Если отбросить мероприятия, связанные с погребением Александра I, ликвидацией мятежа и началом Русско-персидской войны, возникает совершенно очевидная доминанта, которая, как выяснится в дальнейшем, распространится на всю Николаевскую эпоху. И правление это в результате превратится в начало золотого века русской литературы, станет временем крупномасштабных инженерных свершений, а российская наука и техника достигнут таких высот, что открытия, сделанные русскими учеными, начнут определять развитие всей мировой цивилизации…
С другой стороны, мы знаем и иные — «жандарм Европы», «Николай Палкин» — оценки Николая I. При всей их тенденциозности, некоторые основания для подобных характеристик имеются, и заложены они были тоже в самые первые недели его правления.
И нет тут никакого противоречия.
В правление Николая I впервые при Романовых национальная русская идея начинает проявляться как система, как общественная и политическая программа. Развивая просвещение и гражданское самосознание, и тем самым обеспечивая воистину выдающиеся прорывы России в научной, литературной и духовной сферах, Николай I укрепляет правопорядок в стране и стремится защитить империю от разрушающих ее сил.
М. А. Зичи. Николай I на строительных работах
Он поступал как монарх-инженер — а он и на самом деле был выдающимся инженером![71] — перестраивающий величественное здание своей империи. Укрепляя его, безжалостно выбраковывал он негодный испорченный материал, защищал от разрушающего влияния стихий несущие конструкции.
Символично, что на начало правления Николая I попадает завершение строительства в Шлиссельбурге каменной соборной церкви во имя Рождества Крестителя Господня Иоанна взамен бывшей, «оказавшей трещины в куполе и стенах» сразу после убийства императора Павла. В 1828 году храм был достроен, и целое столетие шли в нем церковные службы. Развалины этого храма, словно бы поддерживаемые бронзовыми бойцами стрелковой роты 1-й дивизии НКВД и 409-й морской батареи, которые обороняли в годы Великой Отечественной войны и крепость, и эту церковь, можно видеть и сейчас. В этих развалинах, сохраняющих мощь Николаевской эпохи, и сейчас звучит церковное пение. Здесь совершаются новым настоятелем храма Рождества Иоанна Предтечи игуменом Евстафием (Жаковым) Божественные литургии.
Великосветское окружение не позволило Николаю I довести расследование декабрьского мятежа до конца, и пришлось закрыть глаза на участие в заговоре высокопоставленных особ, но это не значит, что император смирился с разрушающим страну влиянием этих лиц.
По мере того как укрепляется императорская власть, все тверже и жестче становится борьба Николая I с тайными обществами.
Примером этой борьбы может служить история шлиссельбургского «рекордсмена», поляка Валериана Лукасинского, проведшего в одиночном заточении и крепости почти 38 лет.
Арестовали его еще при Александре I.
В конце 1821 года майор Лукасинский назначен членом суда, рассматривавшего дело о халатности тюремщиков крепости Замостье. Суд вынес проштрафившимся тюремщикам настолько мягкий приговор, что наместник Варшавы, великий князь Константин возмутился и потребовал пересмотреть его. Все судьи уступили, воспротивился лишь Лукасинский.
Он был исключен из действующей армии и отдан под тайный надзор, который вскоре выявил, что Лукасинский и сам является одним из руководителей Тайного общества. Стало известно, что еще в 1818 году Валериан Лукасинский напечатал «Замечания одного офицера по поводу признанной потребности устройства евреев в нашей стране», в которых ратовал за равноправие еврейского населения и привлечения его к военной службе, а в мае 1819 года создал организацию «Национальное масонство» («Национальный союз свободных каменщиков»), которую и возглавил под именем Ликурга. Некоторые исследователи считают, что Лукасинский являлся организатором всего польского масонства и был магистром ложи «Рассеянный мрак».
Когда эти факты стали известны властям, Лукасинского арестовали и поместили в тюрьму крепости Замостье, охранников которой он столь самоотверженно защищал.
В 1825 году за попытку организации заговора уже в самой крепости Лукасинского приговорили к четырнадцати годам каторги.
16 (28) мая 1830 года Николай I произнес конституционную речь на открытии сейма в Варшаве.
Депутаты ответили государю заранее подготовленной петицией, первым пунктом которой было ходатайство об освобождении магистра ложи «Рассеянный мрак» Валериана Лукасинского, и лишь вторым — дарование Польше Конституции.
Конституция была дарована, а вот Лукасинского перевели вначале в Бобруйскую тюрьму, а затем отправили в Шлиссельбургский Секретный дом. Там — его было приказано «содержать самым тайным образом, так, чтобы никто не знал даже его имени и откуда привезен» — и суждено было Валериану Лукасинскому поставить печальный рекорд 38-летнего пребывания в одиночной камере.
Однако, несмотря на «тайный образ» содержания, многие узники Шлиссельбурга видели и запомнили «рекордсмена».
«Однажды во время прогулки, — писал М. А. Бакунин, — меня поразила никогда не встречавшаяся мне фигура старца с длинной бородой, сгорбленного, но с военной выправкой. К нему приставлен отдельный дежурный офицер, не позволявший подходить к нему. Этот старец приближался медленной, слабой, как бы неровной походкой и не оглядываясь. Среди дежурных офицеров был один благородный сочувствующий человек. От него я узнал, что этот узник был майором Лукасинским».
Вспоминает Лукасинского и другой узник Шлиссельбурга, член центрального национального комитета Польского восстания 1863 года Бронислав Шварце.
«Помню фигуру, проскользнувшую однажды в полутьме коридора и исчезнувшую навеки. Это был седовласый старец в сером арестантском халате… — пишет он в своих записках[72]. — По близорукости я не смог рассмотреть его лица, а солдат поспешил втолкнуть меня в пустую камеру, чтобы не дать встретиться с товарищем по несчастию».
27 февраля 1868 года на 82 году жизни Валериан Лукасинский умер.
Тело его захоронили на территории крепости.
Вот, кажется, и все известные факты жизни человека, начинавшего свою службу в наполеоновской армии, ставшего крупным масоном и закончившего жизнь в Секретном доме Шлиссельбургской крепости.
Факты эти немногочисленны и плохо связаны между собой, но зато оставляют простор для фантазий и различных легенд.
Некоторые исследователи полагают, что мысль об образовании «тайной масонской организации с особым польским характером» возникла в… окружении Александра I, когда тот посещал Варшаву в 1818 году.
Каких-либо документов, подтверждающих данную версию, не сохранилось, но считается, что версия эта проясняет тот покров загадочности и тайны, которым было окружено имя Валерия Лукасинского в Шлиссельбурге.
Еще более для этой цели подходит легенда о поисках Валерианом Лукасинским в крепости Замостье спрятанного там колдовского свитка еврейских мудрецов с секретом вечной молодости.
Надо сказать, что романтическая история колдовского списка объясняет и странную для магистра масонской ложи участливость в судьбе тюремщиков, и настойчивость, за которую Лукасинскому пришлось поплатиться увольнением с военной службы, а заодно и попытку его устроить восстание в крепости Замостье.
Ну и, конечно, объясняет легенда — обыкновенно она для этого и вспоминается! — секрет тюремного долголетия и Валериана Лукасинского, и некоторых других (Николай Александрович Морозов) узников Шлиссельбурга, сумевших завладеть колдовским свитком.
Фантазировать тут можно достаточно долго, но очевидно, что Лукасинский действительно заключал в себе какую-то тайну прежнего правления, которую и необходимо было Николаю I спрятать за стенами Шлиссельбурга.
Впрочем, такой тайной, особенно в глазах иностранных наблюдателей, становится при Николае I и сама Шлиссельбургская крепость.
В сочинении маркиза Альфреда де Кюстина Шлиссельбургу посвящено двадцатое письмо, отправленное из Петербурга 2 августа 1839 года. Правда, в саму тюрьму маркизу попасть так и не удалось, зато он сумел сделать там воистину фантастическое географическое открытие, выяснив, что исток Невы «находится под водой, на выходе из Ладожского озера, на дне глубокого канала, которым озеро отделено от острова, где возведена крепость».
И хотя эта «достопримечательность русской природы» была интересна маркизу только тем, что позволяла приблизиться к «заколдованной тюрьме», но это нисколько не снижает революционного характера сделанного им открытия.
«Не сумев различить бурление источника, скрытого от нас неспокойными, сносящими нас волнами, мы сначала совершили прогулку по озеру, а затем, на обратном пути, когда ветер слегка притих, разглядели на довольно большой глубине какие-то клочки пены: это и был пресловутый исток Невы, над которым мы проплывали. Когда при западном ветре на озере бывает отлив, канал, что служит водоспуском для этого внутреннего моря, почти пересыхает, и этот прекрасный источник выходит на поверхность».
Разумеется, в сочинении Альфреда де Кюстина можно найти множество других ляпов, порожденных его европейским апломбом и дремучей русофобией, но на «географическое открытие», сделанное им в истоке Невы, явно ложится тень Шлиссельбургской крепости. Возле ее стен никакой фантастический слух не казался слишком фантастичным.
Любопытное совпадение…
Загадочного Валериана Лукасинского поместили в Шлиссельбургскую крепость, когда там умирал другой «тайный» узник — Василий Критский.
Было ему всего двадцать лет, и осужден он был за участие в революционном кружке, который организовал в Московском университете его старший брат Петр.
Кружковцы считали себя продолжателями дела декабристов — во время коронации Николая I они распространяли в Москве листовки — и планировали ограничить императорскую власть Боярской думой, которой должны были придать власть и силу «афинских архонтов» или — как тут не вспомнить о конституциях, составляемых убийцами императора Павла! — «испанских кортесов». С конституционалистами-цареубийцами роднило их и отношение к рабовладению. Крепостных крестьян братья Критские освобождать не собирались до тех пор, «пока благодетельный свет просвещения не озарит умы грубой, необразованной черни».