Он так и не узнал — «не прикасайтеся помазанным Моим!» — что он совершил в русской истории.
Это знала только сама Екатерина II.
Любопытно, что она сама озаботилась созданием для истории своего алиби в этом преступлении.
Среди бумаг императрицы нашлась писанная к Н. И. Панину, но почему-то неотправленная записка, «относящаяся», как пишет А. Брикнер, «кажется, к Иоанну».
«Мое мнение есть, чтоб… из рук не выпускать, дабы всегда в охранении от зла остался, только постричь ныне и переменить жилище в не весьма близкий и в не весьма отдаленный монастырь, особливо в такой, где богомолья нет, и тут содержать под таким присмотром, как и ныне; еще справиться, можно нет ли посреди муромских лесов, в Коле или в Новгородской епархии таких мест»[40].
Никакого алиби записка эта не обеспечила, но есть в ней поразительные слова: «дабы всегда в охранении от зла остался», необыкновенно глубоко рисующие впечатление, которое произвел на Екатерину II при личной встрече Иоанн VI Антонович.
Впечатление это разительно розниться с тем, что сказано в манифесте об умерщвлении принца Иоанна Антоновича:
«…по природному Нашему человеколюбию, чтоб сему судьбою Божиею низложенному человеку сделать жребий облегченный в стесненной его от младенчества жизни. Мы тогда же положили сего принца видеть, дабы узнав его душевные свойствы и жизнь его по природным его качествам и по воспитанию, которое он до того времени имел, определить спокойную.
Но с чувствительностью Нашею увидели в нем кроме весьма ему тягостного и другим почти невразумительного косноязычества лишение разума и смысла человеческого. Все бывшие тогда с нами видели, сколько Наше сердце сострадало жалостию человечеству. Все напоследок и то увидели, что Нам не оставалося сему нещастнорожденному, а нещастнейше еще возросшему иной учинить помощи, как оставить его в том же жилище, в котором Мы его нашли затворенного, и дать всяческое человеческое возможное удовольствие; что и делом самим немедленно учинить повелели, хотя при том чувствы его лучшего в том состоянии противу прежняго уж и не требовали, — ибо он не знал ни людей, ни розсудка не имел доброе отличить от худаго, так как и не мог при том чтением книг жизнь свою пробавлять, а за едино блаженство себе почитал довольствоватися мыслями теми, в которые лишение смысла человеческого его приводило».
Вообще-то, утверждение, будто Иоанн VI Антонович «розсудка не имел доброе отличить от худаго, так как и не мог при том чтением книг жизнь свою пробавлять», прямо противоречит донесениям самих тюремщиков, но в манифесте, написанном, как считается, Н. И. Паниным, есть и другие, еще более не согласующиеся с подлинностью подробности.
Например, когда Мирович «пушку с потребным снарядом» взял с бастиона и сопротивляться стало невозможно, капитан Власьев и поручик Чекин действовали, оказывается, не по инструкции, предписывающей убийство императора, а по собственному разумению.
«Увидя перед собою совсем силу непреодоленную и неизбежно-предтекущее погубление (ежели бы сей вверенный был освобожден) многаго невинного народа от последующего через то в обществе мятежа, приняли между собою крайнейшую резолюцию, — пресечь оное пресечением жизни одного к нещастию рожденного».
Можно привести и другие нелепости, декларируемые манифестом, но, собственно говоря, избежать этих накладок и подчисток в манифесте, объявляющем во всенародное известие версию убийства в империи ее, пусть и «незаконно во младенчестве определенного ко Всероссийскому Престолу» императора, было просто невозможно.
Поэтому-то и остается не опровергнутым впечатление о встрече со шлиссельбургским узником, записанное самой Екатериной II.
Ее можно упрекать и в чрезмерном властолюбии, и в развратности, и во множестве других грехов, но при этом, несомненно, она была наделена бесценным даром понимания людей, с которыми приходилось встречаться.
Вот и, увидев проведшего всю свою жизнь в заключении Иоанна VI Антоновича — он был на одиннадцать лет моложе Екатерины II, — она увидела не диковатого, нездорового вида молодого мужчину, проведшего всю свою жизнь в тюрьмах, а человека, взглянув на которого, хотелось, чтобы он «всегда в охранении от зла остался».
Желание это было непонятно и самой Екатерине II, но оно появилось, оно оказалось даже закреплено на бумаге…
Еще одно свидетельство, рисующее духовное состояние Иоанна VI Антоновича перед его мученической кончиной, находим мы в донесениях тюремщиков.
В ответ на увещевания Власьева и Чекина, склонявших его к принятию монашества, Иоанн VI Антонович ответил: «Я в монашеский чин желаю, только страшусь Святаго Духа, притом же я безплотный».
Тюремщикам Иоанна VI Антоновича, как и историкам, слова эти показались свидетельством слабоумия «шлиссельбургского узника». Мы же, зная, что они сказаны накануне его мученической кончины, склонны считать их святым пророчеством.
А тогда, в июле 1764 года, кажется, только один человек и понимал, что случилось.
Ах, как плакала, как страдала блаженная Ксения Петербургская в те дни.
Ксения Петербургская
— Что ты плачешь, Андрей Федорович? — жалея Ксению, спрашивали тогда прохожие. — Не обидел ли тебя кто?
— Кровь, кровь, кровь… — отвечала Ксения. — Там реки налились кровью, там каналы кровавые, там кровь, кровь…
И еще три недели плакала Ксения, прежде чем стало известно в Петербурге, что в Шлиссельбурге убили Иоанна VI Антоновича.
Никто не знает, где похоронили этого русского императора[41].
По приказу Екатерины II погребение было совершено в строжайшей тайне…
Одни исследователи считают, что Иоанна VI Антоновича увезли хоронить в Тихвинский Богородицкий монастырь, другие полагают, что его погребли в Шлиссельбурге и на месте могилы воздвигли собор пророка Иоанна Предтечи[42].
Последняя версия, на наш взгляд, наиболее вероятна.
Скорее всего, погребение императора находится под фундаментом Иоанновского собора. Как известно, собор этот был заложен в 1776 году, когда умер в Холмогорах принц Антон Ульрих. После убийства Иоанна Антоновича Екатерина II разрешила ему — принц не был членом Дома Романовых и не мог стать конкурентом в борьбе за престол! — покинуть Россию, но отец Иоанна Антоновича предпочел свободе семью, остающуюся в заключении.
Документов, подтверждающих взаимосвязь смерти принца Антона Ульриха и закладки Иоанно-Предтеченского храма, нет, но нет и никаких иных объяснений этому строительству, никакой особой надобности в строительстве еще одной церкви в крепости тогда не было. Потребности гарнизона и немногочисленных арестантов вполне удовлетворяла крепостная церковь Успения Пресвятыя Богородицы.
В 1779 году Иоанно-Предтеченский храм был достроен, и 21 июня Высокопреосвященнейший Гавриил, архиепископ Новгородский и Санкт-Петербургский, освятил его[43].
Заходишь под разверстые прямо в небо купола собора пророка Иоанна Предтечи, встаешь рядом с бронзовыми фигурами солдат, защищавших крепость в годы Великой Отечественной войны, и как-то легко и спокойно начинаешь думать о невероятно жестокой судьбе императора, всю свою жизнь проведшего в заточении и при этом до последних дней оставшегося таким, что даже его убийце хотелось, чтобы он «всегда в охранении от зла остался».
Его убили 4 июля 1764 года…
Это по Юлианскому календарю, по которому жила тогда Россия.
В пересчете на Григорианский календарь, который введут у нас только в 1918 году, получается 17 июля.
В этот день, 17 июля 1918 года, убьют в Екатеринбурге всю царскую семью…
Часть втораяТюрьма1764–1916 годы
Но новгородский тот орех,
Взращенный здесь на страх врагам,
И больно крепкий, как на грех,
Раскусывать придется нам…
Мы имеем тех преступников, каких заслуживаем.
Глава первая Нумерные узники Екатерины Великой
Камо пойду от духа твоего; и от лица твоего камо вежу;
Аще взыду на небо, ты тамо еси: аще сниду во ад, тамо еси.
Но не всем скажи и не всем напиши, а токмо избранным моим и токмо святым моим; тем напиши, которые могут вместить наши словеса и наша наказания.
Казнь Василия Мировича была первой почти за четверть века.
Смертную казнь отменила одним из первых своих указов императрица Елизавета Петровна, и так получилось, что пока безвинно страдал в тюрьме мученик-император Иоанн VI Антонович, никого не казнили в России, но вот убили его, и снова полилась кровь.
Может быть, наполненные этой кровью реки и каналы и разглядела своими глазами, свободно заглядывающими далеко вперед, блаженная Ксения Петербургская?
В манифесте об умерщвлении принца Иоанна VI Антоновича была объявлена во всенародное известие не только благоприличная история убийства императора, но и изложены благообразные мотивы дворцовых переворотов, устроенных Елизаветой Петровной и Екатериной II.
Про саму Екатерину в манифесте было сказано просто и со вкусом:
«Когда всего Нашего верноподданного народа единодушным желанием Бог благоволил Нам вступить на престол Всероссийский»…
То есть Екатерину возвели на престол не гвардейцы, а единодушное желание народа. Ну и, конечно, «благоволение Божие».
Сложнее оказалось с императрицей Елизаветой Петровной.
Тут авторам манифеста приходилось сталкиваться с историческими фактами, но они легко справились с возникшим затруднением. Народу было объявлено, что «принц Иоанн… был на некоторое время