Чтобы облегчить и ускорить продвижение траншеи, он решил сузить ее до шестидесяти пяти футов у основания и девяноста восьми футов наверху. Дело пошло быстрей. Опять траншея наткнулась на мощную стену. Происхождение ее было неясно. Шлиман решил не разрушать ее, а окопать. Каково же было его удивление, когда сразу вслед за этой стеной открылась другая. Обе стены шли параллельно, на расстоянии пятнадцати футов одна от другой. Они были одинаковой вышины, одинаковой длины! Снова гомеровы гекзаметры ожили перед Шлиманом: в этих стенах он признал Большую башню Трои. С ее вершины старец Приам наблюдал за битвой Гектора с быстроногим Ахиллом, сюда спешила Андромаха, чтобы уговорить мужа не идти на роковой бой. Эти стены заслуживали названия гомеровских уже потому, что были величественны. Резко отличаясь от тщательно отделанных сооружений более позднего периода, они в то же время мощью и массивностью своей во много раз превосходили жалкие постройки древнейшего города, первого от материка. Именно к ним могла относиться рассказанная Гомером легенда о том, что боги Посейдон и Аполлон построили городскую стену для первого троянского царя Лаомедона. Возле Большой башни было найдено очень много керамики: удивительные вазы со схематическим изображением лица (В своем увлечении Шлиман было решил, что на вазах изображено не человеческое лицо, а сова – священная птица богини Афины, и на этом основании пытался толковать свои находки как предметы ритуала. Впоследствии Шлиман отказался от этого домысла), тысячи непонятных круглых глиняных предметов с дырками посредине, каменные орудия, в том числе несколько топоров из нефрита (Нефрит – мягкий минерал зеленоватого цвета), и т. п.
В середине августа раскопки пришлось приостановить. Софья уехала рожать. Шлиман с нетерпением ждал появления на свет Агамемнона. Но переутомленный тяжелой работой на Гиссарлыке организм молодой женщины не выдержал. Агамемнон родился мертвым.
Шлиман очень тяжело пережил это несчастье. Он почувствовал себя бесконечно усталым.
Кроме того, малярия валила его с ног. Огромные дозы хинина не помогали. Дышать на Гиссарлыке было нечем: болота подсохли, но начался жаркий ураганный ветер, отрывавший доски от крыши домика.
Кроме того, нужно было разобраться в найденном, осмыслить его для себя и объяснить другим.
После открытия Большой башни у Шлимана уже не оставалось сомнений в том, что перед ним действительно Троя. Но он понимал, что ученые-специалисты не удовлетворятся имеющимися доказательствами. Если бы нашлась надпись, какая-нибудь надпись гомеровского времени! Но ее не было. Мало того, целый ряд фактов противоречил Гомеру. Как объяснить, что вместо бесчисленных бронзовых и медных мечей, описанных Гомером, во всех древнейших доисторических городах оказалось каменное оружие? Несколько медных булавок и странная свинцовая статуэтка не шли в счет. Тот факт, что не нашлось ни одного железного предмета, был доказательством древности открытых в Гиссарлыке городов. Но куда же девались гомеровские мечи и копья? И, наоборот, что означают неолитические кинжалы?
Для объяснения этого пришлось построить следующую гипотезу:
«Г. Франк Кальверт находит в том, что Гомер не упоминает о каменных ножах, указание против идентичности Гиссарлыка Трое; но я, и вместе со мной, несомненно, все ученые и почитатели Гомера, нашли бы удивительным, если бы гомеровские герои появились вооруженные полуторатрехвершковыми кремневыми ножами, потому что герой в эпических песнях может носить и делать лишь нечто героическое (Heldenmassiges). Когда гомеровский герой нуждается в каменном оружии, то Гектор ищет не лежащий в кармане кремневый нож длиной в полтора-два вершка, но берет первый попавшийся гигантский камень, который сильнейшие мужи племени с трудом поднимали рычагами; но он, Гектор, несет его в руке с легкостью, с какой пастырь несет баранье руно, и с неимоверной силой швыряет этот обломок скалы в ворота ахейцев».
Конечно, эта наивная хитрость никого не могла удовлетворить. Вопрос о противоречии между Гомером и найденными в Гиссарлыке памятниками оставался неразрешенным. Но в приведенном выше отрывке Шлиман впервые допускает предположение, что Гомер не абсолютно исторически точен, что он – поэт и имеет право на вымысел.
Эта мысль, которая три года назад показалась бы Шлиман кощунством, теперь развязывает ему руки. Он по-прежнему свято верит в Гомера, вдохновляется им и служит ему всей своей работой. Но он уже не отрицает факты только потому, что они не укладываются в описание Гомера. Не было сомнения, что первые троянские города принадлежали к последнему периоду каменного века. Значит, господство бронзы, описанное Гомером, есть поэтический анахронизм, объяснимый величием дел и героев, описанных в «Илиаде» и «Одиссее»?
Наступивший 1873 год должен был уточнить многое.
К этой кампании Шлиман готовился еще более обстоятельно, чем к предыдущей. Николай Яннакис, доверенный человек, одновременно выполнявший обязанности повара, казначея и десятника, с осени остался на Гиссарлыке, чтобы построить каменный дом. Кроме того, были завезены специальные большие вагонетки, во много раз увеличивавшие производительность труда. Рабочих набрали заблаговременно.
Сокровища царя Приама
Злата, весами отвесивши, выложил десять талантов,
Вынул четыре он блюда и два светозарных тренога,
Вынул и кубок прекрасный…
1 февраля 1873 года Шлиман был уже на Гиссарлыке вместе с Софьей. Стояли жестокие морозы, дул северный ветер, который у Гомера называется «дыханием Борея». Оказалось, что у десятников нет с собою теплой одежды. Тогда Шлиман решительно отказался поселиться в каменном домике и предоставил его десятникам. Сам он с женой устроился в прошлогодней дощатой хижине.
На Гиссарлыке царили «гомеровские» патриархальные нравы, напоминающие родовой строй. Старейшина этой маленькой «научной республики» во время работы сам был впереди с лопатой или киркой, подбадривая рабочих веселыми шутками. Каждый новый человек на Гиссарлыке подвергался «второму крещению» – ему на выбор предлагалось несколько гомеровских имен, и он по своему вкусу мог назвать себя Агамемноном, Одиссеем, Лаомедоном, Энеем, Пелопсом, и с тех пор никто не имел права называть его иначе. Этот шуточный обычай вскоре был возведен в принцип и соблюдался неукоснительно. Обязанности врача на Гиссарлыке Шлиман выполнял сам. Он признавал только три лекарства: хинин, арнику и касторку, – этим он лечил и себя, и других от всех болезней…
Шлиман вставал ежедневно в пять часов утра. Чтобы умыться, надо было разжечь очаг и растопить замерзшую в умывальнике воду. Впрочем, это чаще делала Софья; Шлиман обычно садился на коня и скакал за пять километров к морю – купаться. Возвращался бодрый и оживленный. После завтрака он вместе с Софьей отправлялся в траншею. Лишь под вечер, усталые и разгоряченные работой, они выбирались из раскопа. В домике стоял мороз, яростный ветер сквозь щели врывался и задувал лампу. Чернила замерзали. Софья разбирала находки, привязывала ярлычки с номерами к непонятным черепкам и пузатым кувшинам с изящными длинными носиками. Шлиман надевал толстые шерстяные перчатки и садился писать дневник.
Измученная холодом, Софья однажды оставила на ночь растопленную печку. В три часа ночи Шлиман проснулся. Комната была полна дыма. Пол вокруг печки горел. Начала заниматься деревянная стена. Если стена прогорит в одном месте, ветер ворвется в домик и в одну минуту все будет охвачено пламенем. Шлиман вскочил и выплеснул на пол лохань с водой. Огонь немного унялся. Только когда миновала первая опасность, Шлиман позвал людей. Разобрали доски пола, засыпали сырой землей тлеющие балки (воды не было) и снова легли спать. Действительно, пожары в Трое были исторической традицией!
Но и после этого происшествия Шлиман не согласился переселиться в каменный дом.
Раскопки продолжались в северо-западном углу холма и на юге около Большой башни. И там и тут находок было множество, главным образом керамики. В тупик поставили Шлимана маленькие круглые глиняные предметы с дырками посередине. Одни имели форму усеченного конуса – их Шлиман назвал «вулканами», другие были вылеплены в форме двойных конусов, соединенных основаниями, – эти получили название «каруселей». Загадочность этих вещиц усугублялась еще тем, что на них были выдавлены какие-то знаки, крестики, кружочки, черточки.
Неужели письмена? Слава Шампольона померещилась Шлиману. Найти древнейший язык, расшифровать таинственные надписи – это было бы потрясающе!
Но никаких надписей на самом деле не оказалось: знаков было слишком мало, они не имели ничего общего ни с одной из известных систем письма.
Шлиман одно время был готов прийти даже к фантастическому решению, что эти разнообразные знаки – какие-то религиозные символы, а сами «вулканы» и «карусели» – символические жертвоприношения богам.
Но постепенно Шлиман убедился, что нашел всего-навсего грузила, пряслица к веретену. «Религиозные» знаки оказались простым орнаментом.
Здесь нужно сказать несколько слов о неточности, допущенной… Лионом Фейхтвангером (Фейхтвангер Лион (1884–1958) – крупный немецкий писатель. Его роман «Успех» (1930) посвящен разоблачению гитлеровского фашизма). В книге «Успех» Фейхтвангер говорит о том, что Шлиман нашел на различных предметах знак свастики и по легковерию своему принял за истину предположение ученого француза Бюрнуфа о том, что этот знак – «древний арийский религиозный символ». Это неверно. Фейхтвангер был введен в заблуждение. Свастику историки знали и раньше. А в нелепом толковании ее ни Шлиман, ни даже Бюрнуф неповинны. Не кто иной, как Шлиман, самым убедительным образом доказал ее «неарийское» происхождение. На основании непреложных фактов, собранных авторитетнейшими учеными, Шлиман доказал, что свастика в равной мере свойственна орнаментике древних китайцев, индусов, индейцев «пуэбло» Северной Америки, встречается на Юкатане, в Парагвае, в Новой Мексике, в Африке, у негров Золотого Берега и во многих других столь же «арийских» местах. Выдумал же «арийское происхождение» ломаного креста некий господин Грег, о котором Шлиман с убийственной иронией пишет, что он «целых шесть лет подряд был озабочен раскрытием таинственного смысла этих знаков и, наконец, решил, что во всем досконально разобрался».