<…> Здесь я тоже трахаю ее постоянно – но обычно это включает в себя какое-нибудь наказание. Сейчас я не повел ее к кровати с крючками и петлями для привязывания. И для диагонального креста сегодня было не время. <…> И для дыбы, на которой я порол ее, если она совершала какой-нибудь небольшой проступок. Цветами этой комнаты были черный и серебряный, стены были украшены зеркалами: я люблю смотреть на себя, когда трахаюсь или когда взмахиваю плеткой. Но я прошел мимо всех этих предметов и подтащил жену к „дыхательному ящику“. <…> Это была квадратная коробка, обитая изнутри мягкой кожей, чтобы моей девочке было удобно». В этом фрагменте очень ясно проступает используемый авторами BDSML-нарративов язык «двойной безопасности». С одной стороны, демонстрируется, что даже в пределах этой якобы садистической игры речь не идет о том, чтобы нанести героине физические увечья против ее воли; несколькими страницами раньше герой специально оговаривает тот факт, что его жена «любит боль – но умеренно»: так читательница узнает, что все происходящее делается с согласия героини и, еще важнее, что муж знает и признает границы этого согласия. Материальный мир сцены тоже говорит об этом втором уровне безопасности – о безопасности психологической, о том, что герой заботится о героине: ящик обивается изнутри мягкой кожей, плетка непременно мягкая, обстановка создана лично для нее, секс-игрушки зачастую тоже созданы по указаниям героя «для ее тела» – иными словами, читательнице показывают, что перед ней не насилие, а игра двух любящих людей. Эта двойная безопасность в BDSML-романе обеспечивается деньгами героя, добавляя, таким образом, фетиш к фетишу, черное с серебряным – к розовому.
Однако еще более важной причиной, по которой в подавляющем большинстве дамских BDSM-нарративов фигурирует миллиардер, оказывается тема подчинения героини герою. Это подчинение – сколько бы автор ни подчеркивал его игровой характер и любовную основу – должно оказаться психологически оправданным в глазах массовой читательницы, крайне чувствительной ко всему, что касается мотивированности, в ее понимании, поступков и переживаний героя и героини. Читательница BDSML-романа имеет собственный опыт соответствующих фантазий и понимает, что их канва требует на роль героя не просто человека, совершающего доминантные поступки в сексуальной и даже социальной ситуациях, но человека, у которого, в ее представлении, есть «право доминировать». Общественный стереотип требует на эту роль не просто принца, но «заслуженного принца» – того, кому героиня подчиняется, потому что он вправе подчинять. Еще важнее оказывается тот факт, что, по законам розового романа, в индпакет героини непременно входит «гордость» – то ее качество, которое в конце концов и помогает ей завоевать сердце принца: она чтит свою «гордость», что в розовом романе вполне может выражаться в отказе отдать девственность или подчиниться обстоятельствам, а в алом – в отказе делать то, что ей не нравится, вступать в сексуальные отношения с тем, кто ей не нравится, подчиняться собственному сексуальному влечению, если герой ведет себя с ней не так, как она этого заслуживает, и так далее. Однако в BDSM-сюжете сохранение героиней собственной гордости и защита этой гордости становятся проблематичными задачами: безусловное подчинение – а иногда даже унижение – необходимое для обеспечения эротического нарратива (причем подчинение и унижение, возбуждающие героиню и крайне желанные для нее), осложняет авторскую и читательскую задачу. Решением оказывается как огромный разрыв в социальном статусе героя и героини, так и доминантность, заложенная в массовом восприятии понятия «миллиардер»: героиня может, не теряя пресловутой гордости, временно подчиниться человеку, которому и так подчиняется весь мир, склониться, как склоняется верующий перед общепризнанным и бесспорным фетишем, наделенным магической силой, способной преобразить его жизнь[13].
Возможно, именно из‑за описанного выше многократного наслоения фетишей жанр BDSML сумел стать новым феноменом массовой дамской литературы: то, что могло бы показаться в нем отходом от канона розового романа, на самом деле является укреплением и расширением этого канона, обострением заложенных в канон безусловных законов и правил. BDSML-роман позволяет читательнице розовой литературы получать двойное удовольствие от двойной фантазии – любовной и сексуальной, – при этом не испытывая на прочность представления читательницы о морали и нормах общественного поведения, поскольку сам такой роман является образцом консервативной литературы, в которой сексуальные практики только усиливают значимость типового сценария.
Но ты, моя любовь, – ты не такая!Карантинные обещания, связанные с телом, обликом и костюмом
«Представь себе: лето 2020, жара, вокруг тебя – тысячи тех, у кого не нашлось времени, чтобы „похудеть к лету“, – „ведь мы были на карантине“, говорят они. Но ты, моя любовь, – ты потрясающе стройна! Все смотрят на твою красоту. Девушки сгорают от ревности при одном взгляде на тебя, мужчины вздрагивают и не могут оторвать глаз от твоих изящных форм. Это потому, что ты действительно этого заслуживаешь. Да, ты стремилась к этому – теперь будь готова с этим столкнуться. Этим летом ты будешь невесомой, настоящей, скользящей по воздуху и такой прекрасной. Начни действовать прямо сейчас. Таймер запущен».
Это – пост, опубликованный в одной из сотен проанорексических групп, существующих в русскоязычном пространстве VKontakte. Тон высказывания и его смысл могут показаться радикальными, но, неожиданным образом, общий его настрой оказывается в высшей степени распространенным, когда речь идет о карантинных обещаниях (названных мною так по аналогии с новогодними обещаниями). Многие давали их себе и/или окружающим, перечисляя, что они обязуются сделать за период условного первого карантина, связанного с COVID-19 и пришедшегося в разных странах на зиму и весну 2020 года.
Значительное число этих обещаний (как будет показано ниже) было связано с преобразованиями тела, внешнего облика в целом и гардероба как существенной его составляющей. Впрочем, не все авторы обещаний, имевших отношение к телесным проектам, постулировали их в столь же поэтичной форме, что и заслуживающие всяческого сострадания карантинные обещания девочки-подростка с расстройствами пищевого поведения.
Выражение «телесный проект» (the body project) я возвожу в данном случае к книге Джоан Джейкобс Брумберг «Телесный проект: интимная история американской „девушки“», в которой исследуется, собственно, проектный подход к телу как к глубоко несовершенному сырью, требующему постоянной тяжелой и зачастую насильственной работы, чтобы хоть сколько-нибудь приблизиться к желанному идеалу. В самом начале книги автор отмечает, что исследовала новогодние обещания, которые девушки-подростки записывали в своих дневниках на протяжении столетия, и если в XIX веке речь шла о моральном самосовершенствовании, то к концу XX века акцент полностью сместился на телесные проекты – то есть на самосовершенствование физическое.
Брумберг пишет о девочках-подростках – но, как будет показано ниже, мужчины и взрослые женщины со впечатляющей частотой называют телесную трансформацию в качестве первостепенной цели, когда речь идет о карантинных обещаниях. Это представляется неудивительным как минимум сразу по нескольким причинам.
Во-первых, обещания «сбросить вес» и «больше тренироваться, чтобы лучше выглядеть» борются друг с другом за первенство в результатах исследований и опросов, связанных с новогодними ожиданиями, и карантин становился еще одним особым поводом для того, чтобы объявить перезагрузку и дать себе шанс начать новую жизнь.
Во-вторых, карантин открывал прекрасные возможности для мейковера (от англ. makeover – тотальное изменение облика), на сравнительно долгое время делая человека условно невидимым, а потом заново выпуская в мир, предположительно в новом, уже улучшенном обличье.
В-третьих, карантин стал периодом интенсивной вербальной и визуальной саморепрезентации в социальных сетях, и сообщать о своих карантинных обещаниях (если, конечно, это были социально-поощряемые обещания) означало получать поддержку, внимание, а иногда и вызывать зависть. Даже если за обещанием не всегда следовало действие, нарративы о телесных проектах, будучи почти безусловно социально поощряемыми, оказывались высоко котируемыми в онлайн-среде.
И наконец, в-четвертых, период карантина оказался для очень многих периодом вынужденного безделья: внезапной подлинной безработицы или временного отстранения от работы, разрушения культурной и социальной рутины, исчезновения множества паттернов, отнимавших в докарантинный период львиную долю времени. Тело, наравне с внешним обликом в целом, оказывалось естественной точкой приложения высвободившихся ресурсов и сил.
Распространенность нарративов, касающихся телесных проектов, в период условного первого карантина была так высока, что могла спровоцировать у наблюдателя определенное, и, кажется, вполне обоснованное, чувство тревоги: по мере того как карантин длился, создавалось впечатление, что карантинные обещания начинают вызывать серьезную фрустрацию у некоторых своих авторов. В отличие от новогодних обещаний, относящихся к довольно длительному периоду времени и поэтому легко забываемых или игнорируемых, карантинные обещания подразумевали, что изменения в образе, привычках, гардеробе или формах тела должны произойти за короткий, хорошо обозримый период, и что забыть эти обещания, скорее всего, не удастся не только тем, кто их дал, но и тем, кому они были даны, – приватно или публично (например, в соцсетях).
В конце апреля 2020 года, когда карантины в большинстве европейских стран и американских штатов были в разгаре, газета The New York Times опубликовала эссе Ив Пейсер под названием «Вы не обязаны выпорхнуть из карантина прекрасной бабочкой». Однако, призвав не устраивать дома тренировочный зал, Ив Пейсер не предлагает своим читателям поддаться спонтанным желаниям и проводить время так, как им будет угодно в каждую конкретную минуту. Напротив, автор эссе составляет список полезных активностей иного рода, которые не позволят читателям впасть в депрессию и помогут отвлечь себя от пандемии, таких как приобретение экспертных знаний в какой-нибудь области или чтение сложной литературы. Иными словами, Пейсер вновь берется за попытку жестко структурировать карантинное время, пусть и без телесного проекта. Лишенное привычных, упорядочивающих рутинных занятий, расписаний и ритуалов, карантинное время, по-видимому, представлялось многим опасным именно своей бесструктурностью, и выработка новых повседневных занятий оказывалась делом первостепенной важности.