастору давно перевалило за сорок, мечты надо было оставить.
Но пастор шумел. Он кричал на жену, которую возненавидел за тихость, за игру на фортепьяно, за стихи Гельдера (И. Г. Гельдер (1744-1803) – немецкий философ и литературный критик, оказал большое влияние на Гёте) и Виланда (К. М. Виланд (1733-1813) – немецкий писатель), переписанные в ее альбом, за то, что дети ее любили, а его боялись. Он кричал на детей, на прихожан в церкви, на пономаря Пранге и даже на одноногого, одноглазого Веллерта, который в деревне совмещал обязанности могильщика и портного и с которым все были вежливы из боязни попасться ему на язык, насмешливый и беспощадный.
В сущности, Эрнст Шлиман не был злым человеком. Но жизнь жестоко теснила его экспансивный темперамент.
В доме Генриху не было покоя. Хорошо было только в саду, в беседке над ручьем. Он подолгу сидел там, вспоминая разные интересные истории, народные легенды. Ручей назывался «Серебряное покрывало». Говорили, что в лунные ночи из ручья встает женщина в сверкающей одежде из чистого серебра. Было до жути интересно мечтать о том, чтобы однажды ночью встать с постели, пробраться сюда и посмотреть, что делает эта волшебница. И еще хорошо было бы пойти в полночь на кладбище – взглянуть, не выросла ли из-под земли нога Геннинга Браденкирля…
Историю Геннинга Браденкирля одноглазый Веллерт рассказывал так, что волосы шевелились на голове от страха и руки холодели. Каждый раз Веллерт прибавлял все новые подробности. Маленький Генрих не замечал, что эти подробности иногда противоречат рассказанным прежде.
Он и сам любил рассказывать сказки. Соседские мальчишки почему-то смеялись над ним и над его рассказами. Генрих отходил от них в сторонку, становился задумчивым и с нетерпением отсчитывал, сколько дней осталось до следующего урока танцев.
Два раза в неделю из соседней деревушки на двуколке приезжали Минна и Луиза, дочери фермера Мейнке. Генрих исчезал в детской, долго умывался, поливал водой непокорные волосы и приглаживал их щеткой, потом появлялся перед девочками во всем блеске.