Дресс-код, каким бы он ни был, обязательно подразумевает крайнюю стереотипичность костюма в рамках заданного контекста. Собственно, само слово «код» – «кодекс»[12] – означает неукоснительное соблюдение некоторого свода правил, трактуемых максимально широко. Кажется, нередко хороший способ «попасть» в дресс-код в не вполне знакомой тебе социальной ситуации, той, в которой мы полагаем, что нас среди прочего будут оценивать по одежке, – выбрать максимально стереотипичный костюм, костюм, который будет квинтэссенцией общепринятого мнения о том, кто такой «панк», или «юрист», или «джедай». Если нам удастся пройти первый этап, этап вхождения в новую социальную связь, и мы захотим остаться в ней дальше, мы сможем позволять себе бо́льшую свободу костюма – в рамках того, что нравится реципиентам и нам самим; наша безопасность будет обеспечиваться взаимным доверием, наша костюмная экстравагантность – и наши костюмные ошибки – будут сходить нам с рук благодаря кредиту этого доверия.
Ситуация первого же сексуального контакта, подразумевающего раздевание, возможно, требует, в общепринятом понимании, такого же соблюдения дресс-кода, какого требует первое появление на ужине с потенциальными деловыми партнерами. Этот дресс-код, этот «костюмный минимум» – не в смысле количества одежды, а в смысле ее соответствия социальным требованиям – отличается от эротического костюма, который партнеры могут использовать при дальнейшем, более доверительном знакомстве, той же установкой на усредненность, на соблюдение универсальных стереотипов, а не на конкретные специфические (и еще неизвестные нам) предпочтения партнера.
Из чего складывается этот стереотипичный костюм – с учетом того важнейшего факта, что, как уже обсуждалось, мы толком ничего не знаем о подлинном бытовании эротического костюма в среде таких же обычных людей, как мы? Когда нам надо сойти за адвоката или бизнес-леди, мы не сомневаемся, что наш партнер уже не раз видел адвокатов и бизнес-леди; мы и сами, возможно, навидались их достаточно; если мы пройдем по проторенной дорожке и будем подражать остальным, мы убережем себя от ошибок, способных вызвать разочарование, напряженность или смех у нашего собеседника. Но когда речь идет об эротическом костюме, мы зачастую можем ориентироваться только на свой опыт (субъективный, как любой персональный опыт) и на медийные образы, сообщающие нам, как именно должно выглядеть наше сексуальное «я» – в одежде или без нее. Источниками для построения эротического дресс-кода оказываются уже перечислявшиеся рекламы белья, витрины и полки секс-шопов, порнофильмы, эротические сцены в массовом кино и одежда, которую носят секс-работницы и экзотические танцовщицы. В результате наш эротический дресс-код бывает избыточен, нарочен и довольно неудобен в обращении; возможно, единственным полноценным сравнением с чулками как элементом дресс-кода может являться галстук – предмет туалета, служащий исключительно маркером, данью дресс-коду, стимулятором значимости как для носителя, так и для его наблюдателей. Стереотип «предпринимателя» подразумевает костюм (или тщательно подобранную разбивку пиджака и брюк), рубашку, галстук, классическую или псевдоклассическую обувь, иногда – запонки и часы в качестве аксессуаров. Этот набор более или менее гарантирует человеку, претендующему на данную социальную роль, приемлемую оценку со стороны того, кто интересуется им в качестве «предпринимателя». Стереотип «сексуальной женщины в эротическом костюме» до определенного момента подразумевал как минимум сколько-нибудь замысловатую пару «трусы-бюстгальтер» (пусть не слишком хитрого кроя, но, по крайней мере, из материалов, имеющих «эротический» привкус). «Бабушкины панталоны», оказавшиеся на Бриджит Джонс[13] в момент решающего эротического свидания, не просто стали ее личным кошмаром, мучительно перенесенным позором: они стали, в некотором роде, психологическим оружием в руках ее партнера, дважды припоминавшего ей эти панталоны, когда ему было необходимо проявить доминантность собственной позиции в отношениях. Нетрудно представить себе, что Джонс в эти же моменты готова была продать душу дьяволу, лишь бы вернуться назад и соблюсти эротический дресс-код более тщательно. Не меньшим позором покрывается одна из героинь комедии «Роми и Мишель на встрече выпускников» (Romy and Michele’s High School Reunion, 1997). Бывшая «королева класса», когда-то изводившая Роми и Мишель своими издевками, десять лет спустя, естественно, оказывается в проигрышной ситуации, с точки зрения главных героинь фильма: у нее нет карьеры, ее муж – бабник и алкоголик, и почему-то третья беременность тоже оказывается частью списка провалов; но главное, конечно, происходит в последние пять минут фильма: ветер раздувает подол ее свободного платья и – о ужас! – на ней оказываются высоко сидящие белые трикотажные трусы. Тут-то победа протагонисток, конечно, становится окончательной; мы же таким образом, выясняем, что последний триместр беременности – не повод позволить себе пренебрегать эротическим дресс-кодом.
С еще большим тщанием эротический дресс-код соблюдается в тех ситуациях, когда реципиентом-наблюдателем оказывается не единственный партнер, а группа участников секс-вечеринки или посетители секс-клуба. В первую очередь здесь понятие дресс-кода может оказаться буквальным – в случае его несоблюдения носитель рискует не вызвать недовольство или недоумение партнера, но вовсе не быть допущенным к участию или впоследствии быть удаленным из зала. Практически любой клуб, постоянно функционирующий в режиме секс-вечеринок или время от времени устраивающий такие вечеринки, составляет строжайший набор правил и прилагает все возможные усилия для того, чтобы оповестить об этих правилах любого потенциального участника; далеко не в последнюю очередь эти правила касаются одежды участников. Некоторые из этих правил направлены на сохранение благожелательной расслабленной обстановки и на избежание откровенных конфликтов между гостями: так, для мужчин часто не поощряется полное обнажение в общих помещениях; на априорно гетеросексуальных вечеринках для мужчин обычно строго запрещено ношение женского белья (об этой особенности речь еще пойдет в разделе «Эротический костюм и гендер»). Для женщин правила мягче, но и здесь не поощряется, например, подчеркнутая маскулинность (не путать с «мужскими» элементами одежды – рубашкой, шляпой, галстуком, – о которых еще тоже пойдет речь) – например, ношение strap-on[14]; для представителей обоих полов могут запрещаться подчеркнуто иронические костюмы и белье с провокативными или оскорбительными надписями («Все бабы – суки», «Я трахал твою жену»). Другой явный признак нарушения дресс-кода – несоблюдение тематической направленности вечеринки: так, на «ванильных»[15] вечеринках мужчина может не пройти дресс-код, явившись в подчеркнуто-BDSM-костюме (женщине, впрочем, такая выходка может сойти с рук). Причина запрета – не только нарушение тематического единства и общего духа вечеринки: приведенный пример иллюстрирует трактовку костюма в терминах безопасности участников – мужчина, пришедший в «агрессивном» эротическом костюме, может проявить агрессивное сексуальное поведение, что не соответствует уже не костюмному, а поведенческому коду мероприятия. Даже если он не совершит никаких поступков, выпадающих из общего диапазона, его костюм будет снижать чувство безопасности у окружающих: мужчины будут недовольны присутствием столь агрессивно выглядящего соперника, женщины – присутствием потенциального агрессивного партнера.
В секс-клубах и на секс-вечеринках эротический костюм нередко берет на себя особую репрезентативную нагрузку: здесь сексуальное «я» должно функционировать как социальное «я» и принимать на себя все риски, сложности и ограничения, диктуемые социальной ситуацией. В силу этого, помимо формальных костюмных запретов, диктуемых организаторами мероприятия, здесь действует тот же механизм саморегулирования, который обеспечивает костюмное соответствие в повседневных социальных средах. Здесь наиболее явно проступает один из самых сложных для соблюдения балансов в костюме как таковом: баланс между сексуальной привлекательностью и построением дистанции между носителем и реципиентом. Секс-хеппенинг ставит всех участников в ситуацию, когда привычные костюмные коды, сообщающие нам о дистанции, предпочитаемой носителем, почти разрушаются: появление на людях человека в прозрачном пеньюаре или обтягивающих серебристых плавках традиционно означает для нас или необходимость госпитализации этого человека, или его готовность немедленно участвовать в той или иной сексуальной активности (или и то и другое, в любом порядке). Однако в ходе секс-хеппенинга, где такой костюм является не только нормой, но и – зачастую – требованием, код невербального общения изменяется, трансляция социальных и межличностных сообщений начинает происходить по иным принципам.
Так, в рамках костюма, который за пределами подобного хеппенинга трактовался бы как «эротический», можно диктовать совершенно внятную дистанцию другим участникам действа: например, женщина, надевающая поверх пары белья пеньюар (пусть и прозрачный, и отороченный красным мехом), может вполне четко сообщать о своем намерении сохранять неприкосновенность. Точно так же мужчина в кожаных брюках и кожаном жилете на голое тело, который в обычном ресторане воспринимался бы как вызывающе одетый сексуальный агрессор, в данном контексте может четко обозначать свою позицию наблюдателя, – если, конечно, его поведение не говорит об ином (заметим, что и здесь – хотя речь, казалось бы, идет об относительном обнажении по сравнению с бытовыми ситуациями – правило «больше одежды – меньше готовности к немедленному сексуальному контакту» нередко продолжает действовать и считываться).
В этих примерах речь идет не о зафиксированном коде, но о вполне доступном для считывания невербальном сообщении. Механизм дешифровки становится более тонким, «шифровальные таблицы» меняются, на место одних заступают другие: аналогичным образом обыватель может увидеть прохожего в армейской униформе и обозначить его для себя как «военного», в то время как другой военный в ходе профессионального разговора, безусловно, обратит внимание на костюмные маркеры воинского звания, статуса и места службы собеседника.