ли ей «черные субботы»? Когда она, случайно подобранная в подмосковном лесу, цеплялась за жизнь на больничной койке? И потом, когда, от шока потеряв способность говорить, томилась в мрачном приюте для беспризорных, пока оттуда ее не забрал Марьямов? Неужели родителей нисколько не тревожило, куда она пропала и что с ней?…
Похоже, именно так и было. Вот почему Ксана решила вычеркнуть родителей из своей жизни вместе со всем своим черным прошлым. Это уже значительно позже она все-таки однажды не выдержала — отправила матери денежный перевод, хотя на бланке даже словечка не написала. Как такое расскажешь чужому человеку?…
— Так есть у тебя родители или нет? — с легким раздражением спросил Генрих Романович.
— Вообще-то есть… — сдалась Ксана. — Но я с ними…
— …связи не поддерживаешь, — договорил за нее Генрих Романович.
Ксана кивнула.
— Это следует задокументировать официально, — заметил тайный советник. — Иначе твое удочерение господином Марьямовым может быть подвергнуто сомнению. А за этим — и право наследования.
— Делайте как надо. Я все равно в этом ничего не понимаю.
— Хорошо. А что же ты, малыш, вина совсем не пьешь? Не угодили тебе французы?
— Я вообще не пью.
— «Шардоне» можно. Это ведь не алкоголь даже, а, так сказать, мечта в жидком виде.
Ксана едва пригубила мечты и отставила бокал.
— Поехали дальше, — удовлетворенно сказал Генрих Романович. — Тебя ведь господин Марьямов в каком-то детдоме отыскал, так?
— Так.
— А что было до того?
— До чего?
— До детдома. Только не сочиняй, малыш. Я в этом копаюсь исключительно в твоих интересах. Чтобы выявить все подводные камни. Так что давай исповедуйся. Дальше этой комнаты никакая информация не пойдет. Но я должен быть вооружен. Мы же теперь в одной лодке. Итак?…
Но Ксана словно опять онемела. Рассказывать, как она работала на Буряка? Да ни за что!..
— Я приблизительно догадываюсь, о чем ты молчишь, — снова заговорил тайный советник. — И чтобы тебя успокоить, могу сообщить, что господин Марьямов тоже не был ангелом. Да-да.
За ним числились всякие темные делишки и даже, уж извини, убийства.
После этой небрежно брошенной фразы в комнате повисла тишина.
Как только у Тимура выдалась короткая передышка, Жанна поведала ему все, что ей удалось узнать на Борисовских прудах.
— Ты подожди вешать нос на квинту, — сказал Тимур. — Может, твоя Миледи не насмерть разбилась. Этот придурок про свечку за упокой просто так ляпнул. Он же своими глазами ничего не видел, так? И не знает — может быть, врачи ее вытащили.
— Она бы позвонила. Обязательно.
— Да ты что! Сколько времени прошло? Всего ничего. Какие уж звонки, если человек с головы до ног в гипсе? Или в реанимации лежит. Надо справки навести. Прежде всего в Склифе.
— Ты правда веришь, что она могла остаться живой?
— Скажем так: пятьдесят на пятьдесят.
— Я звоню в Склиф! — вскочила Жанна.
— Сначала успокойся. Пара минут ничего не решает.
— Но у меня сердце не на месте!
— Вот я о том и говорю. Успокойся. Чтобы разговор был толковым, без истерик.
Жанна послушно села.
— Но что же там произошло с Милкой? — сказала она. — Сама она вряд ли прыгнула. У нее для самоубийства характера не хватило бы.
— А если ей действительно «помогли»?
— Кто?
— Не знаю. Может быть, все дело в том, как Ванечка оказался в ее квартире? Мне это с первого дня покоя не дает.
— Что же ты молчал?
— На следователя надеялся. Думал, он докопается. Но, видно, зря.
— Подожди… Ты же не думаешь, что Милка как-то замешана в похищении?
— А как иначе все объяснить?
— Да нет же… Она не могла…
— А если не по своей воле? Под давлением? Под угрозой? Ты же сама говоришь, что у нее характера нет. Любой может вертеть ею как захочет. Тем более какой-нибудь уголовный авторитет.
— Уголовный?…
— А кто кражу Ванечки устроил? Детский фонд? Что ты вообще знаешь о жизни своей Миледи? Чем она занималась последние годы? Кто ее тогда забрал из подвальчика, когда вы втроем решили девичник организовать после того концерта в «России»? Зачем она сделала пластическую операцию? Зачем имя сменила? Просто так? Шутки ради? Так не бывает, рыжая!..
Жанна и сама отлично понимала, что так не бывает. Ни на один из вопросов Тимура она не могла дать вразумительного ответа. Жизнь Миледи действительно скрывалась за завесой тайны. И единственный, кто мог пролить на все это хоть какой-то свет, была сама Миледи. Если она, Милка Мидовская, еще была…
Жанна не стала звонить в Склиф. По телефону ничего толком не выяснить. К тому же в ней теплилась робкая надежда, что, может быть, школьная подруга действительно находится в реанимации. Со всех точек зрения в Склиф разумней было съездить. И Жанна поехала.
Популярность Неподражаемой сыграла свою роль в знаменитом Институте скорой помощи. Жанну не отфутболили, как могло бы случиться с простым смертным, а с почетом сопроводили в кабинет главврача и там предложили кофейку, пока наводились справки.
Это оказалось довольно сложным делом. Кроме имени пострадавшей и места, где случилось несчастье, Жанна ничего сообщить не могла. Тем не менее не прошло и получаса, как запыхавшаяся великанша в белом халате явилась к главврачу с какими-то бумажками в руках. По выражению ее лица Жанна поняла, что хорошего ждать нечего.
— Нашли, кажется, этот случай, — сказала великанша. — Макеева Вероника Николаевна. Адрес совпадает. И дата, когда поступила к нам, тоже.
Жанна, вся сжавшись, ждала продолжения.
— Очень сожалею, Жанна Максимовна, — повернулась к ней великанша, — но при ударе об асфальт пострадавшая получила множественные травмы, не совместимые с жизнью. Мы сделали все, что в человеческих силах. Но такое, увы, не лечится.
— Понятно, — сказала Жанна, опустив голову. — А вы не знаете, где ее похоронили?
— Можно навести справки. Мне только известно, что родственников умершей найти не удалось.
— Они далеко живут. В Сибири.
— Что-нибудь еще, Галина Григорьевна? — спросил главврач, увидев, что великанша в белом халате мнется на месте.
— Не знаю… — смущенно ответила она. — Тут еще одна деталь… Ну, вы помните, перестрелка у нас в коридоре была?
— Как же, как же! — встрепенулся главврач. — Так это с ней связано? С Макеевой?
— С ней.
— Что за перестрелка? — спросила Жанна, очнувшись. — Вы мне, пожалуйста, все расскажите. Это очень важно.
— Дикая история, Жанна Максимовна, — сказала великанша. — В общем, к ней в реанимацию как-то удалось проникнуть неизвестному мужчине.
— Какому мужчине?
— Я же говорю — неизвестному. Она, кстати, при нем умерла. А когда он стал уходить, вдруг люди появились. Из органов, как я понимаю. И стали его ловить. То есть стрелять. А он — отстреливаться. Такой переполох поднялся! Но мы тут ко всему привычные.
— Дальше, дальше!
— А дальше ничего. Он на улицу выскочил. Они за ним. И все.
— Господи! Как он хоть выглядел?
— Никто толком не запомнил. Мужик и мужик. Тут у нас такой водоворот, Жанна Максимовна! Друг друга в лицо не узнаем!..
Больше в Склифе Жанне было делать нечего. Главврач лично проводил ее до машины.
— Я могу вам сказать, кто был тог незнакомец, который приходил навестить вашу подругу, — заметил он.
— Кто?
— Бандит.
— Бандит?… — ахнула Жанна.
— Не сомневайтесь. Я знаю эту публику!..
Идиллия в маленькой семье Глинских кончилась в тот день, когда Коте исполнилось четырнадцать лет. Регина выкроила из скудного бюджета деньги на покупку шоколадного торта и бутылки сладкой «Запеканки». Сервировав стол, она уселась у окна в ожидании виновника торжества. Котя, как назло, явился перемазанный с головы до ног. Он, видите ли, с приятелями гонял мяч по лужам.
Регина заставила его залезть под душ, но уверенности в том, что он хорошенько отмоется, у нее не было. Тогда она вошла в ванную, несмотря на протестующие вопли Коти, и стала сама тереть его мыльной губкой.
И тут с ней стало твориться нечто необъяснимое. От прикосновения к телу Коти у Регины вдруг потемнело в глазах. Сама не понимая, что происходит, она припала губами к его худенькому плечу.
За первым поцелуем последовал другой, третий…
Котя сначала дернулся, а потом ошеломленно замер. Губы Регины скользили все ниже и ниже, пока не добрались до впадины под животом, покрытой жесткими волосками. Еще мгновение — и она ощутила у себя во рту твердеющий мальчишеский член. Регина окончательно потеряла голову.
У нее и в мыслях не было делать ЭТО. Она и не умела. Но тем не менее все случилось как у взрослых. По телу Коти пробежала дрожь, и он шумно выдохнул.
Вот тут Регину словно огнем обожгло. Она со страхом перевела взгляд на брата. Тот стоял с закрытыми глазами.
— Котенька, извини… — прошептала Регина. — Я не знала, что… Я не хотела… Тебе больно, да?…
— Уйди, дура!.. — ответил брат сквозь стиснутые зубы. — Ну уйди же ты!..
Регина опрометью выскочила за дверь. Лицо ее пылало, руки тряслись. Она готова была умереть на месте. Ведь брат никогда не простит ей ЭТОГО!
Но Котя вышел из ванной с ледяным спокойствием.
— Ну чего тут у тебя? — спросил он небрежно. — Торт, что ли?
— Твой любимый. Шоколадный, — засуетилась она.
Больше за этот вечер они не обменялись ни словом. Регина сидела за столом опустив голову.
А Котя неотрывно глядел на нее. Однако его пустые, чуточку бараньи глаза ничего не выражали.
Со временем тот, мягко говоря, странный вечер стал забываться. Даже Регина успокоилась, дав себе страшную клятву, что подобное никогда не повторится.
Но Котя, как оказалось, ничего не забыл. И однажды, принимая душ, крикнул из-за двери:
— Регина! Тут мыло кончилось!
Она, словно по зову трубы, помчалась в ванную с куском мыла. Вошла — и окаменела. Котя стоял в ванне, откинув пластиковую занавесочку. Стоял, не стесняясь своей наготы. Стоял и ждал. Но не мыла. Недавно начатый кусок преспокойно лежал на полочке. Котя ждал продолжения, на что недвусмысленно намекала его уже привычно восставшая плоть.