–Нормально.
–Чем кончилась ваша борьба за культуру?
–Нормально… Все… Нормально.
–Какой-то сдвиг есть?
–Ну, елки, ну я ж говорю – нормально.
–А к женщинам?
–Да, особенно к женщинам, да… к этим б… да, особенно.
–Можно приезжать?
–Да не надо пока. Мы тут, б… должны еще поработать с одним м… С одним козлом… Заткнись!..
А по коренным?!. Четвертак с вас, мразь ползучая…
–Так что, пока отложим разговор?
–С ним, что ль? Я этой падали паскудной вместо глаз фиксы вставлю, он у меня на кашель откликаться будет, я…
–Так нам что, позже позвонить?
–Во-во, давай позже или никогда. А так все нормально… Эй, протез, у меня туз червей, у меня…
–А как окружающая среда?
–Какая на… решетка!.. A-а, нормально! Этому глаза повырываю – вообще красота будет. Не звоните больше. Обстановка хорошая. Европа – люкс. Еще раз позвонишь, я и в Москве найду, кто тебе скелет выймет.
–Спасибо.
–Давай.
–Северный полюс! СП-28!.. Северный полюс? Алло!.. СП-28? Прием. Алло! Алло! Вы слышите?
–Да!
–Алло! Наконец-то… Алло.
–Да, да.
–Алло!
–Да. Нам вообще ничего не нужно.
–Какие результаты?
–Никаких результатов. Нам ничего не нужно.
–Как ваши исследования?
–Никаких исследований. Нам хорошо.
–У вас сейчас ночь?
–Это вас не касается.
–Как с продуктами?
–Нам ничего не нужно.
–За вами послать?.. Когда вы вернетесь?
–Мы еще не решили.
–Как льдина? Трещина вдоль полосы или поперек?
–Разберемся.
–Когда вы возвращаетесь?
–Это политический вопрос. Дебатируется самоопределение, отделение, переход в суверенное плавание.
–На льдине?
–Пока да. Пойдем на льдине в теплые края.
–Куда?
–До Калифорнии дотянем и на пресную воду продадим.
–Башкирия?
–Ай донт андестенд.
–Это Башкирия?
–Йес!
–Что ж ты мне голову морочишь. Это Москва!
–Ай-яй-яй, испугал. По латыни давай!
–Какая латынь?
–Отделяемся мы. Пока своего языка не вспомним, по латыни трендеть бум. Все надписи латынью, ни хрена не поймете, пся крев. Кавалерию заведем, армию, от всего мира отобьемся. Новую жизнь начинаем. С Израилем дружить бум. Фрукту свою заведем, молоко.
–Так у вас же промышленности нет…
–На хрена нам промышленность, подавитесь своей промышленностью, у нас латынь будет и армия. Гуляй куда хочешь! Мы в энциклопедию смотрели – кочевники мы. Дикие мы, оказывается. У нас лошади и люди одинаково выносливые, оказывается. Не надо сюда звонить. Кочевники мы, отвлекать будете.
–Алло! РСФСР?
–Для кого РСФСР, а для кого и Россия, мать вашу…
–Как там?
–Все путем. Повыгоняли всю сволоту: чернозадых, черномордых, черноглазых, чернозубых, черноногих, черногрудых – все, вздохнули! Эх, ед-ренть, какая ширь образовалась, просторы, воздух, едренть, свежий…
–Со жратвой?
–Маненько есть… Счас придумываем кой-чего вместо колхозов.
–Чего?
–Да так, чтоб тоже сообча, однакось пока кое-кого еще перебить надо, чтоб еще шире вздохнуть. Жидов вроде не осталось, так наши некоторые жидовствуют, надо их маненько поунять, и дело пойдет. Потом строй себе придумаем, и дело стронется.
–А как с землей?
–Не до этого пока, поважней дела есть. Переделить тут надо кой-чего по справедливости. Мы так хотим, чтоб у всех одинаково, чтоб все с нуля, со старта, и вперед, вперед… Думаем, пойдет дело… Так что мы все на собрании.
–Сахалин? Алло?
–Хацю, Хацю.
–Где Николаев?
–Здеся, здеся.
–Что решили?
–Все хороседо, все хороседо. Горосуем.
–Что голосуем? Чего вдруг?
–К Японии переходим, да, всеобщим тайным горосованием.
–И как разделились голоса?
–Никак не раздерирись. Единограсно к Японии.
–Против есть?
–Есть, есть, японаци против, но уже позадно, мы уже присоединирися, уже пьем саке, смотрим теревизора, секретарь горкома кимона на урице сидит, поздравряет комсомор. Просяйте, товариси!
–Алло! Москва?
–Да.
–Это Москва?
–Да, вас слабо слышно.
–Да это мы слабо говорим.
–Кто вы?
–Поволжье мы.
–Что у вас?
–Да ничего нет. Абсолютно ничего. Хотим посоветоваться. Мы все равно голодаем, так, может, в виде протеста? А? Подберите нам чего-нибудь попрестижнее. Может, негров поддержать в Америке? Тоже мучаются, а? Раз уж голодаем?..
–Давай тогда за нашу победу.
–А за победу голодают?
–А как же. Вся страна.
Не стоит
Ребята!
Я считаю, что не стоит брать по сто грамм водочки, селедочку с картошечкой, редисочку, масла сливочного.
Не стоит. Не стоит.
И день такой прекрасный, и море голубое.
Спортом, спортом…
Значит, так.
Я предлагаю не брать по сто грамм водочки, огурчиков соленых, салатика помидорного, брынзочки, редисочки, селедочки и картошечки с укропчиком.
Ни к чему.
Солнце жарит, народ на пляже.
Необходимо размять уставшие мышцы. Да?..
А здесь хоть и видно море, а все равно в стороне.
Да? Договорились?
Значит, я повторяю: не берем по сто пятьдесят водочки, огурчиков, яблочек моченых, селедочки, салатика, картошечки, редисочки, сока томатного со льдом и отбивную.
Кто записывает? Нет, нет, нет.
Не берем по двести водочки, салатика, огурчиков, икры баклажанной, картошечки горячей с укропчиком и борща, да, и борща украинского с пампушечкой чесночной обязательно!
Не берем!
Уже записали?.. Ну и что?
Такой день хороший, и погода прекрасная, и жара, плавай, загорай.
Здоровье нужно укреплять.
Зачем нам по двести пятьдесят грамм водочки, селедочка с картошечкой, редисочкой, икоркой на холодное, борщом украинским со сметанкой и чесночком на первое и, пожалуй, и какое-то такое отбивное на второе…
Тогда уже и мороженое с вареньем…
Нет, нет! Не пойдет. Вычеркиваем все!
Значит, из холодного, вычеркните по триста грамм водочки с огурчиком соленым, салатик, помидорки, селедочку с луком, картошечку горячую с укропом, да, редисочку вычеркивайте с борщом и сметаной, рыбу жареную с пюре и мороженое, да, и томатный сок со льдом.
Все вычеркивайте.
Мы идем плавать, купаться и загорать.
Что значит принесли?
Унесите по триста пятьдесят грамм водочки, томатный сок со льдом, селедочку с горячей картошкой, редисочкой, салатиком, уносите горячий борщ в горшочке со сметаной и пампушечками с чесночком.
Немедленно заберите жареную скумбрию с пюре и соленым помидорчиком.
Унесите также хлеб свежий белый горячий с хрустящей корочкой, масло сливочное со льдом, икру из синеньких и капусточку квашеную с сахаром.
Мы все это есть не будем, мы пойдем на пляж и там подохнем, захлебнувшись слюной, на их проклятом турнике в этот солнечный воскресный день.
Чем живет страна
Обозрение
Все, кончилось золотое время! В стране все за деньги. В платных туалетах посетители, у которых запор, требуют вернуть деньги обратно, и суды их поддерживают.
По любому вопросу можно обратиться в суд и получить оправдательный приговор. Главная задача суда – не связываться.
Главная задача церкви – не ввязываться.
Суд, церковь и народ полностью отделились от государства.
Учителя отделились от учеников.
Милиция – от воров. Врачи – от больных. Секс – от любви.
Церковь заговорит, только если ее ограбят. А пока молчит и что-то делит внутри себя.
На экране непрерывно стреляют и любят друг друга в крови и в грязи, и поют там же. Песни по смыслу приближаются к наскальной живописи.
На свадьбах под крик «Горько!» уже не целуются, а идут дальше. Любимые называются партнерами, объятия называются позицией, поцелуй – начало игры. Женихи и невесты исчезли как класс. Среди венерических болезней самая редкая – беременность.
Остальное – нормально. Москва сверкает. Одесса хорошеет. Омск впервые узнал, что такое автомобильные пробки. В Москве вообще только машины. На 850-летие Москвы был первый день человека: вышли миллионы людей и раздавили сотни машин.
В правительстве тем временем идут дебаты, когда давать пенсии: с шестидесяти лет или с шестидесяти пяти. Это при средней продолжительности в пятьдесят семь.
Во время гриппа особым шиком считается подговорить гриппозного пойти и поцеловать начальника.
Радиации никто у нас не боится, считается, что от нее умереть мы не успеем.
Самые уважаемые и модные люди в стране – спасатели МЧС. Единственные, кто работает по-настоящему, непрерывно повышая производительность. До ста покойников в час. И это не предел. Они говорят, будет техника, можем и двести покойников выдавать.
Провожая родственников в аэропорту, мы уже не знаем, куда мы их провожаем: то ли к ним, то ли к нам. То ли к себе, то ли к спасателям сразу. Спасатели настолько поднаторели, что если в каком-то регионе года три ничего не взорвалось, они едут туда без вызова.
В магазинах все есть. Правда, кому это все есть? Начиная с 17-го года едят только новые русские. То одни, то другие, то третьи.
Песен в стране стало в сто раз больше, зато стихов к песням – в сто раз меньше. Приятное новшество наших дней – пение под фонограмму. Любимый певец прилетает на концерт, но голос с собой не берет. То, ради чего собрались, не происходит. Хотя рот открывает и на нас кричит, мол, руки, руки, не вижу аплодисментов, браво не слышу, въяло, въялые вы. Это мы въялые. «Не слышу вас!» Это нас он не слышит, как будто мы поем. Но в конце концов он добивается нашего звучания. Так что практически мы выступаем под его фонограмму.
Все газеты – только о том, как вести себя в постели, как будто мы из нее не вылезаем. Хотя прохожие на улицах есть. Все советы – как спать и никаких советов – как жить. В результате, как ограбить банк, уже знает каждый, как сохранить там деньги, не знает никто.
Так как наше производство не работает, одеты мы прилично. Женщины – наоборот – раздеты ярко и броско. Делают для этого все, потом за это подают в суд. Это нечестно. Мужчины чего-то ищут, куда-то едут, возвращаются побитыми – мелкий бизнес называется. Если вернулись убитыми – крупный бизнес пошел.