Шлиман безуспешно торговался, пытался воздействовать на хозяина через представителей власти. Но влиятельных знакомых на Крите не было, прежнего генерал-губернатора Фотиада-пашу убрали, с новым оказалось еще трудней сговориться.
Пришлось вернуться в Афины ни с чем. Оттуда Шлиман с Дерпфельдом помчались в Лондон, на большую дискуссию о Тиринфе, организованную «Эллинским обществом». Не желавший сдаваться без боя, Пенроз выступил с докладом, в котором повторил свое утверждение о византийском происхождений тиринфского дворца. Шлиман в блестящей речи пункт за пунктом опроверг все построения своего противника, а под конец пригласил Пенроза поехать в Тиринф, чтобы на месте разрешить все споры. Пенроз поехал. Дерпфельд облазил с ним тиринфский и микенский акрополи. Через несколько недель в журнале «Атенеум» появилась статья Пенроза, в которой он честно признал свою ошибку и подтвердил значение исторического открытия Шлимана.
Шлиман стремился дальше, он неотступно думал о Востоке. Теперь его тянул к себе Египет. До берегов Нила, до края великой пустыни разросся для Шлимана горизонт микенского неба. Но прежде чем пуститься в это далекое путешествие, он должен был полностью рассчитаться с прошлым. Он решил написать популярную книгу о всей своей работе, о своих ошибках, о своих находках.
Друзья – Дерпфельд, профессора Михаэлис и Дун – отсоветовали ему писать эту книгу самому. Она набухла бы лишними подробностями, опять пошли бы упреки в «необъективности». Лучше, если книгу напишет кто-нибудь другой. Дун рекомендовал одного из своих учеников, работавшего на раскопках Пергама (Пергам – столица одноименного эллинистического царства в Малой Азии, существовавшего в III-II веках до нашей эры. Раскопки Пергама велись с 1878 по 1886 год. Раскопками был обнаружен знаменитый Пергамский алтарь, считавшийся в древности одним из семи чудес света).
Шлиман составил подробный перечень всех археологических ошибок, которые он допустил в своих книгах. Этот необычайный в своем роде документ был вручен Дерпфельду для передачи автору будущей книги.
Поздней осенью Шлиман уехал в Египет.
Отставной артиллерист
Ныне ж герой Лаертид совершил знаменитейший подвиг;
Ныне ругателя буйного он обуздал велеречье!
«Илиада». 11, 274-275
В Каире он нанял дахабие – местное суденышко, род длинной узкой лодки с каютой. Десять человек команды, повар, старый слуга Пелопс и сам Шлиман без особых удобств разместились в этом «корабле», который с виду больше всего напоминал изображенные на египетских рисунках челноки эпохи Древнего царства. Дахабие неторопливо поднималось вверх по великой реке. В Европе стояла зима, здесь по вечерам было прохладно. Шлиман выходил на палубу в тропическом шлеме, в белом чесучовом пиджаке, всегда при галстуке. Мимо проплывали нищие феллахские (Феллахи – египетские крестьяне) деревни, построенные на плодороднейшей в мире земле. Проплыли дальние очертания Больших пирамид – там, где пять тысяч лет тому назад трудились сотни тысяч людей, была теперь мертвая песчаная пустыня.
С книгой Городота, больше двух тысяч лег тому назад объехавшего все эти места и подробно их описавшего, Шлиман не расставался в этой поездке.
Дахабие часто приставало к берегу. В развалинах древних египетских городов Шлиман тщательно собирал черепки разрисованной посуды, рассматривал орнаменты. Шлиману казалось, что он нащупывает связь с Микенами, но она оставалась неуловимой. Сколько сил, сколько лет понадобится, чтобы ее установить!
В городах и деревнях ему предлагали купить разные старинные вещи – посуду, папирусы, монеты, даже черепа. Но он не был египтологом и знал это. Не желая оказаться обладателем коллекции подделок, он не брал ничего: задача его была гораздо сложней, ее решение не зависело от случайно найденного предмета. Но встречавшиеся иероглифические надписи он тщательно срисовывал. Присматриваясь к изображениям зверей, он искал аналогий с богатым животным миром микенской живописи.
Он добрался до древнего города Вади-Хальфа, в преддверие второго нильского порога. По пути он осмотрел Фивы. Побывав в Абу-Симбеле, он пришел в восторг. Его, человека привычного к гигантским масштабам древних, потрясло зрелище Абу-Симбелского погребального храма и грандиозной гробницы Рамсеса II, высеченной в скале в XIII столетии до нашей эры, то есть примерно в то же время, когда создавался тиринфскиЙ акрополь. Из четырнадцати зал состояла эта гробница, из них одна – в семнадцать метров длины, шестнадцать ширины и двенадцать высоты! Перед входом в гробницу стоят четыре статуи Рамсеса – по девятнадцати метров высотой. Внутри гробницы – вечная темнота. Путешественники входят сюда с факелами. Когда глаза привыкнут к темноте, надо подойти к стене и поднять факел над головой. Тогда из тьмы выступает роспись стен – поразительные по мастерству картины и орнаменты.
– Как же здесь работали художники – при свете факелов? – удивлялся Шлиман.- И кто мог увидеть их работу в такой темноте?
За 3200 лет краски абу-симбелских фресок не потеряли яркости. Шлиман пытался найти на стенах следы копоти от множества плошек или факелов – безуспешно.
Пришлось прийти к выводу, что либо в храме всегда было темно и «египетский труд» художников остался втуне, либо существовал какой-то неизвестный способ освещения храма. Ученые египтологи не смогли ответить Шлиману на этот вопрос.
В феврале 1887 года Шлиман подробно описал свою поездку в письме к Вирхову. Это письмо характеризует необычайную широту интересов и пусть дилетантскую – энциклопедичность Шлимана. С одинаковой обстоятельностью он описывает местных жителей (мимоходом он замечает, что нубийки – красивейшие женщины в мире, и подчеркивает чистоплотность и трудолюбие нубийцев); регистрирует температуру воздуха и воды; указывает на отсутствие изображений ламп в древнеегипетских рисунках и, в связи с этим, на загадочность способа освещения Абу-Симбелского храма. Наконец, опровергает господствовавшее в медицине убеждение, что Египет – рай для туберкулезных: заболевшего чахоткой Пелопса Шлиман взял с собой в путешествие, надеясь спасти его, но в Египте болезнь обострилась, Пелопс скончался в пути. Шлиман горько укоряет в этом медиков, которые рекомендуют египетский климат всем чахоточным без разбора.
Лишь о сути своей поездки, об основной ее цели Шлиман не написал ни слова: найденные на берегах Нила орнаменты, рисунки и посуда, казалось, имеют сходство с микенскими, но настолько неясное, что Шлиман чувствовал себя не вправе выступить с какими-либо обобщениями. Недоставало какого-то промежуточного звена. Кроме того, оставался открытым вопрос, кто, какой народ был «переносчиком» восточной культуры на греческую почву, через кого шла и поддерживалась эта связь. Несомненно, что это должны были быть мореходы, владеющие сильным флотом и опытом дальних путешествий. Финикияне? Только они пользовались в истории славой опытных моряков. Но ряд прежних разведок Шлимана в местах, связанных с именем финикиян – в Сицилии, у Мраморного моря, на побережье Эгейского моря,- не дали фактов, которые позволяли бы установить взаимоотношения между Микенами, Египтом и Финикией.
Вернувшись из Египта, Шлиман поехал на остров Киферу и там за какую-нибудь неделю откопал остатки древнейшего храма богини Афродиты – покровительницы острова. Об этом храме упоминают последовательно Гомер, Геродот и Павсаний. Еще один Гомеров гекзаметр получил реальное подтверждение. Но для решения основной задачи Кифера опять ничего не дала, как не дали позже предпринятые Шлиманом раскопки в Пилосе, на западном побережье Греции.
На следующую зиму Шлиман вновь вернулся в Египет, на этот раз вместе с Вирховым. Снова утлое дахабие тащилось против течения, и два ученых в медлительной беседе проводили долгие часы на палубе. Иногда они приставали на ночь к берегу и отправлялись в ближайшую деревню. Вирхов производил свои ботанические, геологические и антропологические наблюдения, а Шлиман, если поблизости не оказывалось какой-нибудь древней развалины, практиковался с туземцами в арабском языке.
В воспоминаниях Рудольфа Вирхова прекрасно описан один из эпизодов этого путешествия:
«Он поразил не только меня, но и местных жителей своим знанием арабского. Для меня остаются привлекательнейшим из воспоминаний вечера, которые мы проводили тогда в Нубии. В марте (1888 года) мы остановились в одной нубийской деревне на левом берегу Нила, чтобы подробней изучить расположенный поблизости гигантский храм Рамсеса Великого (То есть Рамсеса II), высеченный в скале. Как раз в то время разразилось большое восстание дервишей (Дервиш – мусульманский монах), сделавшее небезопасным весь правый берег верхнего течения Нила. За два дня до того наше судно было обстреляно повстанцами, и только стечение счастливых обстоятельств позволило нам спастись. Навигация на реке почти совсем прекратилась, и в течение недели мы были совершенно отрезаны, так как никаких дорог в этой местности нет, Мусульманские жители Балание – так называлась деревня – приветливо приняли нас, и каждый новый день все больше сближал нас с ними. Скоро стало известно, что я – врач, и практика моя начала быстро увеличиваться. Узнали также, что Шлиман – ученый знаток арабского. В целом Балание был только один человек, умевший читать по-арабски, – это был имам. Но Шлиман не только читал – он также умел писать. Для жителей Балание было увлекательным зрелищем наблюдать, как арабские буквы возникают у него под рукой, и, когда к концу недели до нас через восставшие районы дошло из Вади-Хальфа письмо и Шлиман на глазах у всех сочинил по-арабски ответное письмо, он был сочтен чародеем.
Но свой высший триумф Шлиман отпраздновал вечером, когда неожиданно, как всегда в этих широтах, упала ночь и над нами заблестели звезды. Далеко над горизонтом появился Южный Крест. Кроме тихого плеска великой реки, ни звука кругом не было слышно. В этот час собрались соседи, и Шлиман стал им читать главы из Корана. Дом старого шейха, который нас гостеприимно приютил, стоял на самом краю пустыни, которая там быстро распространяется вширь. Пески с каждым годом все больше надвигаются на Нил. Вдоль берега еще тянется узкая полоса плодородной земли, в то время г