Но еще страшнее было другое…
31 марта Петербургский окружной суд вердиктом присяжных заседателей оправдал террористку, и приговор этот был встречен публикой с ликованием.
Это уже не вмещалось в нормальное сознание, и об этом не мог не думать Александр II в день своего шестидесятилетия, 17 апреля 1878 года.
Вместо праздника он вынужден был провести совещание с министрами «о принятии решительных мер против проявлений революционных замыслов, все более и более принимающих дерзкий характер».
«Вот как приходится мне проводить день моего рождения…», — сказал император, открывая собрание.
А террористы, поощряемые передовой общественностью, состоящей из вчерашних крепостников, открыто объявили сезон «большой охоты» на Александра II. Императора, «заслужившего благодарность всех русских людей, любящих свое Отечество», как писали тогда, травили подобно дикому зверю…
Но ведь потому и травили, что император Александр II действительно делал то, что необходимо было России.
«Жизнь его была подвигом, угодным Богу!» — скажут потом про него.
Но мы не всегда отчетливо представляем себе, что совершалась эта жизнь-подвиг под треск выстрелов и грохот разрывов бомб…
2 апреля 1879 года участник «хождения в народ», неудавшийся сельский учитель Александр Соловьев[78] выстрелил близ Зимнего дворца в гулявшего без охраны по Дворцовой площади Александра II…
Он был почти рядом, но промахнулся.
«Я окрещен в православную веру, но в действительности никакой веры не признаю! — сообщил Соловьев на допросе. — Еще будучи в гимназии, я отказался от веры в святых… Отрекся даже и от верований в Бога, как в существо сверхъестественное… Сознаюсь, что намерен был убить государя».
Прошло еще полгода и в ноябре 1879 года члены организации «Народная воля» взорвали железнодорожное полотно под Москвой, по которому должен был проследовать поезд с императором.
И снова чудо спасло государя. Царский поезд прошел на полчаса раньше графика и избежал крушения.
Еще три месяца спустя народоволец С. Н. Халтурин организовал 5 февраля 1880 года взрыв в Зимнем дворце. Бомба была заложена в помещении гауптвахты, под парадной столовой второго этажа, в то время, когда там должны были находиться Александр II и его семья. Но опять произошла счастливая для императора и для всей России случайность. Обед задержался, и когда прогремел взрыв, в столовой никого не было.
Во дворце погас свет, комнаты заполнились густым едким дымом. В помещении главного караула стонали раненые солдаты. Всего пострадало 67 человек, 11 из них — погибли.
На следующий день государь сказал, что Господь его спас еще раз, что необходимо искоренить зло, и он надеется, что народ ему поможет сокрушить крамолу. Затем, отменив все государственные мероприятия, Александр II отправился в лазарет лейб-гвардии Финляндского полка, а после этого присутствовал на панихиде по погибшим…
Ф. М. Достоевский сказал тогда, что у нас гораздо легче бросить бомбу в государя, чем пойти в церковь и заказать молебен о его здравии. Для последнего поступка действительно требовалось мужество.
Каждого, кто осмеливался подобно Николаю Семеновичу Лескову встать на пути набирающего силу нигилизма, в который сублимировалась свобода дворянского рабовладения, немедленно предавали общественному порицанию… Страх вчерашних рабовладельцев перед будущим и выплеснул подпольную волну терроризма.
Терроризм в России возник как реакция западнического сознания бывших крепостников на Александровские реформы, потому что реформы эти лишали и самих крепостников, и их западничество привилегированного положения, ставили его в равные условия с национальным самосознанием.
Чтобы убедиться в этом, достаточно просто внимательно проанализировать события тех лет…
Последние годы правления Александра II — особые в нашей истории, хотя мало кто обращает внимание на это. Странным, мистическим образом сходятся в них дела живущих, дела уходящих из земной жизни и дела приходящих в историю России персонажей.
В 1879 году обнародовали указ о заключении мира с Оттоманской Портой, подытоживший важный этап борьбы России за освобождение славянских народов. Другое событие — решение немедленно убить Александра II, принятое на заседании исполкома партии «Земля и воля» — обнародовано не было, но события эти связаны, и взаимосвязь их можно понять и объяснить.
Эти события произошли в мире живущих.
А вот совпадение, объяснить которое, пользуясь лишь рациональной логикой, уже не получается…
В 1879 году умер выдающийся русский историк Сергей Михайлович Соловьев. Он оставил после себя «Историю России с древнейших времен»… А через полмесяца родился Лев Давидович Бронштейн, тот самый, что станет товарищем Троцким; а еще чуть позднее — Иосиф Виссарионович Джугашвили, товарищ Сталин. Оба они — ключевые персонажи нашей будущей истории, которая, к сожалению, будет иметь мало общего с историей, описанной в 29 томах С. М. Соловьева.
Слишком далеко разведены эти истории, и только мы, живущие в начале третьего тысячелетия, знаем, как страшно сойдутся они и какой ценой придется заплатить за это стране.
8 июня 1880 года Ф. М. Достоевский произнес знаменитую Пушкинскую речь.
«Пушкин первый своим глубоко прозорливым и гениальным умом и чисто русским сердцем своим отыскал и отметил главнейшее и болезненное явление нашего интеллигентного, исторически оторванного от почвы общества, возвысившегося над народом, — говорил он. — Он отметил и выпукло поставил перед нами отрицательный тип наш, человека, беспокоящегося и не примиряющегося, в родную почву и в родные силы ее не верующего… Он первый (именно первый, а до него никто) дал нам художественные типы красоты русской, вышедшей прямо из духа русского, обретавшийся в народной правде, в почве нашей, и им в ней отысканные».
Завершая свою речь, Ф. М. Достоевский сказал удивительные слова: «Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, может быть, меньше недоразумений и споров, чем видим теперь».
Эти слова чрезвычайно важны и для понимания роли А. С. Пушкина в русской истории, и для понимания того, что происходило в России в 1880 году.
«Люди незнакомые между публикой плакали, рыдали, обнимали друг друга и клялись друг другу быть лучшими, не ненавидеть вперед друг друга, а любить…», — писал в тот день Ф. М. Достоевский своей жене.
Скажем сразу, что бомбы и пули, которыми ответили дворяне-террористы на русские реформы Александра II, недоразумением не назовешь. Это вполне осознанный ответ сословия, потерявшего возможности для дальнейшего паразитирования за счет народа.
Но была, была возможность, вопреки этой злобе и ненависти, быть лучшими, не ненавидеть вперед друг друга, а любить…
И лучший пример этому показывал император Александр II.
Вопреки сатанинской, «адской» охоте, устроенной на него превратившимися в народовольцев крепостниками, вопреки сопротивлению сторонников крепостничества среди своей бюрократии, государь одобрил проект реформы государственного управления и назначил на 4 марта 1881 года заседание Совета министров для окончательного его утверждения.
Это была Конституция, но такая Конституция, предназначенная для всего народа, вчерашним рабовладельцам была не нужна…
Говорят, что накануне цареубийства по окну царского кабинета в Зимнем дворце полилась кровь… Когда стали разбираться, выяснилось, что коршун убил голубя.
Еще говорили, что в ночь на 1 марта над столицей в небе на короткое время появилась необыкновенно яркая комета в виде двухвостой змеи.
Если это так, то, по-видимому, комета появилась, когда дочка и внучка помещиков-крепостников Вера Николаевна Фигнер[79] с лейтенантом флота дворянином Николаем Евгеньевичем Сухановым обрезывала купленные жестянки из-под керосина, служившие оболочками снарядов, и наполняла их «гремучим студнем», как называли тогда нитроглицерин…
Утром 1 марта 1881 года, когда император стоял в дворцовой церкви у обедни — была Неделя Торжества Православия — Николай Иванович Кибальчич передал жестяные коробки с «гремучим студнем» четырем бомбометателям — Игнатию Иоахимовичу Гриневицкому, Тимофею Михайловичу Михайлову, Николаю Ивановичу Рысакову и Емельянову…
После обеда был назначен смотр войск в Манеже, но графу М. Т. Лорис-Меликову и княгине Юрьевской[80] удалось отговорить императора от этой поездки. Полиция располагала сведениями о предстоящем покушении на его жизнь.
Княгиня Юрьевская
Однако тут во дворце появилась Александра Иосифовна — жена Великого князя Константина Николаевича. Она рассказала, что на запланированном смотре ее младший сын Дмитрий должен быть представлен дяде-императору в качестве ординарца. Воспользовавшись просьбой великой княгини, император распорядился готовить развод войск. В 12 часов 45 минут экипаж был подан к подъезду. В час дня государь въехал в Манеж. Многие запомнили, что он был несколько бледен. Произведя смотр и приняв рапорт ординарцев, император поехал в Михайловский дворец (здание Русского музея) к кузине, великой княгине Екатерине. За чаем говорили о предстоящем утверждении Советом министров проекта реформ.
В четверть третьего государь снова был в карете. Ему предстоял последний путь.
Можно было проехать по Малой Садовой улице, а потом свернуть на Невский проспект и выехать к Зимнему дворцу. Можно было, проехав Инженерную улицу, повернуть на Екатерининский канал…
На углу Невского проспекта и Малой Садовой императора ожидала мина, составленная из черного динамита и бутыли с запалом из капсюля с гремучей ртутью и шашки пироксилина, пропитанных нитроглицерином…
Запал был соединен с проводами, которые в нужный момент должны были быть соединены с гальванической батареей. На первом этаже было арендовано помещение, откуда вели подкоп под проезжую часть.