Со временем Юрка, принимавший восьмиклассника за футбольного фаната, стал замечать, что привязанность к нему Марфина переходит все границы. Заметили это и окружающие, и хотя действительной причины никто не знал, начались грязные ухмылки и многозначительные подначки.
Миша готов был сносить это до бесконечности.
Но однажды Юрка сказал ему прямо:
— Слушай, кончай за мной таскаться. Чего пристал как банный лист? А то еще меня за педрилу примут!
Всеобщего обожания Лоскутову хватало и без Миши.
Марфин молча проглотил обиду, но душевная травма еще долго давала о себе знать. Тогда-то до сознания Миши и дошло, что он не такой, как все. Он ужаснулся этому и постарался стать иным. Не получилось. К окончанию школы Марфин свыкся с мыслью, что он педик, но продолжал тщательно скрывать свой ужасный порок.
На вступительных экзаменах в институт он срезался и вскоре получил повестку из военкомата. Родители были в шоке. Никакие попытки получить отсрочку не удались, и Марфин наверняка бы загремел в армию, если б не районный военком.
За суровой внешностью сорокапятилетнего полковника скрывался нежный, любвеобильный человек. По капризу судьбы он тоже был нетрадиционной сексуальной ориентации. С первого же взгляда на хрупкого юношу, стоявшего чужаком в толпе призывников, полковник угадал, что они с ним одного поля ягода.
Миша очень удивился, когда, его единственного вызвали на беседу в кабинет военкома. Под пристальным взглядом полковника Марфин то краснел, то бледнел, лепетал нечто бессвязное.
Военком откровенно наслаждался его смятением. Этот взрослый мужик имел большой опыт по части молодых людей и видел, что поставить этого юношу раком не составит труда. Однако полковник проявил известное благородство, пообещав Марфину за интимную близость вариант альтернативной службы, где не будет ни муштры, ни дедовщины, ни ужасов казарменного быта.
Всего этого Миша боялся как огня. Он почти мгновенно сдался на уговоры военкома, и вечером того же дня у него состоялся первый сеанс однополой любви. Марфин испытал такое неземное наслаждение, что мысли о собственной ущербности навсегда оставили его. Он возблагодарил судьбу, подарившую ему встречу с мужественным полковником. К тому же тот оказался человеком слова, и Миша вскоре стал стажером-охранником в «Матросской тишине».
Полгода любовники дважды в неделю встречались в разных местах. Потом полковник внезапно охладел к Марфину. Должно быть, нашел кого-то другого.
Первое время Миша с ума сходил от ревности и даже устраивал за полковником слежку. Но вернуть угасшее чувство было невозможно, и Марфин, отчаявшись, ушел в себя.
Появление Олейника в том блоке, где дежурил Миша, все изменило. Еще ни разу не увидев суперкиллера, а только слушая рассказы о нем, Марфин сделал его своим героем. Когда же ему впервые пришлось ощутить на себе змеиный взгляд Олейника, Миша вздрогнул от сладостной жути.
Вот человек, с которым можно испытать настоящее счастье! Сильный, опасный, беспощадный. Одно его имя вызывает трепет.
Миша думал об Олейнике беспрестанно. Но массивная дверь камеры надежно разделяла их. Охранник то и дело тайком приоткрывал заслонку на зарешеченном оконце, чтобы посмотреть на своего кумира. Внешность у киллера была неприметная, но Мише он казался воплощением мужской красоты.
Олейник вроде бы ничего не замечал. Но на самом деле видел все, и для него интерес молодого охранника давно уже не был секретом. Киллер только не знал, чем вызван этот интерес.
Несколькими фразами им удалось обменяться, когда Марфин выводил Олейника на прогулку.
— Тебя как зовут? — спросил киллер, почти не шевеля губами.
— Миша, — с готовностью ответил Марфин и зарделся.
Олейник скосил глаза и удивился тому, с каким обожанием смотрит на него охранник. Сердце дрогнуло в радостном предчувствии: уж не будущий ли помощник?
— Знаешь, кто я? — шепнул Олейник.
— Конечно. Вас все знают.
Марфин сказал это так, что Олейник решил задать еще один вопрос:
— Одно поручение выполнишь?
— Какое?…
Больше в этот раз им поговорить не удалось. Однако по взгляду Миши и по его готовности услужить Олейник понял, что зацепка найдена. Если только этот парнишка не подстава генерала Панова.
Последующие события показали, что генерал тут ни при чем.
Хотя Владик и был влюблен в Ксану до беспамятства, он, естественно, не испытывал той жажды мести, которая двигала ею. Мысленно Владик соглашался с тем, что месть подонкам должна быть жестокой, но роль палача была ему явно не по плечу. Он подозревал, что и Ксане она дается с трудом. Вспомнить хотя бы, как она вызвала «Скорую» к умиравшему на снегу Буряку. Про гибель Семена им стало известно только через неделю, но окажись они рядом в тот роковой для Семена момент, Ксана наверняка бы опять дрогнула и попыталась его спасти.
Однако ее список был далеко не исчерпан, и отступать она не собиралась.
Устав от собственных колебаний, Владик однажды сказал Ксане:
— Слушай, что бы нам такое придумать, чтобы не пачкать руки, а?
— Придумай, — ответила она. — Мне ничего в голову не приходит.
Разумеется, никакого криминального опыта у Владика не было. От безнадежности он стал вспоминать все прочитанные детективы.
Но ничего подходящего не вспоминалось. В конце концов Владик сам нашел решение. Осуществить его было довольно сложно, да и конечный результат вызывал сомнения, но Ксана тут же ухватилась за предложенный Владиком план.
Над статьей про Гурнова они бились трое суток. Она кое-как получилась, в основном благодаря тому, что Ксана досконально знала предмет будущей публикации. Опытный глаз сразу бы определил, что статейка слеплена дилетантами, использовавшими банальные журналистские клише. Но Гурнов этих тонкостей уловить не мог.
Снабдив перепечатанную на компьютере рукопись звучным названием «Оборотень», Ксана с Владиком приступили к следующему этапу. Тут уже дело было посложнее. Но в конце концов Владику удалось приникнуть в типографию, где печаталась газета префектуры, и установить личность человека, который мог оказать необходимую помощь. Таким человеком оказался выпускающий.
Владик заранее выяснил, что оклады у работников типографии мизерные, и потому начал разговор с ним вопросом в лоб:
— Хотите прилично заработать?
— Какой же дурак не хочет, — логично рассудил выпускающий. — А что надо?
— Заметку одну тиснуть в ближайшем номере.
— Отпадает, — покачал головой тот. — За такие дела выпрут с работы в два счета. Вы же меня кормить не будете.
— Не выпрут. Никто не узнает.
— Как это? Вы что, весь тираж собираетесь скупить?
— О тираже и речи нет, — сказал Владик. — Я имею в виду всего один экземпляр газеты.
— То есть?
— Достаточно одного экземпляра с моей заметкой. Вы мне его из рук в руки передадите. А тираж пойдет как обычно. Без заметки.
Выпускающий помолчал, соображая. Потом спросил:
— Разыграть кого-то хотите?
— Вроде того.
— И сколько же за такую хохму вы собираетесь заплатить?
— Это вам решать.
— Риск все равно есть, — задумчиво сказал выпускающий. — А если ваш знакомый этой хохмы не поймет, обидится? И припрется в префектуру с этим единственным экземпляром? Кого тогда за хобот возьмут? Меня.
— Никуда он не пойдет, — возразил Владик. — Ручаюсь. Это не в его интересах.
— Нет, рискованно.
— А если гонорар будет соответствовать риску?
Ксана приказала Владику не жаться с деньгами. В результате непродолжительных торгов Владик с выпускающим сошлись на полутора тысячах.
— Долларов США, — уточнил выпускающий.
— Других не держим.
Но когда газетчик пробежал глазами напечатанные листки, которые вручил ему Владик, сделка едва не лопнула.
— Что-то не похоже на дружеский розыгрыш, — подозрительно сказал выпускающий. — Да еще про ментов речь. С ними вязаться — себе дороже.
Владик обхаживал его еще полчаса, убеждая в том, что поднимать волну старший лейтенант Г. ни за что не будет. Решающим аргументом стало увеличение гонорара вдвое. Половину выпускающий получил сразу. Остальное — через день в обмен на уникальный экземпляр газеты.
На рассвете тираж из типографии развезли по почтовым отделениям. Владик и Ксана уже дежурили возле подъезда, в котором жил Гурнов. Заморочить голову пожилой почтальонше не составило труда. Когда она стала раскладывать почту по ящикам, Ксана отвлекла ее какими-то дурацкими вопросами, и Владику легко удалось подменить газету в ящике Гурнова.
Потом из машины, припаркованной неподалеку, Владик и Ксана принялись наблюдать за подъездом. Они видели, как Гурнов вышел прогулять болонку. Прошло не более двадцати минут, и старший лейтенант, как ошпаренный, выскочил из дома, запрыгнул в свою «Ниву» и выехал из двора.
Поведение Гурнова подтвердило, что довольно зыбкий план, рассчитанный лишь на случайную удачу, оказался на деле не так уж плох. Мент проглотил тухлую наживку, заподозрил Сакеева в предательстве и теперь намеревался с ним разобраться по-своему. Теперь эти двое должны были начать жрать друг друга, как пауки в банке.
Однако дома у Сакеева Гурнов задержался недолго. Он снова забрался в свою «Ниву» и погнал за город.
— Куда это он? — недоуменно спросил Владик.
— Скоро узнаем, — ответила Ксана.
Она с трудом сохраняла безопасное расстояние между свои «Фордом» и «Нивой» Гурнова, поскольку ее водительский стаж был еще ничтожным.
Ситуация прояснилась только тогда, когда Гурнов остановил машину на берегу замерзшей речки. Он вышел из «Нивы» и стал разглядывать рыбаков, неподвижно сидевших на льду у своих лунок. Некоторые прятались от пронизывающего ветра в специальных крохотных палатках.
Одна из них, стоявшая на отшибе, привлекала внимание ярким оранжевым цветом. К ней-то и направился Гурнов, все время озираясь по сторонам.
Из заснеженных кустов Ксане с Владиком все было видно как на ладони.