Отдав пузырек с клофелином, Валя как в тумане добрела до станции метро «Спортивная». Она, кажется, так и проездила до вечера под землей, бесцельно пересаживаясь с одной линии на другую. Валя не хотела думать о том, что произошло после ее ухода в доме на улице Доватора. Хотя ничего непоправимого случиться не могло. Олекса Иванович все предусмотрел, все рассчитал до мелочей. Даже с пивом не ошибся.
Без четверти семь Валя уже стояла в условленном месте. К этому времени она немножко пришла в себя и ждала Олексу Ивановича с нетерпением. Самое трудное осталось позади, и черная полоса жизни заканчивалась.
Буряк появился точно в семь. «Опель» с визгом затормозил возле Вали, дверца распахнулась.
— Садись! — скомандовал Буряк.
Устроившись рядом с Олексой Ивановичем, Валя повернулась к нему — и испугалась. Лицо у него было бледное, окаменевшее, нижняя губа закушена, взгляд устремлен в пространство.
— Что?… — осевшим голосом спросила Валя. — Что, Олекса Иванович?…
— Дома поговорим! — отрезал он и рванул машину вперед.
За всю дорогу Валя не осмелилась рта открыть, подавленная предчувствием надвигающейся катастрофы.
Едва они оказались в квартире Буряка, он грубо развернул девушку к себе и наотмашь ударил ее по лицу.
— За что?… — в ужасе крикнула Валя.
— Ты что натворила, падла?! — свирепо прошипел Буряк. — Ты человека убила!..
Бить Валю он больше не стал. Но уж лучше избил бы до полусмерти, чем слышать те слова, которые обрушились на нее.
— Тебе, шалава, сколько капель было сказано? Двенадцать! — орал Олекса Иванович. — Аты сколько накапала?
— Двенадцать…
— Как же, двенадцать! С двенадцати капель он только заснул бы на пару часов! А ты, видно, махнула без счета! Знаешь, как это называется? Передоз! И теперь у тебя мертвяк на руках, поняла? Труп!..
Ноги у Вали подкосились, и она по стенке сползла на пол, теряя сознание.
Нина Никаноровна знала, что с цыганками вступать в разговор опасно. Эти хитрющие твари в момент оберут до нитки, да так, что и не заметишь. Но вырваться из-под прицела завораживающих цыганских глаз было невозможно.
А цыганка монотонным, убаюкивающим голосом продолжала:
— Не говори ничего, я сама скажу. С мужем у тебя совсем плохо, женщина. Правильно?
Нина Никаноровна послушно кивнула головой.
Что еще скороговоркой болтала цыганка, она не запомнила. Все происходило словно во сне. А когда Нина Никаноровна очнулась, никакой цыганки рядом и в помине было. Нина Никаноровна глубоко вздохнула, прогоняя остатки наваждения, и потянулась за сумкой, стоявшей у ног. Рука повисла в пустоте. Сумка бесследно исчезла.
Нина Никаноровна в растерянности подняла голову вверх, и из ее груди вырвался отчаянный вопль.
Люди отшатнулись, обходя ее стороной. И тогда Нина Никаноровна наконец-то увидела спокойно стоящего невдалеке милиционера. На подламывающихся ногах она бросилась к нему.
— Дядечка! — закричала Нина Никаноровна, не заметив, что милиционер годится ей в сыновья. — Ратуйте!..
Милиционер не понял украинского «спасите» и сделал строгое лицо:
— Тихо, тихо! В чем дело, гражданка?
— Ой, миленький! — запричитала Нина Никаноровна. — Обокрали! Сумку уперли!
— Какую сумку? Кто?
— Да цыганка тут была с животом! Она, зараза, больше некому! Она мне зубы заговорила!..
— Где ж я теперь ее искать буду, — пожал плечами милиционер. — Смотреть надо за своими вещами. Тут вокзал, а не эта… не консерватория.
Он собрался уходить, но Нина Никаноровна с воем повисла у него на руке, умоляя отвести ее в отделение. Милиционер заранее знал, что сумку этой ротозейки никто искать не станет. Но отделаться от рыдающей Нины Никаноровны оказалось не так-то просто. И он был вынужден сопроводить ее в отделение, где получил за это такой втык от дежурного, что у него запылали уши. Резанув Нину Никаноровну злобным взглядом, милиционер поспешно отбыл.
— Пишите заявление, — скучным голосом сказал дежурный и откровенно зевнул.
— Да я вам так расскажу! Дело срочное.
— Пишите, я сказал. Потом поговорим.
Нина Никаноровна сдалась. Не тратить же драгоценное время на пустые споры! Ей дали листок и обгрызенную шариковую ручку. Заявление о краже у нее не получалось. Слишком многое нужно было объяснить. И прежде всего то, что на сумку ей было наплевать, если бы в ней не лежала бомба. Однако, упомянув про бомбу, не обойтись без объяснения, как она оказалась в сумке. А значит, следовало написать и про кавказца, и про мужа, находящегося в заложниках.
Тут и десяти листов не хватило бы.
Нина Никаноровна старалась писать помельче, но это не помогло. Все равно выходило путано и непонятно. Дежурный взглянул на убористые строчки и скривился:
— Покрупнее не могла? Тут микроскоп нужен. Я что, нанялся глаза ломать?
— Вы прочтите, — взмолилась Нина Никаноровна. — А что будет непонятно, я объясню.
Дежурный мучительно долго вглядывался в текст. Потом поднял на Нину Никаноровну недоуменный взгляд и сказал:
— Что за хреновина? Бомба какая-то.
— Так она ж у меня в сумке была.
— Зачем?
— Ну чтобы это… Чтобы взорвать.
Дежурный чуть со стула не упал.
— Ты что, тетка? Ты в своем уме? — изумленно спросил он. — Из психушки, что ли, сбежала?
— Да вы прочтите повнимательней. Я там все написала. Не моя это бомба. Меня попросили… То есть заставили…
— Помолчи! — приказал дежурный и соединился с кем-то по телефону. — Товарищ капитан, тут такое дело… Террористка к нам сдаваться пришла. Да нет, какие шутки! Чего? Нет, оружия при ней нет. Она говорит, что бомбу для теракта привезла. А у нее, говорит, сумку с этой бомбой цыгане у вокзала сперли. Вот заявление передо мной лежит. Чего? Требует, чтобы мы ее сумку нашли.
— Что за мутотень! — Капитан на другом конце провода заорал так, что даже Нина Никаноровна услышала.
— Придумала она все, чтобы мы ее сумку бросились искать. Или больная, скорее всего. Нам еще с шизами возиться не хватало. Гони ее в жопу, понял?
— Так точно.
Дежурный положил трубку и смущенно сказал Нине Никаноровне:
— Вы заявление свое оставьте. Будем разбираться. Загляните через пару дней.
— Какие пара дней?! — вскинулась Нина Никаноровна. — Она каждую минуту может взорваться. Цыганка эта ткнет не туда пальцем — и все!
— Ну если ткнет, сама будет виновата. Все. До свиданья.
— Вы поймите, люди же погибнут! Как раз вы виноваты окажетесь.
— Виновных мы сами найдем, если что.
Нина Никаноровна беспомощно замолчала. Ей не верили. И конечно, если взрывом убьет кого-нибудь, она себе не простит.
— Как к вашему начальству пройти? — спросила Нина Никаноровна.
— Нечего вам там делать, — окрысился дежурный. — У него посерьезней заботы есть.
— Да куда ж серьезней-то! — в голос закричала Нина Никаноровна. — У тебя голова или кочан капусты?
Зря она не сдержалась. Дежурный побагровел.
— Ах, вот ты как? — загремел он. — Еремеев! Курилов!..
На зов дежурного явились два здоровяка в милицейской форме. Вопящую Нину Никаноровну быстренько запихнули в КПЗ — тесную каморку с обитой жестью дверью.
Женщина продолжала кричать в зарешеченное окошко, но ее уже никто не слушал.
Жанна вернулась из Института Склифосовского мало сказать — потрясенная. У нее просто земля ушла из-под ног. К счастью или нет, Тимура не было дома, и Жанна осталась наедине с собой.
Как ни странно, ее угнетала даже не смерть Миледи. Несмотря ни на что, Жанна внутренне была к этому готова. Но смириться с тем, что школьная подруга оказалась каким-то образом связана с бандой уголовников, похитивших Ванечку, Жанна никак не могла. В это невозможно было поверить. Миледи никогда особым умом не отличалась и мгновенно подпадала под чужое влияние. Но не до такой же степени!
Во всем произошедшем существовал какой-то секрет. Разгадать его можно было только с помощью Ванечки.
Жанна долго возилась на кухне со всякими пустяками, прежде чем решилась войти в детскую. Ванечка в основном теперь сидел там, выходя на короткие прогулки только вблизи от дома. Туповатую няньку Тамару, прозевавшую похищение сына, Жанна пожалела, не прогнала. Но теперь новый телохранитель, проинструктированный строжайшим образом, не отходил от Ванечки ни на шаг.
В настоящий момент малыш был занят созданием очередного живописного шедевра. Ему недавно купили набор акварельных красок, и он поставил производство картин на поток. При этом Ванечка проявил задатки отчаянного абстракциониста. Жанне еще ни разу не удалось угадать, что изображает сын.
Она тихонечко заглянула через его плечо — и замерла пораженная.
Ванечка лихими мазками заканчивал портрет. Но изумило Жанну не это, а то, что в примитивно нарисованном лице проступали черты Миледи. Почти неуловимые. Намек, не более того, но намек весьма ощутимый.
— Кто это? — спросила Жанна. — Кто это, Ванечка?
— Тетя, — ответил сын не оборачиваясь.
— Я вижу, что тетя. Это та, у которой ты жил недавно? Это она?
Ванечка молча кивнул. Портрет был близок к завершению, и пустые разговоры только мешали.
— Хорошая тетя? — осторожно спросила Жанна.
Ванечка поднял на нее удивленный взгляд:
— Ты же ее знаешь, мам. Вы же в одном классе учились.
У Жанны перехватило дыхание:
— Это она тебе рассказала?
— Ага.
Значит, Миледи не стала скрывать, что они с Жанной старинные подруги. Конечно, она могла сболтнуть такое случайно, не подумав.
Но все равно это совершенно не вязалось с ее непосредственным участием в похищении Ванечки.
— А как ты, кстати, вообще у нее оказался? — спросила Жанна нарочито беспечным тоном и стала с замирающим сердцем ждать ответа.
— Меня ей на время дали, — сказал Ванечка.
— Как это на время? Объясни, пожалуйста.