были на месте. Правда, новенькие, не знакомые Ксане. Да и сам Олекса Иванович посиживал неподалеку все в том же памятном «Опеле», приглядывая за своей панельной командой.
Убедившись в том, что бывший тренер успешно продолжает свой бизнес, Ксана уехала, чтобы вернуться на следующий день уже с готовым планом действий. За тонированными стеклами «Мерседеса» Буряк не мог увидеть ее в машине. Водитель же Ксаны действовал строго по инструкции, привычно не удивляясь причудам богатой хозяйки.
И вот теперь три юные провинциальные шлюшки сидели в сверкающем «мерсе», не понимая, чего от них хотят. Ксана уже пожалела о том, что попыталась вызвать девчонок на откровенный разговор. Лишняя трата времени.
Без слов было ясно, что эти дурочки не имели за душой ни копейки и, более того, находились в долгу у хитрого Олексы Ивановича. Этот долг им и приходилось отрабатывать на панели. И конечно же Буряк отобрал у них паспорта, без которых никуда не денешься.
Девчонкам наверняка известно, где в Москве обосновался Буряк, но они об этом даже под пыткой не расскажут. Запуганы до смерти. Ксана хорошо помнила, как Олекса Иванович, брызгая слюной, орал, что на куски ее порежет и скормит собакам. Помнила, как они с Семеном, держа ее за ноги на подоконнике четырнадцатого этажа, грозили сбросить ослушницу вниз.
Вряд ли с проститутками нового призыва Буряк обходился по-другому. Значит, рассчитывать на их откровенность не приходилось.
— Вот что, — сказала Ксана. — У меня для вас хорошая новость. Вы из Москвы уезжаете. Все. Прямо сейчас.
— Как уезжаем?! — ахнула Людмила. — Куда?
— Ты откуда приехала?
— Из Сызрани.
— Вот и уматывай в свою Сызрань, пока жива. Билеты я вам куплю, так и быть. Только одно условие: больше сюда не соваться.
Девчонки на заднем сиденье обалдело переглянулись. Такого поворота никто из них не ожидал. Возвращение домой казалось несбыточной мечтой. С чего бы вдруг судьба расщедрилась на такой подарок?
Возражать они давно разучились, но все же Света робка заметила:
— А как же без документов-то?
— Вам дома другие паспорта выпишут, — нетерпеливо пояснила Ксана. — Скажете, что их у вас в Москве украли. Поверят, никуда не денутся.
Если бы в свое время Ксане кто-то предложил такой вариант, она бы руки целовала тому человеку. А эти три дебилки даже «спасибо» из себя выдавить не смогли.
Впрочем, Ксана не нуждалась в их благодарности. Разумеется, она жалела эту троицу, но важнее всего было нанести первый удар Буряку, лишив его ежевечернего навара, который исправно приносили Олексе Ивановичу юные проститутки.
Далее события развивались стремительно. «Мерседес» в считанные минуты добрался до Казанского вокзала. Водитель сгонял в кассу за билетами для сызранской Людмилы и челябинской Светы. Им годился один поезд, отправлявшийся как раз через полчаса.
— Пока!.. — успела пискнуть Валя в спину ошеломленно уходящим подругам.
Те даже не оглянулись, подгоняемые сопровождающим их водителем. Он вскоре вернулся к машине и коротко доложил Ксане:
— Отвалили.
Водителя, может быть, и озадачил странный поступок Ксаны, но лезть не в свое дело — себе дороже. Пусть хозяйка хоть всех уличных блядей берет на довольствие, если у нее такой бзик.
Валю Федотову нужно было отправлять с Курского вокзала. До него от Казанского было рукой подать. Водитель и в этот раз быстро вернулся из кассы.
Но перед тем как отдать Вале билет, Ксана решила предпринять еще одну попытку выяснить у девчонки новый адрес Буряка.
— Если не скажешь, — сухо сказала Ксана, — порву билет на твоих глазах. И ползи обратно на точку.
Две крохотные слезинки выкатились из глаз Вали.
— Не могу… — прошептала она. — Мне тогда расстрел.
— Какой еще расстрел? Что ты такое несешь?
— Вам не понять… Олекса Иванович про меня такое знает!..
— Что он знает? Что?
— Я… — пролепетала Валя, давясь рыданием, — я человека убила!..
Глава втораяПо горячему следу
У нее была совершенно безумная мечта. Вот если бы он обгорел на каком-нибудь страшном пожаре, чтобы она отдала ему свою кожу. Или угодил бы в катастрофу, и врачи пересадили бы ему ее сердце. Или у него обнаружилась бы какая-то неизлечимая болезнь, чтобы ему перекачали ее кровь. Всю до капли, без остатка. Тогда бы он понял настоящую цену ее любви.
Она часто думала об этом, одновременно страшась своих мыслей, потому что пожары, катастрофы и болезни грозили Ему невыносимыми страданиями, а такого она допустить не могла.
Регина продолжала звать брата детским именем Котя даже тогда, когда он давно вырос из коротких штанишек. Его это раздражало до крайности.
— Какой я тебе Котя? — взвивался он всякий раз. — Я Константин! Взрослая тетка, а сюсюкаешь, как трехлетняя соплюха!
— Больше не буду. Не сердись, — виновато обещала Регина. И немедленно забывала про свое обещание. Она была старше брата на целых шестнадцать лет, и он навсегда остался для нее ребенком.
В то, что они брат и сестра, верилось с трудом. Регина перестала расти классе в восьмом. Тогда же у нее наметился арбузный зад, сладить с которым не представлялось возможным. При ее невыразительном лице и мизерном росте это стало настоящей трагедией. Среди сверстниц-акселераток Регина смотрелась жалко и комично, являясь мишенью для вечных насмешек. Мальчишки ее не видели в упор. На ее арбузный зад, который невозможно было спрятать даже под широкой юбкой, не налезали ни одни джинсы. Однажды Регина рискнула явиться на школьный вечер с подведенными глазами и накрашенными губами, но это вызвало такой взрыв смеха, что она, заливаясь слезами, убежала домой.
Стараясь хоть в чем-то взять реванш, Регина с утра до ночи сидела над учебниками, но до медалистки все равно не дотянула.
Как раз во время экзаменов на аттестат зрелости у Регины появился братишка. Прелестный, как ангелочек. Она сразу его люто возненавидела. Во-первых, за то, что мать все внимание сконцентрировала на нем, а во-вторых, именно за то, что братик был кукольно хорош собой, в отличие от нее, уродины. Котя словно отнял у старшей сестры все, что по праву должно было принадлежать ей.
Отец, надо сказать, с подозрением приглядывался к малышу, постепенно превращавшемуся в ладного мальчишечку, ничем не напоминающего родителя. Даже волосы у Коти, потеряв изначальную белобрысость, стали темными, но отнюдь не рыжими, как у отца.
Злые языки стали потихоньку болтать, что Лева Глинский, похоже, воспитывает не своего сына, что супруга нагуляла ребеночка на стороне. Отношения с женой у Глинского и без того дышали на ладан. Мальчик, родившийся через столько лет после дочери, по идее должен был сцементировать разваливающуюся семью. Но вышло наоборот.
Глинский стал по дням скрупулезно высчитывать время зачатия и, к ужасу своему, установил, что в решающий момент он как раз находился в командировке. Жена, разумеется, бурно протестовала. Однако от анализа на ДНК отказалась наотрез, будучи смертельно оскорбленной подозрением или прикинувшись таковой. Глинский счел это неопровержимой уликой и немедленно подал на развод.
Продолжительный домашний скандал совершенно выбил Регину из колеи. К тому же еще летом она с треском провалила вступительные экзамены в институт. Вину за это она тут же взвалила на маленького Котю, и ее ненависть к нему стала еще сильней.
Отец, надо отдать ему должное, исправно платил алименты, но в семье больше не появился ни разу. Зато на горизонте очень скоро возник некий чернявый мужчина по имени Глеб, с точно такими же пустыми, немного бараньими глазами, как у Коти.
Он не претендовал на отцовство, но охотно ночевал в одной постели с матерью, довольствуясь необременительной ролью приходящего мужа.
Это продолжалось пару лет, но чернявый Глеб так и не стал в семье своим человеком. Впрочем, он не очень-то и стремился.
Вот тогда в отношении Регины к младшему брату что-то почти незаметно переменилось. Уход отца больно ударил по обоим, и это обстоятельство их чуточку сблизило.
А потом не стало матери. Чернявый Глеб на Рождество увез ее в какой-то крутой подмосковный санаторий. А там, перебрав шампанского, усадил ее, визжащую, на снегоход, сам оседлал другой, и они понеслись. Матери такое было впервой, и конечно же, она не справилась с управлением. Ее снегоход на полном ходу врезался в ствол могучей сосны.
Хоронили мать в закрытом гробу. Искусники в морге ничем не смогли помочь. Регина крепко прижимала к себе плачущего братишку.
После суматошных поминок чернявый Глеб исчез навсегда.
Так Регина с Котей остались одни, и тут с ней произошла удивительная перемена. Почувствовав себя в ответе за младшего брата, она неожиданно для себя полюбила его всей душой. Жизнь ее обрела смысл. Как-то сами собой забылись долгие годы мучительного существования. Ей не стало дела до своей нелепой внешности, до своей прошлой и будущей жизни. Вся ее нерастраченная нежность обрушилась на Котю.
Она буквально замучила брата своей ежесекундной заботой.
На курсах ее научили вполне сносно управляться с компьютером. И Регина устроилась на пустяковую должность в первую попавшую фирму. Платили там сущие гроши, но им с Котей хватало. Вернее, Коте, которому доставалось все лучшее. А Регина ничего не требовала от жизни, лишь бы брат был в порядке.
Такое самоотречение сыграло с ней злую шутку. Откуда Регине было знать, что сумасшедшие матери — а именно эту роль она с упоением играла — безнадежно портят детей. То же самое случилось и у нее с Котей. Неустанные заботы старшей сестры он принимал как должное, а если что-то было не по нем, капризно кривил губы. И Регина чуть ли не ползала у него в ногах, вымаливая прощение. Словом, Котя рос избалованным, изнеженным ребенком, не знающим, увы, что значит твердая мужская рука.
Соседи невольно подогревали рвение Регины, умиленно ахая при встречах с Глинскими. Пускай девка рожей не вышла, зато сердце у нее доброе. Вон как о братишке заботится! Получше, чем иная мать.