Параллельно с тем, как слова «русский офицер» все чаще стали ассоциироваться у европейцев не с образом прекрасно образованного изгнанника судьбы, а с образом «красного зверя», в Советском Союзе шло становление «большого стиля». Имперская роскошь сменила хозяев – но у тех, кто приезжал в СССР или видел фотографии из Страны Советов, впечатление безмерного, постоянно демонстрируемого богатства, явно призванного ослеплять, если не подавлять, сохранялось. Кроме того, казалось, что с ростом уровня жизни в Москве и Петербурге (другие города доводилось видеть немногим) советские женщины начинали уделять больше внимания моде и собственной внешности: образ советской крестьянки в платке и переднике, машущей косой на покинутой аристократами земле, постепенно исчезал. В частности, в 1936 году Vogue опубликовал вымышленное интервью Сталина с Эльзой Скиапарелли, висящих над Москвой на парашютах. Скиапарелли: «Взгляните вниз, Стальной Человек. Взгляните на возникающие тут и там салоны красоты и завивочные автоматы. Следующий шаг – мода. Через несколько лет на головах не будет никаких косынок». Сталин: «Вы недооцениваете серьезность задач, которые ставят перед собой советские женщины». Скиапарелли: «Вы недооцениваете природное тщеславие этих женщин». Сталин: «Может, мне стоит обрезать ваш парашют»[4]. Русское – теперь «советское» – в костюме стало означать не только монументальность (ставшую – с эстетической точки зрения – разновидностью роскоши, как бы присвоенной «массами»), но и угрозу. После Второй мировой войны это ощущение безмерно усилилось: так, корреспондент Miami News в феврале 1946 года писал, что прошедший в Москве четырехчасовой конкурсный показ моделей продемонстрировал «влияние военного дизайна»[5]. Лучшие модели с этого показа планировало запустить в массовое производство министерство легкой промышленности. Часть моделей должна была продаваться в Нью-Йорке и Лондоне. В то же время модели, представляемые на официальных социалистических «конгрессах моды», куда допускались западные журналисты и фотографы, становились все более роскошными, парадными, дорогостоящими в смысле материалов и производства[6]: таким способом борясь с образом советской бедности и стремясь доказать, что легкая промышленность СССР не уступает западной, соцлагерь, по сути, усиливал у наблюдателей ощущение избыточности, чрезмерной броскости, выспренной старомодности вещей.
В 1960‑х годах космическая эстетика на время затмила представления о «советском» как о «роскошном, но угрожающем», однако холодная война взяла свое. К осени 1976 года Ив Сен-Лоран создал знаменитую «русскую» коллекцию – с золотыми сапогами, огромными меховыми папахами, крестьянскими рубашками из шифона и шелка, кружевами ручной работы, «народными» юбками из зеленого бархата, парчовыми пальто на меху и бисерными вышивками. Съемки коллекции проходили на Красной площади. Это событие создало новый «русский» мини-бум в западной моде. С поправкой на крой и технологии производства, в нем многое напоминало «русский бум» 1920‑х – но модели все чаще демонстрировали хаки и красные звезды на погонах.
Поводом для нового «русского бума» в западном мире стала, безусловно, перестройка – и тут, как ни странно, российским дизайнерам, старающимся заинтересовать своей работой Запад, снова пришлось торговать эстетикой à la russe – вернее, à la russe в сочетании с à la soviétique. Гербы, папахи, тельняшки, красные флаги, шинели, орденские планки – вещи, так или иначе ассоциировавшиеся с мощью рушащейся державы,– становились мотивами, если не непосредственными материалами для создания новых коллекций[7]. Желание деконструировать советскую реальность удачно сочеталось с нехваткой нормальных материалов для работы в период перестроечного и постперестроечного дефицита: шинель и красный флаг помогали убить сразу двух зайцев. Вещи, созданные Катей Филипповой, Гошей Острецовым, Александром Петлюрой, Андреем Бартеневым и другими дизайнерами этого периода, попадали на обложки ведущих западных изданий, поддерживая и укрепляя стереотипические «русские» (в смысле эстетических элементов) костюмные мифологемы.
В октябре 2011 года на одной из площадок ГИМ открылась выставка «Пальто!», посвященная 60-летию компании MaxMara. К этой выставке MaxMara, чьи продажи в России и других странах БРИКС составляют, насколько можно судить, очень значительную часть дохода, создала несколько особых пальто, так или иначе вдохновленных, по словам представителей марки, русской культурой и историей. Лаура Лусуарда, креативный директор марки, была «поражена судьбами Екатерины Великой, княгини Ирины Феликсовны (правнучки Александра III), „Анна Каренина“ и „Доктор Живаго“»[8]. В частности, специально к юбилею было создано пальто «Анна» из шерсти натурального цвета верблюда-альбиноса с воротником из светлой норки. Пресс-релизы утверждали, что пальто «по форме напоминает легендарные яйца Фаберже» (при взгляде на него с этим было не так-то легко согласиться). Еще одно платье – Princess, из кожи и меха пони, было «посвящено княгине Ирине Феликсовне, одной из последних потомков Романовых». Власть и роскошь и здесь оказались синонимами «русского».
Выход на экраны блокбастера «Анна Каренина» стал отличной опорой для и без того устойчивой костюмной мифологемы «русское – значит роскошное»: костюмы, создававшиеся для фильма, обсуждались в модной прессе более полугода, бесчисленное количество модных съемок было стилизовано «под Анну» и редкая публикация не упоминала, что в самом фильме одних только драгоценностей от Chanel было задействовано на два миллиона долларов. Доходило до забавного: довольно демократичная марка Banana Republic создала коллекцию Anna Karenina – с пайетками, синтетическими кружевами, обилием искусственного меха и массивной бижутерией «под бриллианты».
Третья юбилейная вещь MaxMara – пуховик, созданный специально для российского рынка, – называлась «Лара», в честь героини «Доктора Живаго». В пресс-релизах сообщалось, что «созданный из сибирского гусиного пуха, ценного, как кашемир в мире тканей, этот пуховик одновременно легкий и очень теплый. Рукава отстегиваются, предполагая два варианта длины – до запястья и три четверти. Укороченный рукав отлично сочетается с длинными перчатками. Его также можно дополнить аксессуарами – например, меховыми манжетами». Лара оказывается еще одним прообразом «русской женщины» в модном мире. В частности, «Живаго» была посвящена часть коллекции Les Saisons Russes ювелирного дома Fabergé. Само описание коллекции заслуживает внимания: тут упоминаются и «роскошь загородной жизни», и «императорские балы», и прелесть всего народного[9]. Среди прочего в коллекции есть несколько предметов, объединенных именем Zhivago, и отдельно – три броши, составляющие серию Lara: Lara à Kizhi, Lara à Talashkino и Lara à Irkutsk. Марка, правда, нигде не настаивает на том, что перед нами «та самая Лара», но связь кажется очевидной. Здесь в чистом виде проявляется эксплуатационный характер мифологем à la russe: какое отношение имеют к Ларе Кижи – понять трудно, про Талашкино сайт Fabergé сообщает, что во времена Пушкина там имела место богемная жизнь, а изломанная, нищая жизнь героев Пастернака в Иркутске плохо соотносится с белым золотом, алмазами и сапфирами. Все три «Лары» предстают девушками в сарафанах, с шалями на плечах, с косами из драгоценных камней.
Условный образ «русской Лары» (как не-Анны) в модном языке – это как раз и есть барышня-крестьянка или, если угодно, Наташа Ростова, танцующая русский танец с крепостными: кашемировая шаль и расшитый драгоценными камнями кокошник. «Анна» – это все имперское, «Лара» уходит прогуляться в народ, восхититься его щеголеватыми алыми сапожками. Когда Лара не наряжается в крестьянку (тут вспоминается, кстати, знаменитый императорский бал 1913 года, когда именно в таких, шитых зернью и песцом, «допетровских» нарядах, собралась в Зимнем дворце вся придворная Россия), Лара ходит по грибы в косынке Hermès и простой шелковой юбке или катается на коньках в подбитом норкой парчовом тулупчике – словом, наслаждается жизнью на своей dacha. Противостояние Anna vs Lara очень хорошо прослеживается, например, в осенней «славянской» коллекции Готье 2005 года: условные анны – в длинных, до пола, пальто и накидках, приталенных бархатных костюмах, с высокими вечерними прическами. Условные лары – в полушубках расписных, меховых юбках до колена и узорчатых платках. Анны – в жабо и оборках; лары – в фольклорных вышитых платьях и меховых жилетках (волосы, вчесанные в «кокошник», тут опережают более позднюю находку Лагерфельда). То на аннах, то на ларах появляются гигантские меховые ушанки, однако у анн они украшены каменьями, а у лар – цветным мехом, красным и зеленым. Другим примером оказывается русско-балканская коллекция Гальяно (осень – зима 2009/10): лары в красных вышитых мини-юбках и золотых монистах, анны – в черных прозрачных вечерних платьях, отороченных перьями, и в прозрачных же белых, со стратегически расположенными аппликациями из стразов.
Ощущение угрозы на показе Гальяно вполне передавалось не только наличием мерлушковых папах, но и макияжем моделей: мертвенно-белые лица с запавшими глазами и алыми губами напоминали о том, что «Анной» и «Ларой» не исчерпывается небогатая палитра «русских» дизайнерских мифологем. В «Русской коллекции» лаков для ногтей марки OPI один лак назвался Boris And Natasha – по именам двух шпионов из комикса времен холодной войны, другой – «Русский флот» (Russian Navy, игра слов, связанная с темно-синим цветом лака), третий – «Сибирская ночь». Рассказывают, что стилист одной из западных люксовых марок, создавших «русскую» коллекцию, всерьез пытался достать для съемок «пулемет „Катюша“». Осенняя коллекция Vera Wang в 2007 году была вдохновлена «как простой красотой и собственным достоинством крестьянина, так и сдержанной суровостью большевистских рабочих». В «русской» коллекции Dolce