Тогда и поставили новгородцы, еще не различая названиями озеро Нево и вытекающую из него реку, на острове, который двумя рукавами обтекает в своем истоке Нева, крепость.
Случилось это в лето 6381 от Сотворения мира, а от Рождества Христова в 1323 году.
Месяц уже дымились костры на Ореховом острове и стучали топоры новгородских плотников.
И можно было укрыться за крепостными стенами от пронизывающего холода, которым тянуло с озера, но князь Юрий Данилович стоял на берегу и, не обращая внимания на ветер, треплющий рыжие волосы, вглядывался в бесконечную даль горящей на солнце воды.
Набегая на отмели, закипали белыми гребнями волны, шумели на россыпях галечника и валунов, мешаясь с обрывками всплывающих в памяти псалмов.
«В скорби призвал мя еси, и избавих тя; услышах тя в тайне бурне; искусих тя на воде пререкания.
Слышите люди мои и засвидетельствую вам»…
Больше месяца стоял князь со своей дружиной на острове и еще не видел полного штиля, но уже несколько раз наблюдал миражи, возникающие то тут, то там над озером; различал ладьи, надвигающиеся порою на лесистые берега, а иногда видел скалистые острова, парящие над водой в тусклом небе.
Странным было это озеро, проносящее в рыбьем серебре небес неведомые острова, шепчущее своими волнами в прибрежной траве обрывки псалмов, как шептал их перед своей кончиной князь Михаил Тверской…
«Рече и ста дух бурен, вознесошася волны Его; Восходят до небес и низходят до бездн: душа их в злых таяше»…
Свей, с которыми ратился князь прошлым летом, называли это озеро Альдога.
Против них и надобно было стоять Юрию Даниловичу нынешним летом, после того как, захватив обоз и казну, загнали его осенью в Псков сыновья покойного князя Михаила.
«Смятошася, подвигошася яко пияный, и вся мудрость их поглощена бысть»…
Непростым было положение, в котором оказался летом 1323 года внук Александра Невского князь Юрий Данилович. Долгой — череда событий, которая привела его на Ореховый остров.
Много лет боролся Юрий Данилович за великокняжеский престол…
В 1317 году, женившись на сестре хана Узбека, ставшей в крещении Агафьей, он получил-таки ярлык на великое княжение, но одолеть дядю, тверского князя Михаила Ярославовича, не сумел, и на следующий год — новгородцы ходили на Або и не могли пособить ему! — потерпел поражение.
Молодая жена Юрия попала тогда в плен и вскоре умерла в Твери.
Юрий Данилович поспешил обвинить в этом отравлении дядю.
Михаила Ярославовича вызвали в Орду и 22 ноября 1318 года казнили на берегу Терека. Тело его Юрий Данилович привез в Москву, и после долгих переговоров передал тверичам, стребовав с них немалый выкуп.
Однако, хотя главный соперник и был мертв, хотя его сын Дмитрий Михайлович, прозванный Грозные Очи, и признал в 1321 году законность власти московского князя, ни он, ни его брат Александр не простили убийства отца.
Тем более что скоро тверским князьям представился случай свести счеты.
В 1322 году, когда по просьбе новгородцев ходил Юрий Данилович разорять «осиное гнездо» свеев — город Выборг, он, дабы не лежало серебро мертвым грузом, пустил через купцов-посредников в оборот ордынскую дань Тверского княжества.
Проценты набежали немалые, но очень дорого обошлись они Юрию Даниловичу, поскольку, сведав о его предприятии, Дмитрий Грозные Очи немедленно отправился в Орду.
И вот, когда «Георгий, великий король Руссов, осадил замок Выборг в день святой Клары с великой силой», хан Узбек передал ярлык на великое княжение Владимирское Дмитрию.
Не повезло Юрию Даниловичу и под Выборгом.
Хотя и было у него 22 тысячи войска, но ни штурмом, ни осадой взять крепость не удалось. Ратники и дружинники Юрия Даниловича опустошили тогда окрестности Выборга, без счета перебили народа, множество свеев взяли в плен и отправили в Суздальскую землю, но на этом и завершилось дело.
Сам Юрий Данилович, вернувшись в Новгород, собрался ехать в Орду, но не сумел пробраться сквозь тверские волости.
Александр Михайлович Тверской перехватил Юрия на реке Урдоме и отнял казну. Самому Юрию Даниловичу с трудом удалось спастись, бежав с остатками дружины в Псков.
Там он и встретил нынешнюю весну.
Слава Богу, что свей не забыли выборгского разорения, и новгородцы, решив поставить в истоке Невы на заросшем лещиной Ореховом острове крепость, снова призвали Юрия Даниловича.
Уже окружили земляным валом деревянную крепость, а свеев все не было.
— Должны прийти… — уверил Юрия Даниловича тысяцкий Аврам Олферьевич. — Когда они свою Ландскрону поставили, чтобы выход в море перекрыть, мы и года терпеть не стали. Сразу ихню крепость разрыли, чтобы твердость та была ни во что, за их высокоумие…
Аврам Олферьевич отправлял гонца в Новгород. На столе лежали грамоты, запечатанные печатью тысяцкого. На обороте печати изображен был святой всадник с копьем, подпись к которому сообщала, что это святой Авраам, хотя на иконах так изображали только святого покровителя князя Юрия Даниловича — Георгия Победоносца.
И снова, сам не помнил как, оказался Юрий Данилович на ладожском берегу, и, глядя на вспыхивающие в бегущей воде искры костров, прислушивался, как мешаются с шуршанием темной воды в прибрежной осоке всплывающие в памяти псалмы:
«Объяша мя болезни смертныя, беды адовы обретоша мя, скорбь и болезнь обретох и имя Господне призвах. О, Господи, избави душу мою! Милостив Господь и праведен, и Бог наш милует.
Храняй младенцы Господь, смирихся и спасе мя»…
И не заметил Юрий Данилович, как возникли из этого шума ладожской воды на отмели голоса.
Это плотники у костра — у одного племянник недавно из Твери вернулся! — разговаривали о покойном князе Михаиле Тверском.
— После приставили к князю семь сторожей, возложили на выю тяжелую колоду, и так и держали до самой казни… — звучал в темноте голос. — А хан в то время двинулся на охоту к берегам Терека. Повлеки таксама и князя тверского. Еще смолоду имел он обычай каждую ночь петь псалмы Давида, и теперь, осужденный на смерть, утешал себя этим пением. Так он молился со слезами всякую ночь, а днем старался ободрить своих спутников. Ему предлагали бежать, но он отвечал, что и прежде никогда не бегал от врагов, не побежит и теперь. Не бросит в беде бояр своих и слуг. Почти месяц страдал князь, а однажды разогнул Псалтирь, и попал на слова: «Сердце мое смятеся во мне, и боязнь смерти нападе на мя. Страх и трепет прииде на мя и покры мя тма. И рех: кто даст ми криле яко голубине, и полещу и почию». И вот, едва дочитал псалом, как ворвались в шатер, будто дикие звери, палачи, всей толпой набросились на князя, топтали ногами, а один из них, который уже давно бежал от княжеского суда в Орду, выхватив нож, и вырезал сердце князя. Сказывают, что в ту же ночь многие из христиан и иноверных видели, как два облака осенили то место, где находилось честное тело убиенного князя. Облака то сходились, то расходились, и сияли, точно солнце. И в Маджарах[3], где поместили тело князя в хлеву, жители видали, что над тем местом поднялся огненный столб до самого неба. Другие же видели радугу, которая склонялась над хлевом. Отсюда тело Михаила повезли в Москву; и в дороге тоже были чудесные видение — множество народа со свечами и кадилами окружало тело князя, светлые всадники носились в воздухе над колесницей. А через год, когда привезли князя в Тверь, открылось и самое главное чудо — тление совершенно не коснулось тела… Теперь тверичи молятся у гробницы своего князя и получают разрешение от недугов…
Рассказчик смолк.
— Что же? — раздался в темноте другой голос. — Столько князь Михайло с Новгородом ратился, а Бог прославил его?
— Выходит, что так! — Рассказчик подкинул в костер сучьев, и поднялось облако огненных искр, истаивающих в холодной черноте неба. — Выходит, что тепереча предстоит он у Престола Божия…
Несколько пепельных хлопьев отнесло в темноту, и они упали на руки князя Юрия.
Еще где-то посреди рассказа шевельнулось в нем желание встать и выйти на свет костра, прерывая разговор, но позабыл тогда князь о своем желании. Нахлынули воспоминания: сколько соболей, бобров и куниц подарил он ханским женам в Орде, сколько серебра раздал эмирам и темникам, приближая погибель Михаила.
И тот холодный день 22 ноября 1318 года, когда вместе с покойным Кавдыгаем смотрели они на берегу Терека на казнь Михаила, тоже припомнился ему.
И князь подавил в себе похожий на стон вздох.
Перекрестился, глядя на звезды, сверкающие в черноте августовского неба.
— Избавит миром душу мою от приближающихся мне, яко во мнозе бяху со мною… — пробормотал он.
И тут же услышал ответ.
— Возверзи на Господа печаль твою, — шевельнулся ветерок в темноте у воды. — И Той тя препитает: не даст в век молвы праведнику…
И так явственно прозвучали эти слова, что встал Юрий Данилович.
Что-то большое и высокое привиделось ему в августовской тьме.
— Это ты что ли, Михайло Ярославович, тут? — спросил он, шагнув к воде. — Чего тебе?
Но уже качнулось, унеслось большое и высокое в темень озера, названного свеями Альдога.
— Ты же, Боже, изведеши их в студенец истления, мужие кровей и льсти не преполовят дний своих, — зашумела на отмели озерная волна.
— Аз же, Господи, уповаю на Тя! — откликнулся этому шуму князь.
На следующий день пришли свеи…
Они встали на берегу в виду крепости, поднявшейся на Ореховом острове, день простояли так, а потом прислали на остров послов.
Памятный знак, установленный в память заключения Ореховецкого мира
«В лето 6831 (1323 от Р.Х.) ходиша Новгородци с князем Юрием Даниловичем в Неву и поставиша город на усть Невы на Ореховом острову, — записал тогда в Новгороде летописец. — Тут же приехавше послы великие от Свейского короля и докончаша мир вечный с князем и с Новым городом по старой пошлине».