После подавления восстания И. В. Поджио обвинили в «принадлежности к тайному обществу с знанием цели и знанием о приготовлении к мятежу, а также в умысле на цареубийство согласием и даже вызовом».
Он был отнесен к четвертому разряду преступников и приговорен по лишении чинов и дворянства к ссылке в каторгу на двенадцать лет, а потом на поселение. В августе 1826 года срок каторги сократили до восьми лет, но впереди И. В. Поджио ждало самое страшное.
Мария Андреевна собиралась поехать следом за красавцем-мужем на каторгу, и отец ее, ставший сенатором, употребил все силы, чтобы помешать дочери.
Андрей Михайлович Бороздин добился тогда приема у Николая I, и тот приказал заточить И. В. Поджио в Шлиссельбурге, причем матери Иосифа Викторовича и его молодой жене об этом не сообщили.
В апреле 1828 года Иосифа Викторовича перевели в Шлиссельбург. Условия содержания были чрезвычайно тяжелыми и, судя по запискам М. Н. Волконской, вполне схожими с тюремными фантазиями героя «Шлиссельбургской станции» И. А. Бестужева.
«За все эти годы, — пишет М. Н. Волконская, — он видел только своего тюремщика да изредка коменданта. Его оставляли в полном неведении всего, что происходило за стенами тюрьмы, его никогда не выпускали на воздух, и когда он спрашивал часового: «Какой у нас день?» — ему отвечали: «Не могу знать»». Таким образом, он не слыхал о Польском восстании, об Июльской революции, о войнах с Персией и Турцией, ни даже о холере; его часовой умер от нее у двери, а он ничего не подозревал об эпидемии. Сырость в его тюрьме была такова, что все его платье пропитывалось ею, табак покрывался плесенью, его здоровье настолько пострадало, что у него выпали все зубы».
Периодически III отделение посылало коменданту крепости «уведомление» — «доставить приложенные при сем письмо и посылку находящемуся в Шлиссельбургской крепости Осипу Поджио…».
В. К. Кюхельбекер
Только в январе 1829 года Поджио получил разрешение отвечать на письма, но по-прежнему ему запрещалось указывать место своего нахождения.
За год до прибытия в Шлиссельбург И. В. Поджио здесь побывал еще один декабрист — Вильгельм Карлович Кюхельбекер. В Шлиссельбургской крепости он, как следует из его собственного свидетельства, выучился по-английски, потому что у него не было книг на других языках.
Помещен был Вильгельм Карлович в одну из камер Секретного дома, но, как и Михаил Александрович Бестужев, он был уверен, что находится в каземате Иоанна Антоновича.
В ужасных тех стенах, где Иоанн,
В младенчестве лишенный багряницы,
Во мраке заточенья был заклан
Булатом ослепленного убийцы, —
Во тьме на узничьем одре лежал
Певец, поклонник пламенной свободы;
Отторжен, отлучен от всей природы,
Он в вольных думах счастия искал.
Но не придут обратно дни былые:
Прошла пора надежд и снов,
И вы, мечты, вы, призраки златые,
Не позлатить железных вам оков!..
Стихотворение названо «Тень Рылеева» и посвящено Петру Александровичу Муханову, но кажется, что ложится на него и тень несчастного Иосифа Викторовича Поджио, вступившего ради своей любви в Тайное общество, и осужденного за свою любовь на заточение в Секретном доме Шлиссельбурга…
Глава четвертая Николаевская эпоха
Сеть уготоваша ногам моим, и слякоша душу мою: ископаша пред лицем моим яму, и впадоша в ню.
Я знал Россию мало, восемь лет жил за границею, а когда жил в России, был так исключительно занят немецкою философиею, что ничего вокруг себя не видел.
Николай I, как утверждают современники, был прекрасным наездником. Он мог провести в седле восемь часов, а потом отправиться на бал.
Свое превосходное мастерство наездника император сохранил и после своей кончины, сделавшись памятником.
Семьдесят советских лет, когда редкий памятник русским царям сумел устоять на постаменте, уверенно держался император Николай I в седле скакуна, вздыбившегося в самом центре города трех революций.
Говорят, все дело в мастерстве П. К. Клодта, сумевшего удержать императорского коня всего на двух точках опоры.
Не знаю…
Может, и редки такие статуи, но мы ведь знаем, что в своей ненависти к русским государям и вообще ко всему русскому, а к таким государям, как Николай I, в особенности, большевики не щадили ни исторические, ни художественные ценности.
Так что приходится признать, что не только благодаря художественной ценности памятника удержался император Николай I в седле вздыбившегося скакуна, но и благодаря той Божией помощи, которая одна, кажется, и помогала ему удерживать вздыбливающуюся империю…
Он начал свое правление с того, что спас Россию в дни декабрьской смуты 1825 года.
Николай I был слишком благороден, слишком добр, чтобы быть тираном.
Плоть от плоти он был Павлович, и хотел править, как государь мечтательный и романтичный, не прибегая для укрепления власти к арсеналу приемов, используемых тиранами и диктаторами — подкупам, обманам, жестокостям…
Как известно, следственная комиссия по делу декабристов вела расследование в отношении 600 участников беспорядков. То ли стремясь выслужиться, то ли стараясь снять с себя возможные подозрения, судьи готовы были утопить в крови все расследование, и предлагали четвертовать основных участников мятежа, а еще двум десяткам отрубить головы! И только непосредственное вмешательство императора ограничило наказание, так чтобы оно не превратилось в расправу и не утратило своего воспитательного воздействия. Из 600 бунтовщиков лишь 121 участник восстания был осужден на каторгу и ссылку, и только пятеро — казнены.
В ходе следствия император Николай I проявил необыкновенное благородство, постоянно побуждая заговорщиков к моральному, нравственному и духовному очищению и раскаянию. Насколько успешной была его деятельность в этом направлении, свидетельствует пример К. Ф. Рылеева.
«Бог и Государь решили участь мою; я должен умереть, и умереть смертию позорною, — писал тот в предсмертном письме. — Да будет Его святая воля!.. Благодарю моего Создателя, что Он меня просветил и что я умираю во Христе».
8 сентября 1826 года, на Рождество Пресвятой Богородицы, в Чудовом монастыре в Москве состоялась встреча Николая I с возвращенным из ссылки А. С. Пушкиным, которая стала знаком и символом наступившей эпохи.
Встреча произвела глубокое впечатление — «…нынче говорил с умнейшим человеком в России…» — на императора, а для самого А. С. Пушкина она знаменовала начало нового этапа жизни. Покидая Чудов монастырь, Пушкин является России как зрелый, стремительно освобождающийся от юношеских заблуждений мыслитель, который наконец-то обретает способность выразить своим творчеством русскую национальную идею во всей ее глубине и полноте.
Как государственному деятелю, Николаю I предстояло исполнить в управлении страной ту же роль, что и Пушкину в литературе. Не всегда осознанно, но достаточно последовательно Николай I пытался соединить империю с допетровской Россией, ликвидировать разлом, образовавшийся в общественном устройстве в результате Петровских реформ.
Первым из Романовых Николай I предпринял действенные шаги к возрождению православия в его прежнем для России значении. Первым начал ограничивать своеволие и себя как монарха, и своих подданных.
Александр Сергеевич Пушкин был посвящен в эти замыслы монарха и, как это видно из многочисленных воспоминаний, вполне сочувствовал им.
Естественно, что приобретенное расположение государя породило немало завистников и врагов, число которых значительно увеличилось, когда стало понятно, что Пушкин окончательно порвал с вольтерьянскими и масонскими увлечениями. Клевета, сплетни, доносы обрушиваются на Пушкина. И это не странно, а закономерно, что люди, преследующие Александра Сергеевича Пушкина, пытающиеся очернить его в глазах государя, изо всех сил противятся и осуществлению замыслов самого Николая I.
Памятник Николаю I на Исаакиевской площади
Разумеется, бессмысленно говорить о каком-то идеальном совпадении позиций царя и поэта, об отсутствии разногласий.
«Строй политических идей даже зрелого Пушкина, — отметил Петр Струве, — был во многом не похож на политическое мировоззрение Николая, но тем значительнее выступает непререкаемая взаимная личная связь между ними, основанная одинаково и на их человеческих чувствах, и на их государственном смысле. Они оба любили Россию и ценили ее исторический образ».
Возникновению недомолвок, недоумений немало способствовали преследователи Пушкина, «жадною толпой стоящие у трона» и одинаково враждебные — подчеркнем это еще раз! — и самому Николаю I.
И все же духовная связь сохранялась.
«Я перестал сердиться (на государя. — Н.К.), — пишет 16 июня 1834 года жене Пушкин, — потому что он не виноват в свинстве его окружающих»…
«Знаю лично Пушкина, — говорит Николай I, — я его слову верю».
Такими же — пролетающими высоко над объятой бесовским возбуждением толпой — окажутся и слова последнего, заочного диалога Царя и Поэта:
«Прошу тебя исполнить последний долг христианина»… — звучит в вечности голос императора Николая I.
«Мне жаль умереть… — откликается в ответ голос А. С. Пушкина. — Был бы весь его…»
Сходны с беседой государя с А. С. Пушкиным в Чудове монастыре и другие докоронационные события правления Николая I. Рождение в России неевклидовой геометрии (7 февраля 1826 года профессор Казанского университета Н. И. Лобачевский представил сочинение «Сжатое изложение начал геометрии»), издание первого учебника по астрономии на русском языке («Руководство к астрономии» Д. М. Перевощикова) идут бок о бок с указами о закрытии Русского Библейского общества и запрещением деятельности всех тайных обществ на территории России.