[1]. Кроме Клум, в материале упоминаются Рианна, Белла Хадид, Селин Дион, Анджелина Джоли, Ольга Бузова, Лили Роуз Депп, Мэрайя Кэри и Рита Ора. Наряды Рианны называются в целом «неудачными» – кроме того, автор упоминает, что певица располнела, и укоряет ее в ношении «платьев-пирожных» и «брюк на три размера больше необходимого». Про Мэрайю Кэри говорится среди прочего, что «ее просвечивающийся сквозь колготки целюллит мы запомним надолго». О Ким Кардашьян автор пишет, что в «некоторых платьях с неудачным кроем легендарная грудь звезды выглядела ну совсем неэстетично!»[2]. Когда речь заходит об Анджелине Джоли, читателю напоминают, что актрисе сорок два года, и сообщают, что она «стала появляться в свете в откровенно старушечьих туалетах, которые прибавляют ей лет». Лили Роуз Депп «использует свою сексуальность на всю катушку», может ходить без нижнего белья и «то и дело демонстрирует публике свои прелести, но делает это без какого-либо изящества». Только в редчайших случаях автор заговаривает о том, каковы, собственно, эти «безвкусные» наряды звезд, – почти каждая осуждающая ремарка касается не эстетических свойств самой вещи, а ее соответствия представлениям автора (или представлениям целевой аудитории – какими их видит пытающийся, возможно, подстроиться под взгляды читателей автор) о вестиментарной норме, соответствующей определенным элементам телесности, сексуальности, возраста. Однако в заголовке материала использовано именно слово, образованное от корня «вкус», – и именно «самые безвкусные звезды», «самые безвкусно одетые звезды», «знаменитости, страдающие безвкусицей» фигурируют в сотнях публикаций, выходящих каждый месяц на русском языке и клеймящих известных людей за то, как они одеваются.
В России этот жанр публикаций следует общемировому тренду на материалы, критикующие наряды знаменитостей, – однако можно предположить, что в силу ряда обстоятельств на русскоязычном пространстве категория «вкуса» применительно к вестиментарному дискурсу имеет свою интересную специфику[3]. На протяжении значительной части советской истории слово «вкус» использовалось официальной властью в разного рода коммуникациях как один из методов установления и поддержания контроля над гардеробом и телом гражданина. Эволюция этого официального «вкуса» была нелинейной; в ранние периоды советской власти «вкус» входил в набор параметров, которые необходимо было срочно привить новому советскому человеку в рамках цивилизационного проекта – и парадоксальным образом в соревновании с мировой буржуазией homo soveticus должен был привить себе и законсервировать искаженные формы «аристократического», а не «буржуазного» вкуса; позже возникали периоды, когда «вкус» фактически противопоставлялся «моде» с ее обязательной «нелепостью» и «вычурностью» и объявлялся тем качеством советского человека, которое не только гарантирует способность гражданина совершать в каждый момент безошибочный выбор в пользу «правильного», «подлинно советского» костюма, но и отбивает у этого гражданина всякий интерес к западным выкрутасам, которыми советская власть не могла его обеспечить, – а значит, и к неудовольствию от отсутствия доступа к этим выкрутасам; бывали, наконец, времена, когда само понятие «моды» в СССР переживало реабилитацию, – и тогда «советский вкус» и «советская мода» становились союзниками на пути создания подлинно советского костюма, находившегося в сложных (и далеко не всегда полярных) отношениях с костюмом заграничным и даже «западным». Так или иначе, «вкус» и «воспитание вкуса» в советский период были высоко идеологизированными понятиями – и кажется возможным предположить, что несколько поколений советских людей как минимум привыкли считать их очень значимыми для эстетической оценки действительности в целом – и для оценки ее вестиментарной составляющей в частности. Однако самую интересную, на мой взгляд, роль понятие «вкуса» на советском, позднесоветском и постсоветском пространстве играло не в официальной, а в повседневной культуре: «вкус», насколько можно судить, оказался важнейшим копинговым механизмом для граждан страны, постоянно страдавшей от недостатка товаров массового потребления вкупе со сложнейшей системой официальных и неофициальных запретов на проявление индивидуальности в костюме. Действие этого копинг-механизма было направлено на снижение уровня тревоги по поводу несовпадения желаемого костюма и действительных вестиментарных возможностей: например, с одной стороны, даже в ситуациях крайнего дефицита конца СССР граждане старались «хотя бы одеваться со вкусом»[4], а с другой стороны – «по крайней мере, одеваться со вкусом» по сравнению с теми более обеспеченными (и якобы менее эстетически развитыми) гражданами, чьим возможностям они завидовали[5]. Однако у понятия «вкус» в недавней российской вестиментарной истории обнаруживается и еще одно важнейшее свойство: оно служит смысловой константой при недостатке вербального и вестиментарного языков, которыми до этого оперировало общество. Это ярко прослеживается в момент переходного периода от позднесоветского к постсоветскому обществу: устоявшийся коммуникативный язык костюма, хорошо понимаемый советским человеком, потерял пригодность, новый стремительно возникал на руинах вавилонской башни, и наряду с очень немногими другими смысловыми константами «вкус» (или его «отсутствие») позволял хоть как-то интерпретировать облик другого человека. Не исключено, что в силу этих исторических обстоятельств в целом и огромного экономического расслоения российского общества в частности присущая, судя по всему, многим культурам склонность видеть во «вкусе» и элемент копинг-стратегии, и эстетическую константу для поверки вызывающих сомнение модных течений и элементов костюма приобретает особый вес и особое значение: в русскоязычном сегменте именно «безвкусно одетые звезды» упорно теснят «плохо одетых звезд» (традиционный англоязычный вариант – собственно, именно о «плохом вкусе» – bad taste – знаменитостей речь заходит не так уж часто), и даже материалы, изначально выходящие с заголовком «Плохо одетые звезды», впоследствии копируются под названием «Безвкусно одетые звезды»[6].
По отношению к знаменитостям читатель оказывается в позиции, когда для него очень важны обе эти возможности категории «вкус» – и возможность служить элементом копинг-стратегии, и возможность служить эстетической константой. В сравнении со знаменитостью читатель в подавляющем большинстве случаев предполагает, что находится в условиях ограниченности ресурсов, – и публикации, о которых в этом эссе идет речь, бесконечно напоминают ему, что у звезды, предположительно, есть деньги, стилисты, возможности сотрудничества с известными дизайнерами – словом, образ финансового всемогущества звезды здесь тщательно поддерживается. Возникает нечто, что мне кажется уместным называть «тройной потребностью во вкусе как в оценочной категории»: во-первых, «вкус» – единственное, в чем читатель может почувствовать свое превосходство по отношению к знаменитости, обладающей если не счастьем, то как минимум деньгами и славой; во-вторых, читатель предполагает, что при таких финансовых возможностях только отсутствие «вкуса» может помешать человеку одеваться «хорошо»; а в-третьих – по целому ряду причин автор материала, а вслед за ним и читатель оказываются в условиях крайней ограниченности языка: именно понятие «вкуса» и, как следствие, слово «безвкусный» используется каждый раз, когда речь идет о трансгрессии в принципе – о неназываемой трансгрессии, о трансгрессии, которую нежелательно проговаривать слишком подробно, или о трансгрессии, которую автор (а следом за ним – и участвующий, например, в дискуссии к материалу читатель) не умеет проговорить другим языком.
Например, за обвинением в «безвкусице» могут стоять претензии к телесности (body-shaming): «На церемонии музыкальной премии, Наташа Королева блистала жутким горохом и совсем не аппетитными формами»[7]; «Говорят, что [Анна Семенович] со своими выпирающими формами просто отвлекала от событий на сцене! Блогеры просят Семенович не надевать бюстгальтер „пуш-ап“, который поднимает бюст прямо до подбородка. Ведь, скоро голова ее будет аккурат на груди»[8]; «Этот лук сделал из фигуристой женщины тучную нимфетку»[9]; «Лили Коул (Lily Cole). Обычно на красных дорожках Лили радует своим видом, но в последние месяцы модель и актриса что-то совсем расслабилась – набрала пару лишних кило и, кажется, напрочь утратила чувство стиля» (там же); «Никто не требует быть заядлой модницей в 16 лет, но хорошо бы реально оценивать свои пропорции. Прежде всего нужно снять эти сапоги, нанять стилиста, полистать модные журналы и понять, что в мире есть очень много красивых вещей, которые могут ей подойти»[10].
Другая категория «безвкусицы» скрывает претензии к гендерному поведению (gender-shaming/slut-shaming): «Солистка группы А-Студио перепутала церемонию Муз ТВ с каким-то эротическим шоу»[11]; «Лоя – этакая современная „Лолита“ с детским бантиком и недетскими подвязками. Такое ли впечатление следует производить на поклонников?»[12]; «Анна постоянно пользуется одним и тем же приемом привлечения внимания – а именно откровенные декольте и вызывающие наряды. <…> Иногда полуприкрытая и завуалированная нагота интригует и притягивает больше, чем откровенное „выпячивание“ своих прелестей наружу»[13]